* * *
Ночная темнота приняла изгнанников. Шли молча, да и что говорить,
когда покидаешь родимые очаги, могилы предков, бросаешь нажитое? Взяли
с собой только то, что могли унести на спинах. Куда больше утвари
осталось в ухоронках.
Воины окружили караван со всех сторон. Почти весь груз л„г на
женские плечи – мужчины несли оружие. Тяжелей всего оказались длинные
ратовища, которые рубили ночью, когда возвращались из похода за водой.
Верно не больше пяти человек из всех родичей смогли бы ворочать
подобным орудием словно простым копь„м. Обычному человеку с таким
чудищем управиться можно, лишь уперев конец в землю, да двигая остри„.
Готовить великую прорву кремн„вых наконечников не было времени, и для
большинства орудий ограничились тем, что обожгли заостр„нный конец.
Таши и под гн„том здоровенного бревна шагал легко. Люди молча
глотали сл„зы, а он мало что не пускался в пляс. Унику оправдали!
Оправдали–таки Унику! Сыскалась правда! А раз есть она на земле – то и
диатритов мы одолеем. Не можем не одолеть!
За ночь прошли не так, чтобы мало, но куда меньше обычного
дневного пути. Эдак до верхнего селения тащиться прид„тся целую
седьмицу, – прикинул Таши.
Незадолго до рассвета остановились. Десятка три воинов спустились
к Великой; принесли воды. Не таясь, разожгли костры – от диатритов
дн„м вс„ равно не скроешься.
Уника хлопотала вокруг Таши, как и положено верной, исправной
жене. Свадебного обряда над ними не справили – ну да не беда, дело
наживное. Главное, родичи признали их мужем и женой. Даже Лата больше
не глядит на Таши зверем...
Обычно во время дальних походов на стоянках готовилась еда, потом
раздавалась: не кто сколько захотел, а скупыми порциями. Так было и в
этот раз. У каждого человека кроме своего барахла и оружия ещ„ и
общинная ноша за спиной; у Таши – пуда полтора семенного зерна, Уника
сгибается под грузом вяленого мяса, а на обед получили по сушеной
лепешке и зв„нышку копч„ной стерляди. Это и правильно, а то поприесть
запас на полпути не сложно, а потом как быть?
– Ничего! – успокаивал людей Свиол, руководивший раздачей пищи, –
вот ужо налетят птахи, так и свежатинки поедим. Зря, что ли, с собой
этакие вертела тащим?
Таши быстро управился и с куском рыбы, и с леп„шкой. Мельком
подумал, что и впрямь надо бы попробовать, какова на вкус диатрима.
Мяса в ней не меньше, чем в хорошем быке, не оказалось бы только оно
слишком ж„стким или вонючим, как у стервятника.
Уника разделила свою долю пополам, сунула часть Таши.
– Ты ешь, ешь, не отлынивай! – сердито прикрикнула она, когда Таши
вздумал возражать. Мне что – весь день кверху пузом отдыхать можно, а
тебе от диатритов отбиваться... Ну–ка, сними кожан, дай взглянуть, что
у тебя случилось. Так и есть – шов разошелся... оставь мне, я
исправлю... И ешь как следует, а то какая война на голодный желудок?
Слышал, что Крага говорила? – день вас не покормим, два – так вы и
копья поднять не сможете.
Уника, конечно, лукавила – кверху пузом на дн„вке никому отдыхать
не прид„тся.
Недобрая заря вползла на небосклон. Никто не может остановить ход
Дзара; даже Великой Матери он не подвластен – и теперь остается только
крепче держать оружие.
Для стоянки Бойша выбрал крепкое местечко – одну из первых рощиц,
предвестниц грядущего лесного моря. И от реки близко; и деревья стоят
густо – не везде диатрима и сунется. Подроста, правда, маловато – но
да уж как есть.
Мужчины составили круг. Выставили ратовища. Наспех ладили треноги,
чтобы подхватить неподъ„мную жердину сразу как приспеет. Готовили
новые стрелы – их в бою много не бывает. Настоящие боевые на карликов
можно не тратить, сойдут и охотничьи, поплоше.
Диатриты не замедлили появиться, должно быть их дозоры всю ночь не
выпускали людей из вида. Недаром Ромар и Матхи предупреждали, что
приступа следует ждать сразу после рассвета. Коротышки ударили, едва
день вступил в полную силу – и сами били в полную силу тоже.
Степь всколыхнулась, ожила, потекла живыми волнами. Оцепенев,
смотрели дети Лара, как разворачиваются перед ними чужинские полчища.
Видно, всех собрали сюда диатриты, никого в запасе не оставили. На
острый Ромаров глаз – не менее семи сотен чужинцев шло на приступ.
Людей втрое больше, а сколько среди них воинов?
Многие женщины потянулись за оружием – хоть за каким, чтобы только
не умереть беспомощной сытью!
Таши стоял между двух вязов. Три шага до одного дерева, два – до
другого. Хорошее место. Наверх Бойша послал всех подростков, что хоть
как–то могли управляться с луками – сверху чужинцев бить.
– По птицам стрелы не трать! – строго–настрого приказывал вождь. –
Карликов ссаживай! Оно куда вернее.
Готовились к бою и Матхи с Ромаром. Шаман облачился в полный
наряд, встряхнул бубном, закружился на месте, завывая жутким голосом –
предков созывал на подмогу. Безрукий колдун тоже что–то шептал,
полузакрыв глаза – не иначе, как вновь собирался поставить незримый
щит, коли чужинцы прорвутся между деревьями.
Таши видел, как дрогнули диатричьи ряды, как покатилась живая
волна по степи, в один миг оказавшись возле деревьев.
Ратовища поднялись навстречу летящей орде. Таши тоже нацелился – с
эдакой жердиной не страшно и против диатримы выходить! Пусть–ка
налетит – небось не понравится, хотя конец тяжеленного копья, которое
и копь„м–то называют только по привычке – всего–лишь зат„сан топором,
оструган и наспех обожж„н. Но если на такое бревно как следует
напороться, тоже мало не покажется.
Мчащихся во весь опор диатрим встретила стена ратовищ. Нападающие
шли сплошной волной, верно, решили диатриты, что на сей раз точно
возьмут верх – день хоть и осенний, но солнце яркое, степь ровная, а
деревья – ну так что ж, что деревья. Чай, боками не срослись, есть где
протиснуться.
Навстречу диатримам полетели стрелы. Карлики умело прятались за
птичьими шеями, но сверху – особенно когда нападавшие ворвались в лес
– видны были как на ладони. И хотя проклятые птицы мчались быстро –
нашлись меткие стрелки и среди мальчишек. Один, другой, третий диатрит
упали в стоптанную траву, покатились и замерли. Сегодня для диатрим
был простор, они не сшибались одна с другой, и особого урона от стрел
коротышечье войско не понесло – до тех пор, пока не ударили грудью в
ратовища готовые встретить их злобный напор. И тяжеленные, неудобные,
но прочные копья не подкачали.
Рядом с Таши оказался Малон; крепкий, коренастый, он подхватил
жердину, помогая направить е„ в грудь налетающему страшилищу. Диатрима
вовремя заметив опасность, метнулась в сторону, повернувшись к врагу
боком – и раскачанное двумя парами сильных рук толстенное древко
грянуло в р„бра диатриме. Конечно, это был не тот удар, если бы
многопудовая громада сама напоролась на уп„ртое в древесный корень
копь„. Но и без того удар оказался не слабым. Любовно заструганное
остри„ пробило броню перьев, и наверняка сломало чудовищу р„бра. Птица
закружилась на месте, заклекотала; из раззявленного клюва летели
брызги крови, – и тут кто–то из мальчишек сверху попал наконец чужинцу
в затылок стрелой.
Раненая диатрима не выказала больше никакого желания лезть в драку
и, развернувшись, помчалась прочь. Бессильные стрелы впустую щ„лкали
по е„ оперению.
И следующую птицу остановило длинное ратовище. Теперь держал его
один Малон, а Таши пробил из лука голову неосторожно высунувшемуся
карлику. Диатрима пыталась достать непокладистого человека клювом, но
жердь оказалась длиннее вытянутой шеи, а Малон не подкачал, не дал
ратовищу свернуться на сторону. Таши не удержался и, схватив
прислон„нный к дереву топор, шарахнул диатриме по клюву – дальше
просто дотянуться не удалось. Удар не причинил заметного вреда, хотя
птица отдернула голову и загарцевала в опасной близости от
направленного копья, не нападая сама и не давая вступить в схватку
своим более решительным товаркам.
Копь„ держи! – крикнул Таши и, вновь взявшись за лук, с десяти
шагов хладнокровно вогнал боевую стрелу в изумл„нный птичий глаз.
Диатричья волна расплескалась по роще, ударилась о поднявшийся
частокол копий и, истекая кровью, отхлынула, оставив на иссушенной
земле десятки тел. Птиц завалили мало – не больше дюжины, зато
карликов полегло преизрядно. Нигде, ни разу не прорвались сквозь ряды
охотников злобные чужаки. И потерь среди людей почти не было. Эх, так
бы да с самого начала воевать!
Пять минут длилась схватка, а всем уже было ясно, что отбились от
незваных гостей, отстоялись между толстыми деревьями, – мало где
диатримам удалось пустить в ход свои чудовищные клювы – не допускали
ратовища, и всей напористой диатричьей силы не хватало, чтобы перебить
тр„хвершковой толщины жердину. Окончательно дело решили стрелки –
отбили приступ. Впервые взяли верх над чужинцами, потеряв совсем
немного своих. Кое–кто из горячих голов предложил тут и остаться –
пусть де, мол, чужинцы лбы себе о наши ратовища порасшибают; однако
Ромар только покачал головой:
– Они теперь уч„ные. Эвон, как быстро городьбу подрывать
навострились, да тухлятину в воду валить! Не станут они больше
нападать. Окружат и измором возьмут. Да и сколько нам здесь торчать–то
возможно? Нет, нынче же ночью – прорываться дальше...
Когда свечерело, род снялся со стоянки. Диатриты весь день кружили
вокруг рощи, однако, второй раз подступиться не решились. И когда люди
дождавшись темноты, пошли, окружив женщин и детишек охотниками, что
тащили тяжеленные ратовища – то увидели, что степь пуста и даже на
горизонте не маячат вытянутые тени диатрим.
– След наш они не потеряют, не надейся, – качал головой Ромар в
ответ на робкую надежду Уники. – Ночь отоспятся, а на заре следом
кинутся, быстрее ветра полетят! До леса нам от них не оторваться... А
вот в чащобу за нами они не полезут. Понимают, что мы там с ними
сделаем.
