3
– Подстанция, наверное, вырубилась, – подал голос пьяница в синем
халате, тот, что сначала впустил Машу, а потом ударил ее по голове. – А
может – короткое замыкание. Тогда нужно в коридоре рубильником туда–сюда
подергать. Есть чем посветить?
– Сейчас, – отозвался Николай и чиркнул зажигалкой. Он, видать, уже
застегнулся. Пересек комнату, поднял с пола паяльную лампу, несколько раз
качнул насос и поднес к ней зажигалку.
Огненный хвост давал возможность разглядеть хоть что–то. На красивом
«роковом» лице Лизы Деевой явственно читалась тревога. Маша перевела
взгляд на Соню и увидела в ее глазах неожиданную, ничем не подкрепленную,
надежду. И ей и самой стало от этого легче.
Первым к двери двинулся «алкаш», губастый шел за ним, в одной руке
держа лампу, в другой – невесть откуда взявшийся пистолет. Они шагнули за
порог и в «колбасном цехе» вновь воцарился мрак.
Через мгновение из коридора раздался звук какой–то возни, слабый
сдавленный крик и сова стало тихо. А еще через миг два ярких, слепящих
световых луча ударили из дверного проема. И раздался громкий незнакомый
голос:
– Оружие бросить! Руки за голову! Малейшее движение – стреляю!
Огни переместились в комнату. Глаза уже немного привыкли к свету, к
тому же, отражаясь от стен, он рассеивался. Маша увидела, что Шахиня,
Копченый, и ранее не знакомый, не пожелавший ее насиловать, бандит, стоят,
замерев с поднятыми руками. Только фигуры с фонариками оставались пятнами
глубокой черноты. И тут на освещенное пространство выступил еще один
человек. У Маши сам–собой приоткрылся рот.
– Папа! – вскрикнула она. И повторила тихо. – Папа.
А тот метнулся в сторону Сони и принялся отвязывать ей руки. Маша
сообразила, что отец не видит ее, и даже тихонько засмеялась. Точнее, так
же как и «алкаш», он видит только то, что в момент посыла было прикрыто
шубкой. Но в полутьме не смог идентифицировать бесформенный обрубок ее
тела, как свою дочь.
– Папа, это Соня, – сказала она, продолжая смеяться. – А я – рядом.
Отец уже освободил одну сонину руку, но теперь кинулся к ней.
– Да нет, – возразила его порыву Маша, – ты развязывай ее,
развязывай, а меня – потом.
– Ну уж нет, – пробурчал тот и точно так же, как только что
«Николай», нашел веревку, только не на ноге, а на руке, и стал теребить
ее. Свет не помог бы ему, но он не сообразил этого и раздраженно крикнул:
– Да посветите же кто–нибудь!
Оба фонаря повернулись к нему. И это стало ошибкой – и того, кто
скомандовал, и тех, кто повиновался. Воспользовавшись суматохой и тем, что
сейчас на нее никто не смотрит, Лиза Деева бросилась к выходу. И успела,
проскочив мимо фигур с фонарями, вылететь в коридор.
– Стой, стреляю! – кинулся за ней один из неизвестных спасителей.
Затем, почти одновременно, раздались грохот падающего тела, какой–то
странный хлопок, выстрелы и страшный истошный женский крик.
Соня к этому моменту свободной рукой уже сумела отвязать другую, а
Маша помогла отцу освободить себя полностью. И она бросилась в коридор на
этот дикий нечеловеческий крик.
То, что она увидела там, сознание сумело объяснить не сразу. Да и то
– с подсказки.
По полу, рыча и воя, катался огромный огненный ком.
– Запнулась о горящую паяльную лампу, и та взорвалась! – взволнованно
выкрикнул спутник отца. – Тушить бесполезно...
Обезображенное обгорелое и еще горящее существо подползло к его
ногам.
– Убей меня, убей, – с трудом разобрала Маша ее вой. Человек с
фонарем растерянно отступил.
– Дайте сюда, – властно произнесла Маша и вырвала из его рук
пистолет. Прицелилась, вытянув обе руки, и сделала три выстрела в упор.
Тело Шахини обмякло и затихло. Маша вернула пистолет ошарашенному
хозяину и вернулась в «колбасный цех». Соня помогала отцу обыскивать
стоящих у стены мужчин, разыскивая оружие. Второй человек с фонариком
держал их под мушкой.
Машу трясло. Это было второе убийство, которое она совершила за
последние дни. Да, она не могла винить себя в этом: в обоих случаях ее
вынуждали обстоятельства. Но она чувствовала омерзение к себе и чисто
физическую дурноту, хотя последнее, возможно, объяснялось чадом и вонью,
заполнившими помещение.
Закружилась голова. Маша ухватилась за косяк, согнулась, и ее
выполоскало на пол.
В комнате вспыхнул свет. Она выпрямилась. Только сейчас смогла
разглядеть сопровождавших отца людей (второй уже протиснулся мимо нее
внутрь). Обоим лет по двадцать пять, оба коротко острижены, широкие, явно
качки. Один – в спортивном костюме и кожаной куртке, другой – в кожаном же
плаще и черных джинсах.
За спиной Копченого и его сообщника застегнули наручники. Рты
залепили пластырем. Гога пришел в сознание и даже смог идти, обняв одного
из здоровяков.
Вышли в «холодильник». Там Маша увидела прикованных наручниками к
крюкам для туш «Николая» и «алкаша». Так же победители поступили и со
второй парой бандитов.
Все происходило быстро и в почти полной тишине. Только в этот момент
молчание нарушила Маша:
– Я видела, как эти туши двигаются вверх. Им руки не вырвет?
– Нет, там желоб, – пояснил один из новых друзей, – он ниже
человеческого роста. Просто, через пару часов они въедут на кухню вместо
туш...
Через час Гога был отвезен домой, а Машу, Отца и Соню кормила
счастливая и умирающая от любопытства Варвара Сергеевна.
Как выяснилось, двое сопровождавших Павла Ивановича когда–то были его
студентами, а ныне – инструкторами школы милиции. Исчезновение Маши
обозлило отца, но от решения помочь ей он не отступил. Вернувшись домой,
твердо взвесил свои возможности и осознал, сколь они невелики.
Действительно, Маше он был бы только обузой.
Вот тогда–то он и позвонил в школу милиции своим ученикам (их обоих
зовут Сашами). Во–первых, он знал, что они всегда будут рады ему помочь и
не станут болтать лишнего, во–вторых, у них есть оружие, и они прекрасно
им владеют. В третьих, наконец, оба они держат руку на пульсе питерского
криминального мира.
По телефону он не стал объяснять ничего, просто попросил приехать как
можно быстрее по очень важному делу. Они появились у него через сорок
минут и выслушали его возбужденный рассказ. А еще минут через двадцать,
сделав несколько телефонных звонков, уже точно знали, где искать Шахиню...
Ела Маша через силу. Варвара Сергеевна приготовила гуляш, а после
сегодняшних событий его вид, запах, а главное – сознание того, что это –
ЖАРЕНОЕ МЯСО, вызывали у ней легкую тошноту. За то Соня набросилась на еду
как тигр: больше суток у нее не было во рту ни крошки. Только уничтожив
все, что ей подкладывали, она кинулась к телефону и, позвонив маме,
успокоила ее.
Когда она вернулась к столу, Маша сказала ей:
– Ну, вот и все, Соня. На этом все твои напасти закончились. Я была
их причиной. Не знаю, простишь ли ты меня когда–нибудь, но я сделала все
что могла.
Все примолкли.
– Ты теперь уедешь домой? – нарушила тишину Соня.
– Да. Завтра же.
– Как грустно. Я впервые в жизни нашла настоящего друга. Даже если ты
так и не считаешь. – Она произнесла это как бы с легким вызовом.
– Я так считаю...
– И ты всегда – желанная гостья в этом доме, – вмешалась Варвара
Сергеевна. – Ты похожа на Машу, а мы все ее так любим...
И все сидящие за столом некоторое время шмыгали носами и утирали
глаза. Но вскоре ситуация из мелодраматической превратилась в комическую.
Когда, просморкавшись, Павел Иванович жалобно спросил:
– Дочка, а я тебя что же, теперь всегда только ТАК видеть буду?..
И тут только Маша вспомнила о своей выходке и дала ему посыл на
видимость.
