Сегодня, Мама! - Юлий Буркин - Книжная Полка

Глава 3, в которой мы собирались ехать на охоту,
А вместо этого попали на семинар кулинаров

Я проснулся от того, что очень захотел пить. Пару минут повозившись с пультом управления, я открыл дверь. Осторожно выглянул, есть ли кто в ко ридоре. Идти по чужому дому в одних трусах было неудобно, а одеваться – лень.

То, что я увидел, меня озадачило. Слева и справа от двери, на малень ких неудобных стульчиках, сидели молодые ребята в желтой форме хронопат рульных. Оба, похоже, дремали, но в руках крепко сжимали оружие, похожее сразу и на автомат Калашникова, и на наш пылесос «Шмель».

Нас охраняли. Но от кого?

Стоять дальше, высунув в дверь голову, было глупо, и я кашлянул. По лучилось это у меня хорошо, потому что в горле пересохло, и я здорово ох рип. Кашель был гулким и раскатистым. Охранники подскочили на своих стуль ях и направили на меня автоматы–пылесосы.

Я струхнул. Надо было что–то делать, пока они не начали палить с пе репугу. Жалко улыбнувшись, я сказал:

– Ква–ква!

Охранники мрачно квакнули в ответ и чуть–чуть опустили стволы автома тов.

– Пить, – попросил я. – Ребята, я пить хочу!

Желтые мундиры смотрели на меня как японец на чукчу. Вроде и похож, а говорит что попало.

– Water, [Вода (возм. англ.)] – начал я снова. – Вода! Куц! (возм. др.–егип.)

Нифига.

– Drink. [Пить (возм. англ)] Пить. Ап–куц. [возм. др.–егип.]

Они меня не понимали.

– Что ж делать, у меня этот, как его... Сушняк, – в отчаянии начал я.

– Суш–няк? – радостно заулыбались охранники. И разом вытянули из–за спины – там у них на форме были нашиты карманы – прозрачные бутылочки с чем–то жидким.

Я растерянно взял бутылки и скрылся в нашей комнате. Похоже, что сло во «сушняк» было одним из немногих русских слов, вошедших во всеземной язык.

Стас ворочался на своем «облачке» и что–то мычал во сне.

– Вставай, алкоголик! – сказал я и вручил полупроснувшемуся брату бу тылку. Сам уселся на пол и стал скручивать колпачок.

– Голова... – простонал Стас.

– Надо меньше пить, – наставительно сказал я и глотнул из бутылки. С некоторым испугом – вдруг там пиво, или еще какая гадость? Но там оказался странный газированный напиток, солоновато–сладкий на вкус. Мне сейчас было не до вкусовых тонкостей. Я выхлебал бутылку и развалился на полу. Жажда прошла мгновенно. Язык к горлу больше не прилипал.

– Это... это... не оно? – с подозрением спросил Стас, глядя на желто ватую пузырящуюся жидкость.

– Что «не оно»?

– Не... не то, что вчера?..

– Нет, не шампанское.

Стас сел, держась руками за голову. Посидел так, потом стал тихонечко пить из бутылки.

– Называется «Сушняк», – наставительно сказал я. – Специально для ма лолетних алкоголиков. Снимает все последствия...

– Хорошо! – ожившим голосом сказал брат.

– Но есть побочный эффект, – вкрадчиво сказал я, – когда вырастешь, детей не будет.

Стас поперхнулся.

– Это нечестно! – завопил он, отставляя бутылку.

– Ты же вчера сказал, что холостяком будешь. Какая тебе разница?

– Я сказал? – он снова обхватил голову руками.

Наверное, я еще долго бы над ним издевался, но тут дверь открылась и вошел Смолянин. Бинтика вокруг головы у него уже не было, уши торчали по–прежнему.

– Ква–ква! – приветствовал он нас. – Отсыхаете, малолетки?

– Ква, – поздоровались мы. А Смолянин, взглянув на пустые бутылки, покачал головой:

– Осторожней, детям нельзя этого много пить. А то вырастете и... ну, в общем, будут проблемы.

– Мы знаем, – вяло сказал Стас. Теперь уже я, поперхнувшись от стра ха, спросил:

– Какие проблемы?

– Волосы не будут перекрашиваться, – тихо, словно говорил какую–то гадость, которую и произносить–то не хочется, сказал Смолянин. Он ткнул рукой стену, и перед ним засветилось облачко–кресло. Бухнувшись туда, Смо лянин задумчиво посмотрел на Стаса.

– Мужик, ты правда убежденный холостяк?

Стас глянул на меня. Я пожал плечами.

– Ну, может я еще передумаю, – промямлил он.

Глаза у Смолянина загорелись.

– Передумывай, парень! Такую жену тебе найдем, все позавидуют!

Стас покраснел как рак. Я–то знаю, что он девчонок ужасно стесняется и даже не заговаривает с ними первый. Смешок я подавил, но Смолянин все же что–то услышал. У него даже уши слегка повернулись в мою сторону – вот честно, не вру!

– Старшему, конечно, еще лучше жену найдем, – успокоил он меня. – Уже есть две кандидатуры – дочь Ережепа и племянница Кубатая. Хочешь, завтра и свадьбу сыграем. Или свадьбы, – он умоляюще посмотрел на Стаса.

– Мы так быстро не женимся, – отбрил Стас. – И жен себе ищем сами.

– Но только среди персонала Департамента, – предупредил Смолянин. – Ввиду вашей особой секретности.

– Смолянин, зачем так торопиться? – спросил я, – Что вам наши жены сдались?

Переводчик вздохнул.

– Не буду лепить горбатого, парни. Мы не знаем, что с вами делать.

– А че делать–то? – запетушился Стас. – Сами себе дело найдем!

– Боимся мы, – грустно сказал Смолянин. – Вдруг вы опять машину вре мени сделаете и в прошлое убежите. Или рассекретите что–нибудь. А так – жены бы за вами присматривали, развлекали... У нас бы стали работать. До мами дружить бы стали...

Смолянин вздохнул и опустил голову. Без всякой связи сказал:

– Спал сегодня отвратно... Всю ночь Кубатай мешал. Уложил меня спать, а сам ходил, семечки грыз, компьютером шумел... А лег – храпеть начал.

– Вы что, вместе живете? – спросил я.

– Да, уже два дня. Он древнерусский решил выучить и со мной вместе поселился. Думает, язык легко изучить! Одна операция по расширению ушей, чтоб звуки лучше запоминать, полмесяца занимает. А потом стимуляция мозга, так что вся голова шишками покрывается. И труд, труд, труд.

Смолянин опять вздохнул и безнадежно попросил:

– Вы уж женитесь по–доброму, кенты. А то Кубатай меня угробит. Он же настырный, как все осетины.

– Он осетин? – удивился я.

– Ага, – Смолянин оживился. – Два года назад выяснил...

И он поведал нам удивительную историю. Оказывается, за последние пятьсот лет все народы на Земле перемешались. Из–за каких–то там эпидемий, войн, просто из–за того, что государств не стало... Ну, и когда люди опом нились, оказалось, что никто своей национальности не знает. В лучшем слу чае слышал, что прабабка была на четверть турчанка, или еще что–нибудь по добное. И у людей появилась мода докапываться до своей национальности. Тратилось на это много сил и средств, но получалось не у всех. Гене рал–сержант Кубатай тоже долго не знал, кто он. Пробовал записаться в ев реи, но его не приняли. Обманули, сказали, что лимит исчерпан. Пошел было в русские, но те обиделись, что он сначала к евреям ходил, да еще выясни лось, что он водку пить не любит. Все ему уже сочувствовать начали, но он упорно рылся в архивах. И однажды на медкомиссии, когда выяснилось, что у него отличное ночное зрение, понял истину. Ведь, осетины, как известно, в темноте отлично видят, не зря же в стихотворении сказано:

«Но злая пуля осетина

Его во мраке догнала.»

С тех пор Кубатай стал официально признанным осетином.

– Здорово! – сказал Стас, который уважал упорство в достижении цели. – А ты, Смолянин, кто?

Смолянин обиделся.

– Как и вы, ребята, русский. У меня есть письменное свидетельство, – сухо добавил он.

– Какое? – спросил я. И Смолянин не удержался – наверное, любил эту историю.

– Письмо я отыскал, – начал он свой рассказ. – От прапрадеда к праде ду. Там написано, – Смолянин откашлялся и начал декламировать:

– «Дорогой сынок Ваня! Очень рад, что тебя приняли в Московский Уни верситет. Ты, как настоящий русский, должен учиться в России, а не на Ук раине...»

Мы с братом кивнули – действительно, свидетельство стопроцентное. Но Смолянин продолжал:

– «Мама, хоть и хает клятых москалей, тоже рада. А дедушка на радос тях купил тебе новую ермолку, очень красивую и недорогую. Только не езжай в ней к тестю в Шымкент, одень пока старую. До свидания, твой папа Кшиш тоф.»

Мы, пораженные, молчали. А Смолянин продолжал:

– Вообще–то наша, русская, национальность одна из самых популярных. Говорят, у нас этническая аура клевая. Но в то же время все боятся, да я и сам боюсь. Станешь слишком русским, на остров потянет. А на острове... – тут он прикрыл рот ладонью, словно сказал что–то лишнее.

– Что на острове? – спросил Стас, – И Ережеп про остров что–то гово рил.

Смолянин отнял ладонь от губ:

– Нет, ребятишки, это не я должен рассказывать. Начальство спросите.

Но больше мы об этом таинственном острове так ничего и не слышали. А Смолянин перевел разговор на прежнюю тему:

– Так что женитесь, малолетки. За вас любая девица с радостью пойдет – как–никак, чистая национальность.

– Какая ж она чистая, у нас мама узбечка, – возразил Стас. Про то, что папа – наполовину украинец, он даже и упоминать не стал.

– Ничего – это еще интереснее, – завопил Смолянин. – Две чистые наци ональности!

– Подумаем, – уклонился я от ответа. – А что сегодня будем делать?

Смолянин увял.

– Можно лечь в гипносон, – начал он. – Или в шашки поиграть...

Мы скривились.

– Давайте в парк выйдем и будем шампанское пить! – предложил Смоля нин.

Стас побледнел.

– Ну, на охоту смотаемся! – в отчаянии прошептал переводчик.

– На охоту? – у Стаса загорелись глаза, да и я обрадовался. Все луч ше, чем сидеть в четырех стенах.

А Смолянин начал развивать идею.

– Возьмем мумми–бластеры, – доставая из кармана маленький, словно иг рушечный пистолетик, сказал он. – Очень хорошая штука – стреляешь, и зверь сразу готов к употреблению. И мясо храниться может вечно, не портится.

Мы с сомнением посмотрели на пистолет, но спорить не стали.

– Поедем вчетвером, с Кубатаем, на его прыгоходе. У него хороший пры гоход, две тысячи кочек в час делает.

– Чего?

– Кочек. Это наша мера скорости. Прыгоходы прыгают по бетонным пло щадкам, которые называют кочками. Две тысячи кочек, это двести километров в час.

– Подумаешь, скорость, – заворчал Стас. Но тихонько, для порядка.

– А на кого будем охотиться? – поинтересовался я. И подумал, что в какого–нибудь зайца или птичку я еще могу выстрелить, а вот оленя будет жалко...

– На тараколли, – жизнерадостно сказал Смолянин. И пояснил: – Общест во защиты животных запрещает охотиться на млекопитающих, птиц и земновод ных. Только на насекомых. Поэтому были выведены методом генной инженерии гигантские тараканы – тараколли. Очень хитрые, быстрые, ловкие звери. И вкусные.

– Мы... не будем... охотиться... – разделяя паузой каждое слово, ска зал Стас. – Мы... вспомнили. Мы... пацифисты.

Смолянин схватился за голову. И простонал:

– Что ж тогда делать? Как вас развлекать, а?

Мы угрюмо молчали. И тут в распахнувшуюся дверь вошел генерал–сержант Кубатай. Он был по–прежнему зелено–белый, только на поясе прибавился еще один нож. Небольшой такой, нестрашный, вроде столового. Мы приветственно поквакали, затем у Кубатая со Смолянином завязался долгий разговор. Под конец переводчик просветлел лицом, уши у него слегка задергались.

– Клево, пацаны, – заорал он. – Кубатай предлагает нам отправиться на семинар кулинаров–профессионалов! Это... Это... Пальчики оближите!

Мы со Стасом дружно кивнули. Вчерашний банкет успел оставить от себя лишь приятные воспоминания, и поездка к настоящим кулинарам была предложе на вовремя.

Пока мы шли по коридорам Департамента к стоянке прыгоходов, Смолянин шепотом рассказывал нам, что Кубатай когда–то был подающим надежды кулина ром, но потом по неизвестным причинам ушел работать в Департамент Защиты Реальности. Однако связи со старыми друзьями не теряет, ездит на все де густации, и, по слухам, ночами работает над изготовлением нового сладкого блюда – из халвы, шербета и чурека.

В самом приподнятом настроении мы погрузились в прыгоход, стоящий пе ред огромным, метров пятьсот в длину и этажей сорок в высоту, зданием Де партамента. Возле обнесенной забором стоянки прыгоходов виднелась странная бетонная площадка высотой с двухэтажный дом, на которую вела широкая лест ница. К нашему удивлению, прыгоход стал медленно, переваливаясь с бока на бок, карабкаться по лестнице. Кубатай и Смолянин, сидящие перед пультом управления, покряхтывали, словно тащили прыгоход на себе. Мы сидели во втором ряду, за ними. На третьем, за нашей спиной, молча примостились два охранника в желтых комбинезонах.

Наконец–то прыгоход забрался на бетонную площадку и стал прямо, лишь слегка переминаясь с ноги на ногу, как курица, готовящаяся снести яйцо. Кубатай ткнул в какую–то кнопку на пульте, достал из кармана горсть семе чек и принялся их задумчиво грызть. Я с удивлением заметил, что семечки лежат у него на ладони какими–то длинными цепочками. Словно были приклеены друг к другу. Потом я понял – семечки синтетические, а в ленту склеены, чтобы можно было щелкать быстрее. Но спросить я не успел, потому что вне запно включился гипносон.

Очнулся я, когда прыгоход начал по лесенке спускаться с бетонной пло щадки – видимо, она и была той самой «кочкой», по которым они прыгали. Вокруг уже не было никакого парка с огромным зданием Департамента. Голая равнина, на которой дул холодный даже сквозь стекло ветер, и лишь ред ко–редко стояли в больших горшках слегка заиндевелые пальмы. Небольшое зданьице с вывеской «Приют усталого желудка» окружало такое море прыгохо дов, что становилось ясно: под землей у этого здания еще с десяток этажей.

Минут через пять мы сидели в центре небольшого уютного зала. На воз вышении был стол, за которым сидели трое человек. В зале, на креслах, раз местилось еще около сотни.

Мы со Стасом с любопытством озирались. На нас никто особого внимания не обращал, кроме сидящего за нами рыжего веснушчатого пацана. Тому явно было интересно, на каком языке мы говорим. А Кубатай, непрерывно расклани вающийся с окружающими, и посылающий дамам воздушные поцелуйчики, расска зывал, да так быстро, что Смолянин еле успевал переводить:

– В правом углу зала сидят действительные члены семинара – кулина ры–профессионалы. В левом углу – кулинары–любители и любители покулина рить. В середине – любопытствующие... – тут Кубатай запнулся, но сейчас же нашелся: – и близкие друзья кулинаров.

Председательствующий – пожилой, импозантный мужчина с седоватым ежи ком на голове, встал и постучал ложечкой по стоящей перед ним серебряной кастрюльке. Шум мгновенно стих.

– Это главный кулинар Земли, Бормотан, – тихо шепнул нам Смолянин и облизнулся. – Я однажды ел блины его приготовления...

Но когда кулинары начали готовить, Смолянин прекратил воспоминания, и стал переводить, да так ловко и быстро, что мы его вскоре и замечать пе рестали.

– Думаю, ждать больше не будем, начнем обсуждение нового блюда, – зорко оглядывая зал, сказал Бормотан. – Измайлай, сядьте, пожалуйста, вы же еще не знаете, что мы будем кушать!

Привставший было мужчина картинно развел руками и сказал:

– А я и знать не хочу! Я запах чую!

Зал захихикал. Привычно так захихикал, словно ничего другого, кроме острот, от Измайлая и ждать было нечего.

– Я продолжу, с вашего разрешения, – кротко сказал Бормотан, и Измай лай моментально притих. – Кушать мы сегодня будем творение уважаемого Вит манца – кальмара запеченного в глине... Не шумите, хватит на всех, кальмар гигантский. Затем всеми нами любимый Толяро предлагает попробовать его но вые освежающие пастилки. Кальмара сейчас подадут. А я пока скажу пару слов о положении кулинарии в настоящее время.

– Разрешите высказаться! – из первого ряда вдруг привстал огромный, плотный мужчина. Настоящий повар, на мой взгляд. На нем был белый фартук с вышитым на нем кальмаром, а на поясе – огромный нож. – Разрешите сказать! Здесь, в наших рядах, присутствует директор ресторана «Рыба в кляре». Тот самый, что три года назад посмел солить грибной суп моего изготовления. С тех пор он скрывался от меня... но настал миг. После заседания я поговорю с ним по–мужски!

Сидящий на противоположной стороне зала щуплый парнишка медленно сполз с кресла на пол.

– Витманец, не надо быть столь суровым, – одернул мужчину в фартуке Бормотан, – он уже наказан. Он ел ваш суп. Сядьте, прошу вас. Так вот, о кулинарии. Времена сейчас для нее трудные. В земной кулинарии наметились две тенденции. Первая – старые, опытные кулинары отошли от плиты. Сейчас, когда автоповара способны накормить любую семью любыми блюдами, им остает ся лишь творить для гурманов. Не все это выдерживают. Потеря цели застави ла их крепко задуматься – кто же их ел? Вторая тенденция – молодые кулина ры ударились в эскапизм. Их блюда уводят от реальности, заставляют забы вать суровую прозу жизни. Хорошо это или плохо – не отвечу. Но есть в этом подходе, в изготовлении знаменитых хихикающих колбасок Измайлая, нерасса сывающихся леденцов Гуляквы и прочего, отказ от позиций, которые мне доро ги.

А если вдуматься – никто еще не лишал нашу кулинарию ее исконных за дач. Не исчез еще тот довольно толстый слой едоков – простите за каламбур, что искали в еде особую, можно даже сказать духовную, пищу. Есть у кулина ров все возможности творить! Мы не сфинксы, которые могут умереть от голо да безболезненно, для которых еда – лишь процесс заправки энергией...

– Кто такие сфинксы? – прервал я Смолянина. Переводчик замолчал и скосил глаза на Кубатая. Потом неумело соврал:

– Не знаю...

Тем временем всем раздали тарелки с кусками кальмара. Мы осторожно отколупали глину и стали есть.

– А что, – промычал через минуту Стас, – вкусно. Вначале жевать труд но, – он глотнул, – а потом ничего.

Кулинары, дегустируя блюдо, вступали в дискуссию. Сразу же наметились оппоненты – молодой и тихий кулинар Еголя, который упрямо и монотонно твердил, что на каждый килограмм кальмара нужно было добавить еще сорок миллиграмм соли и веселый, остроумный Измайлай, вся аргументация которого сводилась к вопросу: «Почему я должен есть этого многоногого?" На защиту Витманца встали сидящие с ним рядом Фишманец и Козинец, знаменитый дегус татор Ереслег и бородатый мужчина, который был не кулинаром и даже не де густатором, но зато замечательно раскладывал пищу по тарелкам. Кубатай, увлеченный происходящим, подпрыгивал на месте, то грызя кулак, то выхваты вая из–за пояса столовый нож и рубя им воздух. Под конец он вытащил еще одну пригоршню слипшихся семечек и принялся их лузгать. Треск заглушал да же тарахтение Смолянина.

Меня тем временем пихнули сзади. Я обернулся. Рыжий пацан показал мне завернутую в блестящую фольгу пастилку, потом показал на рот, потом энер гично замотал головой. Он советовал не есть. «Почему»? – глазами спросил я. Пацан скорчил жуткую гримасу и умоляюще прижал руку к сердцу.

– Ладно, – прошептал я, кивнув. – Не буду. – И сунул пастилку в кар ман.

Пацан указал мне на Стаса и снова принял внимательно–задумчивый вид. Обернувшийся Кубатай подозрительно оглядел его и вновь замахал своим но жом. Я выждал минуту, придвинулся к Стасу, вынул у него изо рта пастилку и шепнул:

– Ук па–шенгар! [Не ешь! (Возм. др.–егип.)]

– Ухр? [Почему? (Возм. др.–егип.)] – кротко спросил Стас.

– Шен армахетга некеке! [Вспомни, как напился, дурачок! (Возм. др.егип.)]

Стас вздохнул, но спорить не стал. Смолянин удивленно таращился на нас. Он не понимал, на каком языке мы говорим, а спрашивать стеснялся. Шишки у него на голове запульсировали от натуги.

– Выскажу итог обсуждения, – говорил тем временем Бормотан. – Никто из вас, коллеги, не решился приготовить такого огромного кальмара. А Вит манец решился. Честь ему и хвала! И даже на вкус недурно.

После этого решили отдегустировать пастилки. Измайлай повозмущался немного, что они пахнут плохо, и в процессе лизания липнут к языку. Но То ляро гордо ответил:

– Настоящая еда всегда невкусная! Вспомните пищу предков! В этом ис токи неудач сладеньких конфеток и тортиков. И, кстати, поэтому плохи блюда автоповаров: они стараются готовить вкусно.

С этим спорить не стали, видимо, мысль была неожиданной и новой. Лишь Фишманец удивленно спросил, почему настоящая еда должна быть невкусной. Толяро ответил:

– Дайте человеку вкусную пищу – он будет жрать ее и плевать в небо от скуки. Нет уж, еда должна даваться через муки, через катарсис... Впрочем, этих пастилок мои слова не касаются. Они сладенькие. Ешьте, не бойтесь.

Народ дружно зачавкал. Потом звуки смолкли. Мы со Стасом, так и не взявшие пастилки в рот, огляделись.

Все присутствующие вяло развалились на стульях. Они не то спали, не то умерли. Смолянин плавно, но неотвратимо упал, трахнувшись головой о ко робку с глиной из–под кальмаров, но все равно не проснулся. Тренированный Кубатай почуял неладное и уснул в тщетной попытке выковырять пастилку изо рта кончиком ножа. Менее подготовленные охранники лежали с блаженными улыбками на лицах.

Из всего зала бодрствовали лишь мы со Стасом, рыжий пацан, мудрый Бормотан, который предусмотрительно не спешил с разжевыванием пастилки, и сам кулинар Толяро. Ой, нет. Еще не попались на эту удочку Фишманец, пере евший кальмара, Витманец, не евший того, что готовил Толяро, и Козинец, вообще не евший того, что готовили его коллеги.

Бормотан что–то сказал.

– Вы их отравили, Толяро? – замогильным голосом, явно продолжая спать, прошептал Смолянин. И через секунду перевел ответ:

– Нет, конечно. Это гипнопастилки, заменители гипносна. Гипносон, как я считаю, должен даваться человеку не извне, а изнутри, через пищу, через креп... креп... крепкий сон...

– Вот это верность долгу! – с восторгом сказал Стас, глядя на повер женного, но продолжающего трудиться Смолянина. Остатки кулинаров завязали бурную дискуссию, не обращая на нас никакого внимания. Смолянин побулькал, побулькал, пытаясь перевести пятерых одновременно говорящих, и затих.

А рыжий пацан схватил нас со Стасом за руки и жестами стал показывать на выход. Мы переглянулись.

– Похищают нас, что ли? – задумчиво сказал Стас.

– Ну и пусть, интересно же, – храбро ответил я.

И мы бросились вслед за незнакомым пацаном из зала, полного сладкод ремлющими кулинарами.