3
Домой! К маме! Так окончательно решила она, помотавшись несколько
дней по гостиничным номерам, где каждый шорох или поскрипывание заставляли
ее покрываться холодной испариной.
Мысль о встрече со Степаном Рудольфовичем – злым гением ее детства
теперь не только не пугала ее, а напротив – забавляла. Толстый похотливый
гопник. Уж теперь–то она сумеет заставить его уважать маму.
«А вообще–то, – думала она, пристегнувшись к сидению самолета и
ожидая взлетного шума в ушах, – вообще–то, сколько бы не выпало на мою
долю боли и разочарований, все–таки я, наверное, счастливая. Вряд ли хоть
один из моих бывших одноклассников пережил и сотую долю того, что пережила
я. Хорошего. Приключения, путешествия, маленькие веселые дебоши в
питерских кабачках, любовь... Любовь? Так долго сдерживаемые слезы
буквально брызнули из ее глаз. Седой мужчина лет сорока пяти, сидящий
напротив (через проход салона) и давно уже с интересом поглядывавший на
юное, но очень выразительное девичье лицо, увидев слезы, наклонился в ее
сторону и явно хотел что–то сказать, но Маша схватилась ладонями за виски,
делая вид, что именно взлет самолета, который как раз в этот момент
отрывался от земли – причина ее мук.
...И все–таки не домой отправилась она прежде всего, а к давней своей
подружке – Алке. Но перед тем, как двинуть в город, она решила наконец–то
переодеться. Прочь постылую «спецодежду»! Тут, в ее родном городке можно
не бояться, что кто–то увидит тряпки на невидимке. Только отчим, да
химичка; но вероятность встречи с последней – минимальна, а от отчима она
прятаться и не собирается. То есть тут она впервые в свое удовольствие
сможет пользоваться своими деньгами? Раньше она и не думала об этом,
прочно связывая свою жизнь с Питером. А ведь ей можно просто никогда не
появляться там, в любом же другом месте – она, самая, наверное, богатая
девушка в стране, – в полной безопасности.
Эх, знали бы грузчики бросая на багажный конвейер толстый и тяжелый
кожаный чемодан, что в нем! Но Маша не привыкла беспокоиться за
сохранность денег, ведь доставались они ей сравнительно легко. Если же в
полной мере принять во внимание величину суммы, то можно сказать, что
деньги достались ей даром.
Втиснув чемодан в автоматическую ячейку, она, оглядевшись по сторонам
и убедившись, что за ней никто не наблюдает, расстегнула одну застежку,
отогнула крышку и, вытащив из–под нее несколько пачек сторублевок (по 10
000 рублей в каждой), сунула их в сумку. И потом только, установив шифр,
захлопнула дверцу камеры.
В автобусе ее, неожиданно для нее самой, охватило лихорадочное
возбуждение: как–то встретят ее Алка, мама, старые знакомые, прежние
друзья? Изменились ли они? Изменилась ли она? Если да, то как, в какую
сторону?
В центре она зашла в коммерческий магазин «Фасон» (раньше на его
месте был обыкновенный хозяйственный), почти пустой по причине бешеных цен
и, под взглядами округлившихся глаз продавщиц купила: итальянское
велюровое вечернее платье салатно–бирюзового оттенка с золотой строчкой на
груди (ц. 4500 р); итальянские же туфельки на каблучке (не очень высоком,
научиться ходить на шпильках у нее еще никогда не было повода) очень
близкого к платью зеленоватого тона (ц. 950 р.); черную бархатную чешскую
сумочку, украшенную какими–то камешками (ц. 500 р.); часики (ц. 700 р.);
парфюмерный набор (ц. 400 р.); комплект нижнего белья (ц. 200 р.) и
флакончик французских духов (ц. 350 р.). «Боже мой, – думала она при этом,
– как же все это покупают обычные женщины?" Подумала, и купила еще один
флакончик – в подарок маме. И еще один – Алке.
Она переоделась тут же – за ширмой и пошла–было к выходу, но ее
окликнула продавщица – яркая женщина лет тридцати пяти:
– Девочка! Позволь дать тебе один совет.
– Слушаю вас.
– Во–первых, не мешало бы тебе привести в порядок свою голову. То,
что ты сейчас одела и то, что творится у тебя на голове – вещи
несовместимые. Во–вторых, не сутулься, держи голову выше, ты – красавица.
Вот и все.
– Спасибо. Почему вы так добры ко мне?
– Очень ты необычная покупательница. Да, вот еще что: этот жуткий
баул, – она показала рукой на сумку, в которую Маша сложила старую одежку,
– можешь пока оставить у меня.
Маша зашла обратно за ширму, переложила деньги в бархатную сумочку,
затем, еще раз поблагодарив продавщицу, обменялась с ней телефонами и,
отдав ей свое потрепанное барахло, отправилась в салон красоты.
...Знакомый подъезд, знакомая лестница с деревянными перилами,
знакомая дверь, знакомая кнопка звонка... Алка стояла на пороге точно
такая же, какой ее запомнила Маша. Ничего в ней не изменилось. Хотя нет.
Пожалуй, появилась в ее фигуре неяркая, но заметная женственность. Да,
пожалуй, она даже стала привлекательной. Это при том, что сейчас она – без
макияжа, в растянутом трико и полосатой футболке.
– Вам кого? – спросила она, во все глаза разглядывая молодую и
роскошную красотку на своем пороге.
– Простите, – затеяла игру Маша, – мне правильно сказали адрес, тут
ли живет девушка по имени Алла?
– Да, это я.
– Очень рада. Мне о вас рассказывали много хорошего.
– Кто, если не секрет?
– Помните ли вы девочку, которая до девятого класса училась с вами?
Ее звали – Маша.
– Ах, так это она вас прислала? – оживилась Алка и тут же прозрела: –
Машка, ты?!
Они обнимались, смеясь и, отступая на шаг, разглядывали друг друга...
Алка покачала головой:
– Елки! Какая ты!..
– И ты тоже стала симпатичной.
– «Тоже», – передразнила Алка, – от скромности ты не погибнешь. А
вообще–то, правильно: я всегда была пацанкой, пацанкой и осталась. Ну, где
ты, как ты? Где учишься или работаешь?
– А ты?
– Я – в политехе, на физмате, представляешь, занесло! А ты, небось, в
ЛГУ?
– Я – пока отдыхаю.
Возникшая после этих слов неловкая пауза затянулась, но Алка вовремя
нашлась:
– Да что мы тут в дверях стоим? Проходи.
Алка для приличия поотказывалась от подарочных духов, но конечно же
приняла их, и сейчас они обе умирали от удовольствия; Алка – разглядывая и
обнюхивая флакончик, Маша – наблюдая ее ребяческую радость.
– Знаешь, – призналась она, – а я ведь дома–то еще не была.
С трудом оторвав взгляд от подарка, Алка уставилась на Машу:
– Ты что, не с ними приехала?
– Нет. А почему...
– Да ведь они за тобой в Ленинград улетели!
– Куда?
– В Питер. В среду.
– Приплыли... – мрачно констатировала Маша. – Слушай, у меня даже
ключа от квартиры нет.
– Ну и ладно. У меня поживешь. Куда они денутся? Через пару дней
примчатся.
– Не уверена. Я же сто лет в Питере не была. Сейчас мама, небось,
всесоюзный розыск затевает, по моргам мечется.
– А где ты была?
– Та–ак, – протянула Маша вместо ответа. – Что делать–то?
– Телеграмму дай.
Маша на минуту задумалась, потом согласилась:
– Придется. Но ведь потом, когда они домой примчатся, начнется...
Отцу–то я записку оставила, что все в порядке, чтобы не искал, ему –
достаточно. А маме–то все объяснять придется.
– А что объяснять? Где ты была? Откуда у тебя все это? – она сделала
неопределенный жест рукой.
– Ой, ну ты–то хоть не приставай, ладно? Я все тебе расскажу, только
потом. А сейчас я хочу умыться, хочу есть, хочу отдохнуть и так далее.
– Правда, дура же я! – встрепенулась Алка, – ты же с дороги. Иди в
ванную, а я пока на кухне сварганю что–нибудь. А вообще–то, она взглянула
на часы, – сейчас мама с Никитой придет, она нас и покормит.
...Когда Маша проснулась, было уже девять вечера. Алкина мама снова
хлопотала на кухне; в комнате стоял полумрак; за окном шелестели тополя.
«Как здесь хорошо, – подумала Маша, – даже не ожидала, что могу так
соскучиться по своему городишке...»
В дверь заглянула Алка и, увидев, что глаза Маши открыты, обрадованно
воскликнула:
– Ну, слава Богу, проснулась! А я уже думала, будить придется.
Вставай бегом, умывайся и одевайся. Мы идем к моим в общагу.
– Куда?
– В общежитие, к моим одногруппникам.
– Зачем?
– Пьянствовать. У мальчика одного день рождения.
– А как на меня смотреть будут, я же чужая?..
– «Чужая», ну ты скажешь. Да у нас в группе одни мужики. Для них –
симпатичную девчонку привести в компанию – лучший подарок.
И действительно, Алкины одногруппники выказывали Маше такую бездну
внимания, что она очень скоро стала чувствовать себя, как рыба в воде.
Правда, где–то в глубине души по своему житейскому опыту она ощущала себя
много старше всех этих ребят – своих одногодок, но все–равно ей было
приятно. Пили коньяк, водку и какой–то плохонький портвейн. Закусывали
каким–то странным салатом и консервами. Гремела музыка. После часа
брожения, смены кавалеров и собеседников, ситуация стабилизировалась: от
Маши уже не отходил плечистый светловолосый юноша по имени Сережа,
почувствовавший ее к себе особую благосклонность. Он действительно
понравился ей. Не настолько, конечно, как казалось ему, но все же, когда
он, танцуя, нагло и одновременно застенчиво попытался ее поцеловать, она
не отстранилась, только перед глазами ее при этом стояло совсем другое
лицо.
Пить таким образом – по–студенчески – большими дозами, мешая напитки
и практически без закуски, Маша привычки не имела. Отчего и напилась в
зюзю. Проснувшись среди ночи в Алкиной постели, томясь от подступавшей к
горлу дурноты, она тщетно пыталась вспомнить, что же было потом. Помнила
только, как Алка и Сережа, поддерживая с двух сторон, усаживали ее в
такси. Помнила какие–то разговоры по поводу того, что кончается
спиртное... Но потом оно откуда–то появилось.
