* * *
Тория бредила, и в бреду ей казалось, что она беременна.
Она носила его в себе – долгих девять месяцев. Был день, когда она
впервые ощутила в себе другое существо; теперь, в бреду, она металась
по дому, прижимая ладони к плоскому, опустевшему навек лону.
Потом он явился из своего теплого красного мира в мир прочих лю
дей, и она потрясенно разглядывала узоры линий на его ладонях и пят
ках, пульсирующую кожу на темени и длинные ресницы над бессмысленными
голубыми глазами.
Он был частью ее, он еще долго оставался немножечко ею, она на
расстоянии чуяла, когда он весел и когда огорчен; она всегда пыталась
сдержать грусть или внезапное раздражение, потому и он, она знала,
мгновенно заплачет тоже...
Она бродила по дому, прислушиваясь к себе, слыша в себе нерожден
ного Луара – и не замечала не одышливой, расхворавшейся няньки, ни за
бившейся в угол одичавшей дочери, ни развала и запустения, прочно по
селившихся в загородном доме Соллей. По–прежнему не принимая ни крошки
и живя одной только водой, она теряла силы и медленно умирала с голо
ду.
Фагирра больше не приходил к ней. Ей казалось, что могила его под
ее окном, и, проходя по двору, она бормотала успокаивающе:
– Лежи...
Она боялась, что теперь ее сын никогда не родится.
