2
– Да с какой стати ты собрался сразу звонить этой бабе?! – Червонец
говорил тихо, но презрению и возмущению в его голосе не было границ.
Он и Стас стояли в фойе жилого корпуса пансионата «Жемчужная лагуна»,
слегка шокированные тем, что девчонка действительно записана под своим
именем.
– Я же объяснял: она приезжает, мы делаем свое дело, зовем ее,
получаем бабки и исчезаем...
– Белый, я дело говорю. Сначала девчонку тряхнуть надо. Может, и без
мокрого обойдемся, а получим еще больше. Гадом буду, у нее деньги или
золото. А то с какой бы стати нам за нее по полтиннику отваливали?
– Там какие–то семейные веревки.
– А ты и поверил?
– С девчонкой что–то не то, я же говорил, все нужно делать очень
быстро, иначе – облом.
– Это кто тебе сказал?
Стас убедился, что все его доводы выглядят несерьезно, и решил
дискуссию прекратить:
– Вот что, Червонец. Если ты мокрухи испугался, вали отсюда.
Но и тот, почуяв, что разговорами ничего не добиться, сменил тактику:
– Да ладно ты, Белый, не заводись. Мое дело – предложить, твое – не
согласиться. Хозяин–барин...
– Тогда я звоню, – Стас двинулся–было к телефону администратора, но
Червонец схватил его за рукав и зашептал в ухо:
– Погодь, Белый, мы тут и так засветились, иди на улицу из автомата
позвони.
Не заметив подвоха, Стас кивнул и пошел к выходу. Но только дверь за
ним закрылась, Червонец дернулся к лифту.
Седьмой этаж. Четные номера – по одной стороне, нечетные – по другой.
Вот она: комната – 706. Червонец осторожно повернул ручку и надавил.
Заперто, конечно. Но, чем черт не шутит: записалась же она под своим
именем, могла и дверь не запереть. Ан нет.
По ковровой дорожке, делающей шаги бесшумными, он добежал до стола
дежурной по этажу. За столом в мягком кресле спала женщина лет сорока
пяти. Червонец осторожно вытянул верхний ящик стола. В пластине с
пронумерованными отверстиями ключа от семьсот шестой не было. Значит,
девчонка на месте. Он метнулся к открытому окну и выглянул. До балкона ее
номера – рукой подать: третья дверь по коридору, третья дверь балкона. Но
добраться – невозможно. Стоп! Балконы длинные – общие для двух комнат,
только перегородками разделены. Значит, на балкон семьсот шестой можно
перелезть из семьсот восьмой. А от нее – ключ на месте! Он быстро вернулся
к столу дежурной, осторожно вытянул ключ из отверстия и побежал по
коридору.
Входя в комнату, он оглянулся. И увидел: из проема лифта вылетел
Стас! Червонец захлопнул дверь, повернул ключ и бросился к балкону.
...Положив трубку, Лиза толкнула Кису в бок:
– Вставай, милый, хватит отдыхать, пора и поработать.
– Как тебе не надоест? Твоя бы воля, ты бы из постели не вылазила.
– Вставай, вставай.
– Отстань.
– Совсем я тебя, Киса, избаловала. То, что нормальный мужчина
называет отдыхом, для тебя – великий труд. А этим словом, между прочим,
иногда называют и что–нибудь другое. Сегодня, например, тебе предстоит
покрутить баранку.
Он сел на кровати.
– Куда едем?
– Подкатим к одной гостинице, точнее – к пансионату. Постоишь,
подождешь меня и – назад.
– А почему ночью? И почему ты не объясняешь мне суть дела? Это как–то
связано... связано С НЕЙ?
– Много будешь знать, Кисонька, скоро состаришься. Вставай быстрее,
да поменьше рассуждай.
...Стас, заметив Червонца, бросился к нему, но дверь захлопнулась у
него перед носом. Червонец, цепляясь за перила, перелез через перегородку
и, оказавшись на балконе 706–го номера, вошел в открытую дверь.
Разметавшись в духоте южной ночи, сбросив одеяло, худенькая девочка в
просторной полосатой пижаме лежала на постели, выхваченная из тьмы мягким
светом луны.
Червонец, поглядывая в ее сторону, принялся методично обыскивать
комнату: в столе – пусто, под кроватью – ничего, в сумке – обычная женская
мелочь, несколько пачек сторублевок (Червонец растолкал их по своим
карманам), какая–то необычная телефонная трубка... В шкафу... Дверь
платяного шкафа скрипнула, и Маша, проснувшись, увидела спину незнакомого
человека, копающегося в ящиках.
В этот миг за дверью раздался очень тихий стук. Червонец кинулся к
двери и так же тихо спросил:
– Белый?
Из–за двери ответили еще тише:
– Да. Открой, Червонец.
– Сначала обыщу комнату, потом, если не найду ничего, потрясу
девчонку, а уж потом – делай что хочешь. А пока – стой под дверью и жди.
– Она спит?
– Да, – ответил Червонец, но тут в комнате вспыхнул свет, он
обернулся и увидел, что девчонка сидит на постели и во все глаза
рассматривает его. Он приложил палец к губам. Она кивнула и, дотянувшись
до стула с одеждой, принялась натягивать ее прямо поверх пижамы. Червонец
усмехнулся про себя: «Никто тебя насиловать не собирается». Тут из–за
двери снова раздался тихий голос Стаса:
– Червонец, убей ее. Убей, пока не проснулась. Увидишь, твоя затея
плохо кончится. Убей ее сразу, как договаривались...
– Стой и молчи! – рявкнул Червонец во весь голос. И, обернувшись к
девчонке, сказал:
– Слышала? Нам хорошо заплатят, если мы тебя убьем. Но я решил, что и
пальцем тебя не трону, если ты сама мне все отдашь.
– Что? – Маша сунула ступни в кроссовки. Напрасно Червонец думал, что
она одевается из страха. Напротив, она почти не испугалась, а холодно
прикинула: если придется становиться для этого типа невидимой, есть смысл
сначала одеться. – Что я должна отдать? – повторила она, натягивая
латаный–перелатанный свитер.
– Не знаю. Но так просто людей не убивают. Или деньги, или
драгоценности. Лучше отдай сама. Ведь если я ничего не найду, я точно убью
тебя; должен же я хоть что–то на тебе заработать.
При всем желании Маша не могла бы отдать ему деньги, чемодан с ними
она втиснула в ячейку аэропортовской автоматической камеры хранения; но и
желания такого у нее появиться не могло: она уже оценила обстановку и
поняла, что без особого труда сумеет избежать неприятностей.
«Значит, эти люди наняты кем–то, чтобы убить меня. Кем? Конечно,
Шахиней. И Атосом? Нет, не может быть, он здесь ни при чем».
Червонец приблизился к ней:
– Ну что, будем говорить, или дяденька сделает тебе больно?..
Он протянул руку, намереваясь сдавить ей горло, но она отпрянула –
ровно на столько, чтобы шершавые клещи его пальцев не достали ее. И
исчезла.
Червонец тряхнул головой и уставился на то место, где она, держа в
руках сумку и поджав колени к подбородку, сидела только что. Но увидел
только, как неестественно, сама собой шевелится постель: образуются и
распрямляются вмятины. Затем он увидел, как открылась балконная дверь... И
на удивление быстро сообразил, в чем, приблизительно, дело.
– Белый! – закричал он взволнованно, подскочив к двери комнаты.
– Что там у тебя?!
– Встречай ее возле семьсот восьмой. Она умеет становиться невидимой.
Убей ее сразу, пока видишь.
А сам бросился к двери балкона и запер ее изнутри, чтобы невидимка не
мог вернуться.
Маша не слышала этого их короткого разговора. Потому, пройдя через
соседнюю комнату (сумку она повесила на шею, чтобы руки при лазании по
балкону были свободны), она совершенно безбоязненно повернула ключ и
шагнула в коридор... Нож, направленный ей прямо в сердце, вонзился в
покоящихся в сумке «Трех мушкетеров» и, пробив лишь обложку и несколько
десятков страниц, даже не оцарапал ее. Но она испугалась и закричала.
Белый, чертыхнувшись, выдернул нож и замахнулся для нового, на этот раз –
убийственного удара... И вдруг обнаружил, что наносить его некому.
Он замешкался лишь на миг, в голове его мелькнули слова Червонца «она
умеет становиться невидимой», и он изо всех сил ударил ножом в то место,
где только что была девчонка. Свободно пройдя через пустоту, лезвие
намертво застряло в косяке двери.
А Маша, добежав до площадки, влетела в лифт, который, на счастье,
после Белого так и остался на седьмом этаже. Она нажала кнопку, и лишь тут
ужас обуял ее. Она пыталась унять нервную дрожь, но тело не слушалось, и
зубы стучали сами собой. Она вынула из сумки порезанную книгу и сначала
поцеловала ее, а потом, листая испорченные страницы, заплакала и
засмеялась одновременно. Ее спасли «Три мушкетера». И Атос – среди них.
В фойе она чуть нос к носу не столкнулась с Шахиней. И, не
задумываясь, набросилась на нее. С наслаждением и остервенением принялась
она рвать на Лизе одежду. Та попыталась увернуться, но нет, наверное,
занятия менее благодарного, чем игра в кошки–мышки с невидимкой.
Великолепное вечернее платье Шахини было изодрано в клочья, и, к тому
моменту, когда в фойе вбежал вызванный дежурным администратором
милиционер, она, лохматая, с исцарапанными плечами и лицом, рыча от
бессильной ярости, дикой кошкой металась от стены к стене почти совершенно
голая.
А Маша, выйдя на улицу, увидела стоящий перед входом «Жигуленок». За
рулем – Атос! «Он! Все–таки он!" – мысль эта занозой вонзилась ей в
сердце. Но она заставила себя не чувствовать боль и двинулась к машине.
Она не знала, что собирается делать, но тут на глаза ей попались
прислоненные к оградке газона возле урны орудия дворника – метла и
железный совок с длинной рукоятью. Она схватила совок и, поравнявшись с
машиной, ударила им по стеклу задней дверцы. Стекло вылетело со звоном.
Она ударила еще раз и выбила стекло передней дверцы.
– Маша, постой, Маша! – закричал Атос. И этот голос еще глубже вогнал
занозу в ее душу. Стремясь убежать от боли, она кинулась прочь, безо
всякой цели продолжая сжимать в руке массивную рукоять совка.
Атос, стараясь не выпустить из виду летящую над асфальтом железяку,
повернул ключ зажигания.
Пробежав метров пятьдесят, она услышала приближающийся звук
двигателя. Она обернулась и что есть силы швырнула совок в лобовое стекло.
Машина резко вильнула влево и въехала в красочную витрину комиссионки.
Но даже грохот и скрежет не смогли заставить Машу–Мери–Марусю–Марию
оглянуться.
Она бежала прочь. Прочь от этого ненавистного, подлого, любимого
голоса. Прочь, чтобы никогда, никогда больше не слышать его.
