Глава седьмая, в которой речь идет о полчищах
несметных и свадьбе скорой.
Попарившись в марьюшкиной баньке, похлебав кваску и зажевав
на скорую руку лебедь белую, три богатыря да Иван–дурак отдыхали
на лавках дубовых. Вокруг них суетился Емеля. Стряхивал пыль с бу
лав, отирал пот со лба Ильи и поминутно спрашивал:
– Так ты говоришь, тут она и рассмеялась?
Дурак кивал.
– Эх, знать бы раньше, штаны бы скинул. Пусть ухохочется, –
сокрушался Емеля. – Эх... Что делать–то будем, братья–богатыри?
Бунтовать?
Богатыри презрительно посмотрели на Емелю, но все же снизошли
до ответа.
– Негоже русским богатырям Киев–град разорять, – степенно
молвил Илья.
– Лучше схоронимся, – обронил Добрыня.
– Тем более, что и по шеям надавать могут, – добавил Алеша. –
Вставай, Иван! Пора. Прощайся с Марьюшкой. – И добавил, ухмыльнув
шись: – Я–то теперича вроде как и не знаком с ней вовсе...
Пропустив последнее мимо ушей, Иван прошел в Марьюшкину гор
ницу. Искусница сидела у окна и, близоруко щурясь, вставляла нит
ку в иголку. Рядом лежал прохудившийся сарафан.
– Марья, давай попрощаемся трогательно, – застенчиво сказал
дурак.
– Трогательно нельзя, неприлично, – вздохнула Марья. – Черно
мор еще и обсохнуть–то не успел после утопления, а ты уже руки
распускаешь... Иди, я тебя без троганий приголублю...
Через несколько часов степь русская гудела под копытами бога
тырских коней. Впереди мчались Илья Муромец и Иван–дурак, за ними
ехали Добрыня с Алешей. Замыкал отряд Емеля на саврасой кобыле. Он
поминутно вздыхал, вспоминая то ли печь теплую, то ли – Несмеяну
бесстыжую. Долго ли, коротко ли они ехали, то никому не ведомо. Но
вот Илья Муромец насторожился и, приставив к глазам ладонь, всмот
релся вдаль. Все повторили его жест и увидели на горизонте сплош
ную стену пыли.
«Полчища несметные!" – догадались богатыри.
«Богатыри!" – догадались полчища и повыхватывали сабельки
острые да мечи тяжелые.
– Что делать будем? – нарушил напряженное молчание Илья Муро
мец.
– Отступать, – с готовностью предложил Попович.
– К собаке–князю в зубы, – иронично спросил Добрыня. – К тому
же полчища в Киев и направляются. Догонят.
– Так постоим за землю русскую! – вскричал Иван, доставая бу
лаву. – Не пройдет тута враг половецкий!
Друзья с сочувствием посмотрели на булаву, но спорить не ста
ли. Выхода все равно не было.
Полчища надвигались. Алеша торопливо слез с коня, упал на ко
лени и стал молиться:
– Создай, Боже, тучу грозную,
А из тучи–то – с градом дождя!
Али еще каких осадков!
Землятресений и торнадо!
Разметай полчища несметные,
Помоги нам, защитничкам...
– Долго надо молиться? – поинтересовался Добрыня, с любопытс
твом глядя на безоблачное небо.
– До перемены погоды, – прекращая молиться, сказал Алеша.
– Не пойдет. Хороший метод, но больно медленный. Полчища уже
близенько.
– По щучьему велению, по моему хотению, поверните назад, пол
чища несметные! – робко попросил Емеля. Эффект был не больший, чем
при попытке насмешить царевну. Иван, вспомнив знаменитую попойку,
вздохнул.
Полчища приближались.
Вперед выступил Добрыня. Он помахал булавой и предложил:
– Выходите–ка со мной во честной бой! Не все сразу, а по од
ному, паскудники! Цепочкой. Буду я вас в сырую землю всаживать,
хорошо здесь рожь уродится наперед год!
Иронически расхохотавшись, полчища прибавили ходу.
– Ничего не выйдет, – грустно заметил Илья. – Вижу уже я вра
га своего заветного, Змея Тугарина. Не пойдет он с нами на миро
вую.
– Э! Это мой враг! – возмутился Алеша. – Я его раз двадцать
убивал!
Добрыня согласно покивал.
– Это наш общий враг, – сурово сказал Илья. – Значит так. Я
бьюсь со змеем, а вы, подельщики, с полчищами несметными. Ты же,
Емелюшка, езжай следом и подбирай трофеи, что у печенегов из кар
манов будут вываливаться. Особенно аккуратно бутылки подбирай, ра
зобьются – накажу. Если у кого из печенегов зубы золотые будут вы
биты, ты их собирай и складывай пока в котомочку. После боя рас
сортируем.
И закипела кровавая сеча!
С первого же удара о голову Змея у Ильи сломалась булава.
Тогда он ловко выхватил кого–то из полчищ несметных и привычно
стал молотить супротивничков им, приговаривая:
– Ах и крепкий татарин, не ломается! Не ломается, да не сги
нается!
– Я не татарин, я печенег! – орал несчастный.
– А то не твое собачье дело. Повелю – так и китайцем будешь!
– между делом ответил Илья.
Добрыня сражался мечем булатным. Как махнет – так улочка,
размахнется – микрорайон. Следом ехал Алеша и ловко топтал конем
упавших. Временами он стрелял вперед из лука каленой стрелой, при
говаривая:
– На кого упадет, тому водить.
А Иван–дурак носился по всему полю, мотая булавой. Вспомнив
наказы отцовские, он бил с размаху и был приятно удивлен эффектом.
В пылу боя он с упоением наблюдал за отдельными его момента
ми. Вон Емеля, ужом крутится меж печенегами, обчищая их карманы.
Вон Илья, колотит Змея по голове шапкой, наполненной землей гре
ческой. И где достал, непонятно. Вон Добрынюшка следующий квартал
расчищает. Вон Алешенька молодецким посвистом супостатов пугает.
Вон на лихом коне поп Гапон удирает, а в поводу у него – ломовая
лошадь, к которой Алена Соловьинишна привязана... Гапон?! Иван
бросился было за ним, но жаркая сеча помешала ему поймать предате
ля. Зато он успел заметить отрытый в сторонке окоп полного профи
ля, из которого глазели на происходящее несколько боянов во главе
с директором. Один записывал что–то на грамотку, другой меланхо
лично мурлыкал веселый мотивчик. За их спинами подпрыгивал зелено
волосый боян, размахивая саблей, но в бой не вступая.
В скором времени полчища стали сметными. Потом весьма умерен
ными. А затем и последние остатки печенегов бросились удирать.
Друзья съехались и утерли со лбов трудовой пот.
– Убил Змея–то? – ревниво поинтересовался у Ильи Алеша.
– Как всегда, – важно ответил Муромец, отбрасывая печенега,
которым дрался сегодня. Добрыня на лету поймал печенега и привязал
его к седлу, приговаривая:
– А не думай, тать, что легко отделался,
Ты пойдешь к нам в полон, пойдешь пленничком!
– На фига он нам нужен, печенежина?
Али выкуп за него дадут богатенький? – поинтересовался Алеша.
Добрыня задумался и смущенно ответил:
– Да нет, вряд ли. Но положено ведь кого–нибудь в полон взять.
И продолжил упаковку пленного.
– А где Емеля? – встрепенулся Алеша. – Он же трофеи собирал,
я точно видел!
Действительно, Емели нигде не было. Друзья поискали его нем
ного, после чего скорбно переглянулись.
– Погиб, – изрек общее мнение Илья. – Затоптали его, и косто
чек не осталось.
Друзья скорбно стянули с голов шлемы железные. Подытожил Илья
Муромец:
– Жалко Емелю, хоть и слабоват был. А еще жальче трофеи нес
метные... Что ж, друзья, поехали дальше.
И они поехали.
... А безвременно похороненный друзьями Емеля в это время уже
подъезжал к Киеву. В глазах его блестели крупные слезы. Временами
он поднимал очи долу и скорбно шептал:
– Не корысти ради, а токмо волею пославшей меня любови... Ох,
богатыри, не узнайте, а узнаете – не прогневайтесь, а прогневае
тесь – так не бейте, а побьете – так не насмерть...
Саврасая кобыла иронически косила на него лиловым глазом.
... В палатах княжецких Емеля первым делом бросил к ногам
Владимира трофеи, после чего гордо потребовал:
– Не вели казнить, вели миловать!
– Обдумаем, – пообещал Владимир, косясь на выпавшие из кото
мок трофеи: каменья самоцветные, яства басурманские, пуховики ки
тайские и свитера турецкие. Улов был богатым, Владимир уже облюбо
вал себе свитер приятной красно–бело–синей расцветки и ласково
улыбнулся Емеле:
– Здоров ты, парнишка!
– Питаюсь налимом.
– Отъел себе харю, как я погляжу. Откуда товары?
– Из боя, вестимо. Побил басурманов. Вот так я служу!
– А с кем же ты дрался?
– Со Змием ужасным. Похож на корову, рогат и копыт. Я Змия
пинком уложил в одночасье, а после был прочий вражина побит.
Владимир с сомненьем покачал головой. И неожиданно заорал:
– А много ль корова дает молока?
– Не выдоишь за день, устанет рука, – пролепетал Емеля.
– Все ты врешь, – устало сказал Владимир. – За тряпки, конеч
но, прими благодарность, но все же придется тебя наказать.
– О, Солнышко наше, не надо, спасибо, позволь мне отсюда до
мой убежать! – взмолился Емеля.
– Кончай рифмоплетство! – осатанел князь.
– Немедля кончаю, – пискнул Емеля.
Князь помолчал, потом строго сказал:
– Вот что. Ежели ты, врун, покаешься, скажешь, откуда трофеи
на самом деле, голову рубить не будем. Вместо того – выдам тебя за
Несмеяну... тьфу, Несмеяну за тебя, вечно путаюсь. Согласен?
Обалдевший Емеля быстро кивнул. Князь спустился с трона, об
нял его за плечи и доверительно сообщил:
– Понимаешь, зятек, Иван–дурак Несмеяну опозорил.
– А я думал, он только ширинку растегнул, – закручинился Еме
ля.
– Да не в том смысле! Какой ты глупый, настоящий царевич.
Иван отказался Несмеяну в жены брать. Позор?
– Позор, – неуверенно согласился Емеля.
– Вот ты сей позор и покроешь. Человек простой, сразу видно –
из народа. Людям это понравится. Ладно, сейчас я невесту твою
кликну, ты про подвиг расскажешь. Только не ври!
Вскоре по зову пришли Несмеяна и Василиса Премудрая (она же –
Прекрасная). Емеля, пожирая Несмеяну глазами, стал рассказывать о
богатырском подвиге, не забывая и свое скромное в нем участие.
– Да–а, – протянул удивленный Владимир. – А я на богатырей
бочку катил, собирался им головы поотрубать. Бывают, бывают и у
нас, князей русских, ошибочки. Что ж мне делать? Может советников
разогнать или Дом Советов подпалить?
– Зачем же крайние меры, милый? – удивилась Василиса. – При
кажи верным боянам, пусть они песенки поют о твоих терзаниях и
страданиях за народ русский. Так испокон веков делалось, и всегда
прокатывало. А то выйди к народу и крикни: «Люб я вам, аль не
люб?!" Только не забудь перед этим стражничкам жалование повысить
и вокруг народа тройным кольцом поставить... А на советников не
гневайся. Они тут ни при чем, один Гапон воду мутил.
– Гапона не трожь, – огрызнулся Владимир. – Какой ни есть, а
в домино отменно играет, галстук завязывать умеет, боянов высмеи
вает знатно. Как придет с повинной, так и разберемся.
Наступило молчание. Нарушил его Емеля, который поглаживая ру
ку Несмеяны, спросил:
– А свадебку когда сыграем?
– Свадебку? Через недельку. Надо бражки наварить, налог сва
дебный с горожан собрать, ликование народное организовать... –
Владимир поочередно загибал пальцы. Потом уставился на Василису и
задумчиво произнес: – Что–то о тебе мне Гапончик говорил... Он,
конечно, под подозрением, но просьбу его уважим... А! Вспомнил!
Мечтал он тебя в сережках самоцветных увидеть, что я тебе на
свадьбу дарил! Давненько ты их не носишь.
Василиса незаметно побледнела и, ломая руки, сказала:
– Как скажешь, милый. Одену.
На том и закончился этот содержательный для наших героев
день. Оставим же их в тот момент, когда все они, кроме Василисы,
похоже, пребывают в приятном расположении духа.