* * *
Ромар недаром выделял Унику среди всех девушек рода. Он обратил на
не„ внимание семь лет назад, после одной, ничем не примечательной
истории. Всего лишь кто–то посадил хомут на нос юному Тейко, бывшему в
ту пору первым сорванцом в селении. Нос покраснел и распух. Боль была
страшная, Тейко, позабыв, что охотник должен быть терпелив, подвывал
тихонько и никому не дозволял прикоснуться к пострадавшему носу.
Больного привели к Матхи, и тот сразу увидел ч„ткую полосу, словно нос
перевязали прочной беч„вкой, затянули на двойной узел да так и
оставили. Шаман смазал распухший носище жиром угря, проч„л простенький
заговор и принялся ждать результатов.
Случай казался самым что ни на есть обыденным. Обидел кого–то
Тейко, всерь„з, до самых сердцов обидел, а тот, скорее всего даже не
понимая, что делает, наслал на обидчика порчу. Среди детишек такое
сплошь и рядом бывает. Теперь, когда в дело вмешался шаман, Тейко
должно было полегчать, а вот у незадачливого ведьмака в скором времени
распухнет собственный носишко. Его и будут лечить, объяснив к случаю,
что не полагается вредить колдовством члену рода. Заодно Матхи узнает
на будущее, в ком из малышей бродит колдовская сила, приглядит, кого
стоит особо тщательно учить тайному мастерству.
Но на этот раз у знахаря ничего не вышло: новых болящих не
объявилось, Тейко рыдал уже дурным гласом, а нос стал не красным и
даже не лиловым, а густо–ч„рным. Использовать сильные, рассчитанные на
взрослого чародея заклятия Матхи не решился – так можно было запросто
погубить невольного вредителя, которого шаман тоже должен был беречь.
Но и обычными методами снять хомут на удавалось. Тогда Матхи позвал на
помощь Ромара, чего прежние шаманы боялись как огня, предпочитая
делать ошибки, но не обращаться к опасному сопернику.
Ромар раскинул фигурки, прош„лся по селению, и через полчаса Тейко
разом полегчало, словно чирей прорвался. Но никто из других детей не
заболел, и, вообще, вредитель никак себя не проявил. На осторожные
расспросы Ромар сначала долго вздыхал, а потом нехотя объяснил Матхи:
– Не нужно тебе знать, кто это. Никакой пользы от этого не будет,
– он ещ„ помолчал и, когда Матхи уже потерял надежду услышать ответ,
добавил: – Девчонка это.
– Но ведь...
– Да, у этой девочки великий дар. Прежние берегини за не„ вс„ что
угодно отдали бы. А теперь... что об этом говорить? Ты е„ испортишь,
покалечишь зря, а у меня она знахаркой вырастет, травницей, ведуньей.
Настоящей травницей, а не как нынешние неумехи. Тебе это, может,
обидно, а роду лучше будет.
– Мне не обидно, – сказал Матхи. – Делай как знаешь.
Уника в ту пору была голопузой малявкой, которую от остальных
девчонок отличали только волосы: такие густые и длинные, что при
желании они могли закрыть е„ всю целиком. Эти волосы и не давали покоя
Тейко, который при всяком удобном случае драл их нещадно, покуда не
поплатился собственным носом.
С того времени, изредка, понемногу, Ромар начал приближать Унику к
себе. Брал с собой, когда ходил искать лечебные и чудодейственные
травы или заговаривать поле против вредной зерновки или сорняков. В
любом деле Ромару нужен был помощник. Заклинание произнесть не сложно,
а кто потом запретительный узел на повилике завяжет? Без рук ничего не
осилить: ни корешок калгана из земли выкопать, ни даже сорвать с
пониманием редкий четыр„хлистник клевера. Его с долгим поклоном брать
положено, и не как–нибудь, а обоеруч. Тут калеке не управиться.
Вторым помощником Ромара был Таши. Колдовская суть в н„м была
слабенькая, но даже в те времена, когда была жива его мать, Таши
оставался в роду на особицу. Сторонились его, старались дел не иметь.
А возле Ромара мальчишке было спокойно, никто ему о злом не напоминал.
Ромар, напротив, всячески привечал приблудного мальчонку.
Так и бродили они втро„м, уходя иногда на несколько дней кряду,
как охотничьему отряду впору. Лата, мать Уники, волновалась, конечно,
но потом и она привыкла. Когда Ромар рядом, ничего с реб„нком не
случится. Да и младшие дети, которых у Латы было уже четверо, мешали
бояться за старшенькую.
Ромар помалкивал об удивительных способностях девчонки, которую он
пригрел возле себя, да и Уника понимала, что хвастаться ей не стоит.
Не дело сопливке показывать, что в тайных женских искусствах она седым
старухам нос может утереть. Тоже, конечно, не во всяком деле:
кое–какие ухватки лишь с годами даются. Не мудрено, что даже Таши
принял слова Уники об уходе в лесные скиты за пустую браваду обиженной
девушки. Теперь, впрочем, и сама Уника не стала бы повторять глупые
слова. Так же как и Таши, она ждала вечера и не думала ни о ч„м.
Неподал„ку от селения, в дубраве, где когда–то стояло женское
капище, была у Ромара откопана землянка. Не сам копал, ясное дело,
люди помогли. Понимали, что нельзя зазря бросать навороженное место. А
Ромару верили, он присмотрит.
В землянке хранились вещи самые неожиданные и малопонятные. Двери
в землянку не запирались, но никто даже из самых отчаянных сорванцов
никогда не согласился бы войти туда без приглашения, особенно, если
хозяина нет рядом. Любой знал, что баловство может обернуться немалой
бедой, недаром же отнесена колдовская берлога от людского жилья.
Самому управляться в землянке Ромару было трудненько, и он звал
помощников, выбирая их среди детишек. Когда–то и Матхи помогал старику
в его делах, потому, должно быть, и относился к нему с почтением,
погасив былую неприязнь шаманов к безрукому колдуну. Последние пять
лет в землянке хозяйничала Уника. Конечно, появлялась она там раз или
два в месяц, так что никто не мог заподозрить в девочке будущую
колдунью. Просто объявилась у Ромара любимица, вот и ухаживает за
стариком.
На этот раз Ромар попросил себе Унику на весь день. Лата
поморщилась, но отпустила. Вс„ равно, дочь уже, считай, что замужем,
так пусть последние дни доходит свободно.
Уника принесла на старое капище т„ртого огня, загнетила костерок.
Из землянки приволокла ч„рный от сажи горшок, накипятила воды,
пристроила горшок боком к углям, чтобы варево томилось, да не кипело.
Ромар называл, чего брать и сколько, а Уника сыпала в горшок толч„ные
корни, размятые травы и листья, ягоды боярышника. Ромар пел невнятно,
призывая Мать–Прародительницу, что–то просил у не„. Ни о таких
заговорах, ни о подобном зелье Уника прежде не слыхивала. Что–то
небывалое варилось сегодня: травы в ход шли сильные, а то и просто
злые – чабрец, зверобой, конопля, красавка. Потом Ромар велел бежать к
рыбарям, просить налимьих молок, да не просто, а чтобы с пл„нками. Тут
уж стало вовсе непонятно: что за ушицу затеял старик?
Уника схватила чистую ендовушку и отправилась на берег. Покуда е„
не будет, Ромар и один обойд„тся – не велика тягота подкидывать
разутой ногой на угли можжевеловые веточки. На берегу был перерыв,
народ купался, лишь у коптильни шла работа, да несколько старух
продолжали безостановочно нанизывать на лозу верхоплавку, мелкую
рыб„шку, что не коптят а сушат впрок. Уника спросила молок, дождалась
кивка, отлила сколько нужно, стараясь, чтобы побольше попало пл„нок.
Поблагодарила хозяек и поспешила назад. Уже с обрыва оглянулась ещ„
раз. Таши медленно, как на показ, выходил из воды. Уники он не
заметил.
Упревший отвар вернули на угли, и когда вода зашлась белым ключом,
Уника вылила туда молоки. В воздухе запахло вар„ной рыбой – совершенно
не колдовской запах. Раствор сразу помутнел, сверху пошла пена.
– Пену снимай – и на угли! – скомандовал Ромар. – А что погаснет –
отгребай в сторону, потом через них цедить станем.
Уника кивнула и проворней заработала точ„ной деревянной ложкой,
помешивая кругами, посолонь, чтобы колдовство вышло добрым. Бормоча
заговоры, отобрала притухший уголь в цедилку. Густой мутный отвар
пот„к на уголь, обнаруживаясь снизу чистым сиропом, нежного палевого
цвета.
– Догадалась, для кого средство варим? – спросил Ромар, отставив
на время наговоры. – Это любовное зелье, для Таши. Сама знаешь, какая
ему беда предстоит. Надо ж было придумать: заставить парня на глазах у
всего рода женщину поять. Так – разве что пень бесчувственный сможет.
Ну да ничего, от твоего варева Таши не только на вдову, а на колоду
еловую полезет, она ему милей зазнобы сердечной покажется. И глядит
кто на него, али нет – дела ему не будет. Он и не пойм„т, что кругом
творится. Так и спас„м парня, а то я его знаю: гордый, лучше помр„т,
чем собой поступится... Э, да ты чего рев„шь, девка?
– Дым глаза ест, – глядя в сторону, произнесла Уника.
– Коли так, то ничего. С девичьей слезой зелье еще забористей
получится... Ромар насупился и добавил сердито: – Ты думаешь, мне его
не жалко? Я который год за него сердцем болею. Потому и мудрую тут,
чтобы все добром кончилось. Потом и для вдовы средство сварим. Тогда и
ей обиды не будет. Станут они у нас жить как два голубка, детишек
плодить. И мы с тобой порадуемся, на них глядя. Верно я говорю?
– Верно, – судорожно кивнула Уника.
– Ну и не плачь, раз так. Вс„ будет хорошо.
– Я и не плачу. Это дым можжевеловый глаза слезит.
