4
И она чувствовала себя счастливой целую неделю. К тому же после этой
ночи было еще и утро, и была еще следующая ночь, а за ней – другая. Они
отдыхали на всю катушку, но без напряжения, которое, случается, возникает
у того, кто решает отдохнуть «на всю катушку». Они объехали все лучшие
питерские рестораны, они гуляли по ночному городу и курили, кидая огоньки
окурков в темную маслянистую Неву. Они взахлеб рассказывали друг другу о
своих чувствах, делясь маленькими секретами собственной физиологии. А
после – проверяли все это на практике, занимаясь любовью в самых
неожиданных местах, где, всегда врасплох, заставал их щекочущий магнетизм
взаимного влечения.
Легко на душе у нее было еще и потому, что Атос, не особенно
утруждаясь, решил ее проблему с отцом. Неизвестно где и за какую цену
добыл он бумагу, с солидной подписью и круглой печатью, в коей
удостоверялось, что Маша является работником совместной франко–советской
фирмы «Кристиан Диор в России». Наиболее охотно люди верят самым
беспочвенным и невероятным выдумкам.
– Шеф говорит, что мой папа – ювелир, – объявила она отцу, вручая
бумагу; самое удивительное, что при этом она испытывала искреннюю
гордость, – на моей внешности фирма зарабатывает миллионы. Ну и мне
кое–что перепадает.
– Что только они находят в такой кобыле? – откликнулся отец, вертя в
руках фирменный бланк. – Я так понимаю, что натурщица или, как сейчас
говорят, «фотомодель» должна быть сексуальна. А ты?.. Клубника со
сливками. – Но было видно, что ему приятно, да он и сам знал, что дочь у
него красивая. – Тебя уже где–то печатали?
– Да, они только после этого платят гонорар.
– Ты бы хоть фото принесла, что ли. Или, еще лучше, результат –
журнал или, там, плакат, что вы делаете–то?
– О, папочка, их еще и в Союзе нету. И вообще, в твоем возрасте такие
вещи смотреть вредно.
– Ты что там – голая?!
– Нет. В пояске.
Услышав это, отец принял, в воспитательных целях, чопорный вид и
прошествовал в свою комнату; а Маша кричала ему вслед:
– Да шучу, я, шучу! Принесу я тебе фотографии, сам посмотришь!
«Так, так, так – подумала она, придется Атосу попыхтеть еще и с
фотографиями..." И тут же вспомнила про фотографа – дружка Лизы Деевой. И
подумала: «Какого черта Атос не позволяет мне поработать с ней?»
...В эти же дни она, не имея теоретического знания законов
диалектики, на практике познала абсолютную верность во всяком случае
одного из них: закона перехода количества в качество. Их с Атосом деньги
перестали быть деньгами, а стали чем–то совершенно иным, как бы новым их
ЛИЧНЫМ КАЧЕСТВОМ, превращающим их в полубогов или волшебников. Когда у
тебя в кармане – мелочь, ты можешь выпить стакан газировки; когда рубль –
несколько стаканов... Но когда у тебя по карманам рассовано тридцать
тысяч, которыми ты не особо и дорожишь, для тебя нет закрытых дверей, нет
дефицитных товаров, нет ГАИ, нет проблем с комнатой «на часок» в любой
гостинице, нет проблем с транспортом, нет проблем со связью... НЕТ
ПРОБЛЕМ. И кажется уже, стоит лишь захотеть, как следует напрячься, и ты
взмоешь в небо и полетишь безо всяких глупых приспособлений.
...В субботу, часа в четыре телефон на журнальном столике у Атоса
зазвонил, он, не одеваясь, спрыгнул с дивана, снял трубку, что–то в ней
услышал, бросил беглый взгляд на нежащуюся на пуховой перине Машу, сказал
в трубку – «Минуточку», – взял аппарат в другую руку и прошлепал с ним за
дверь комнаты. До того у него от нее секретов не было, и она, слегка
обидевшись, старалась не прислушиваться к бормотанию за стенкой; но не
могла не разобрать слова «бабки», произнесенного дважды, громко и
отчетливо.
Атос с телефоном вернулся в комнату.
– Черт, – сказал он, – срочное дело. Часа через полтора надо
выезжать.
Она не стала спрашивать – куда; хотел бы, сказал бы сам. Но обиделась
еще сильнее и отвернулась носом к стене.
– Ну, перестань, – стал уговаривать он, забираясь на постель, – потом
я тебе все расскажу. А пока – это не моя тайна. – Говоря, он губами
касался ее шеи, плеч, спины, ягодиц... И они пробарахтались в постели
почти час, и на смену утоленной приходила новая жажда, а на смену той –
новая...
– Ты надолго? – крикнула Маша из ванной одевающемуся Атосу.
– Да. Мне сначала в контору надо заехать, взять кое–что, а потом уж –
по делам. Ты здесь будешь?
– Нет. Ты домой меня сможешь закинуть?
Он глянул на часы:
– Давай, тогда, бегом! – и хлопнул входной дверью.
Маша выскочила из ванны, наспех вытерлась, натянула
паутиново–шелковые плавочки (не имея возможности разнообразить свой
верхний туалет, она брала реванш на белье), ковбойку, джинсы, свитер,
кроссовки, схватила сумку (в ней – лишь почти пустой уже баллончик и
трубка–передатчик) и бегом скатилась вниз, где, сидя за рулем, ее ждал
Атос.
Возле ближайшего цветочного ларька он тормознул, вышел на минуту и
вернулся с огромным букетом роз. Он вручил ей цветы, чмокнул в щечку и
продекламировал экспромт: «Ты не плачь, моя Маруся, я к тебе еще вернуся».
– Ты мне позвонишь завтра? – спросила она; не потому, что
сомневалась, а потому, что ей было приятно услышать утвердительный ответ.
И она услышала:
– Хорошо, часов в двенадцать.
«Что я буду делать до завтрашнего полудня?" – подумала она.
Настроение у нее сейчас было хорошее, и омрачал его лишь этот вопрос – как
убить сегодняшний вечер? Ведь она уже напрочь отвыкла жить без Атоса.
И вдруг появилась отличная идея.
– Атос, не надо меня домой, выруливай сразу в контору. А меня по
дороге высадишь, я тебе скажу, где остановиться.
– Семь пятниц на неделе, – констатировал он. – Куда это ты
намылилась?
– Я потом тебе все расскажу, – мстительно передразнила она его
интонацию, – а пока это – «не моя тайна».
Атос хмыкнул, а она добавила:
– Да, слушай, цветы придется оставить у тебя. Мне же с ними нельзя по
улице ходить: вдруг кто–то из моих старых клиентов встретится. Ну, чего ты
насупился? Мне самой жалко. Классные цветы. Спасибо тебе... Но не ехать же
мне домой только из–за них.
– Ладно, – буркнул Атос. – Меня иногда вышибает твой рационализм.
– Ничего, еще подаришь.
В этот момент они добрались до нужного ей перекрестка, она попросила
остановиться, попрощалась и отправилась претворять в жизнь свою новую
идею. Которая заключалась в том, чтобы посвятить сегодняшний свободный
вечер слежке за Лизой Деевой. Сколько раз она говорила Атосу, что пора
этим заняться, но он все отнекивался, уверяя, что пока не время, что с
самого начала, когда они затевали эту операцию, они не рассчитывали на
помощь невидимки, и Слон с Вадиком не прекращают вполне сносную слежку за
вдовушкой. А пускать на такие элементарные дела Марусю, которая за полчаса
работы может приносить сотни тысяч – крайне непрактично. Если будет нужно,
они непременно попросят ее о помощи, но пока в этом необходимости нет...
Может быть, и нет, но Маша соскучилась по «тонкой» работе, когда,
находясь в одной квартире с хозяевами, только скользя между ними, она
ухитрялась сутками ничем себя не выдать. А ведь надо было как–то спать,
есть, справлять естественные надобности. Бедняга Штирлиц поседел бы от
такой задачи.
...Вот и знакомая дверь. Маша нажала кнопку звонка и, дождавшись
шагов (ура! дома!), поднялась на несколько ступенек вверх по лестнице,
сняла кроссовки и сунула их в сумку, а достала оттуда подобранную по
дороге консервную банку, которую приготовилась бросить вниз, в лестничный
пролет. Что она и сделала в тот момент, когда Лиза открыла. Оглядевшись,
укутанная в шелковое японское кимоно, фиолетовое с золотым огнедышащим
драконом, Лиза шагнула от двери и заглянула вниз, в пролет: что гремело? И
этого было достаточно, чтобы Маша скользнула в квартиру.
В спальне играла мягкая музыка – как бы делясь друг с другом самым
сокровенным, вели неспешный диалог саксофон и гитара; на экране
телевизора, подключенного к видеоплейеру, мерцали плавные сумеречные
блики. Лиза сбросила кимоно и принялась за, похоже, прерванную звонком,
гимнастику. Маша уже не в первый раз залюбовалась линиями ее тела. Она и
раньше ловила себя на том, что красивое женское тело впечатляет ее больше,
чем мужское, но не видела в этом патологии: она ведь не испытывала при
этом влечения, наслаждалась чисто эстетически.
Невольно она принялась сравнивать Лизу с собой. Фигура у той была,
конечно, более женственна: бедра шире, а талия – тоньше. Ноги – длинные,
ровные и красивые; но ногами могла похвастаться и Маша. Грудь, хоть и не
вздымалась так бойко, как у Маши, зато сохраняла правильные сферические
формы, была больше, чем у Маши и приковывала взгляд крупными темными
сосками.
Закончив занятия и приняв душ, Лиза вновь накинула кимоно, присела
возле огромного зеркала и принялась за макияж. «Вот и еще одно ее
преимущество, – подумала Маша, инстинктивно пытаясь запомнить названия
всех этих ослепительно красивых коробочек и флакончиков, – никогда я не
научусь пользоваться косметикой так, как она... Да, но у меня есть то, что
перевешивает все ее достоинства – моя молодость, – успокоила она себя и
тут же укорила: что за натура, почему это в любой женщине нужно
обязательно видеть соперницу? Нам ведь с ней делить нечего».
Один из париков, покоящихся на болванках вдоль края зеркала, черный и
густой, с короткой стрижкой, что–то напомнил Маше, но она не успела
собраться с мыслями, потому что часы пробили шесть, и тут же раздался
звонок в дверь. «Кто это у нас такой пунктуальный? – подумала Маша с
неприязнью. – Хорошо, если это – ее фотограф. А если не он? Лучше
спрятаться заранее». И она юркнула под обширную кровать четы Деевых, где в
свое время ей пришлось коротать пару, надо заметить, спокойных ночей.
– О, какие цветы! Ты как всегда на высоте, милый, – услышала она
приближающийся голос Лизы. Вот скрипнула дверь спальни. Они уже здесь,
догадалась Маша, и тут сердце ее заколотилось так бешено, что она
схватилась за грудь, словно не давая ему вырваться наружу: в ответ Лизе
прозвучал голос... АТОСА(!!!):
– Весь Питер объехал, чтобы найти самый лучший букет.
– Очень, очень мило с твоей стороны. Ну, что ты встал, как истукан?
Раздевайся. – И Маша увидела, как на пол к их ногам упало сначала кимоно,
а затем – одежда Атоса (час назад она видела, как он одевал все это!).
Она, чтобы не закричать от отчаяния и стыда, что есть силы впилась зубами
себе в руку.
– Что–то нечастым гостем стал ты у меня, – продолжала Лиза нежно и в
то же время – недобро, – ты бы и сегодня не появился, если бы я не
позвонила. Так?
– За два месяца мы сделали десять миллионов. Думаешь, у меня есть
свободное время?..
– Не трепыхайся, Киса, перебила его Лиза, я все прекрасно понимаю.
Как наша Маруся?
– Она все делает как надо.
– И в постели?
– Мне обязательно ЭТО нужно обсуждать С ТОБОЙ? В конце концов,
Шахиня, не я все это придумал.
– Куда уж тебе, Киса. Точно, это Я придумала. Только ты должен был
влюбить в себя девчонку, а не наоборот. Вот, что ты лежишь, как
деревянный? Люби меня. Делай хоть что–нибудь. Делай! – угрожающе повторила
она. И он принялся ДЕЛАТЬ. Да так, что кровать чуть не прыгала по комнате,
Лиза то блаженно стонала, то кричала во весь голос, а Маша, забившись в
угол, ревела навзрыд и до крови кусала руки. Ей казалось, она сходит с
ума. В то же время в единое четкое знание ПРАВДЫ соединилось в ее сознании
множество фактов и неясностей – и почему Атос не давал ей следить за
Лизой, и – кто подходил к нему в ресторане, и – кто заглядывал в ванную во
время ее приступа дурноты...
Наконец, они затихли, и Маша услышала томный лизин голос:
– Вот это ты умеешь, Киса. Тут ты – Бог.
– Паршиво у меня на душе...
– Видно, ты и вправду влюбился в эту дурочку.
– Она совсем не дурочка.
– Нужно быть полной идиоткой, чтобы поверить в эту нашу сказочку про
благотворительность. Киса – Робин Гуд!.. Умора!
– Она просто добрая. Вот и верит в чужую доброту... Я ведь ее немного
знал раньше.
– И еще большей идиоткой нужно быть, чтобы поверить в то, что ты –
двадцатилетний сопляк – главарь банды.
– Она меня любит.
– Да, тут ты хорошо поработал. Но вот обратная картина мне вовсе не
нравится. Только не думай, что я ревную. Если ты не будешь к ней
равнодушен, тебе потом будет сложно убрать ее.
– Разве это обязательно?
– А тебе сильно хочется иметь врага–невидимку? Ты, наверное, плохо
представляешь, на что способна обманутая женщина. Даже обыкновенная.
– Шахиня, давай отпустим ее с Богом. Сейчас. Ну, я прошу.
– Сейчас?! Пять миллионов ты роздал или пустил в оборот, так?
– Да.
– Значит, осталось у нас с тобой – столько же. От Деева и то мне
больше перешло. Пять миллионов, Кисонька, это – слезы. Что–то около
двухсот тысяч долларов. Разве вы банки грабили? Вы брали КАССЫ в банках, а
это – не одно и то же. Вот когда наша Маруся доберется до золотого фонда
или хотя бы до сокровищ Эрмитажа, тогда я, может, успокоюсь. И тогда–то ты
и уберешь ее. Понял?
– Да. Слушай, Шахиня, а я–то тебе зачем?
– А мне нравятся вот такие крепенькие мальчики. Как грибки.
Груздочки. На базаре такими бабки торгуют. Кстати, бабки–то где?
– В машине.
– Ох, кретин. Быстро сюда их!
Атос спрыгнул на пол и стал торопливо натягивать одежду. Маша
чувствовала, как ее отчаяние превращается в ярость. Атос оделся и вышел из
спальни, в этот миг Маша выкатилась из–под кровати, догнала его у входной
двери и позвала тихо:
– Ки–са! – впервые она назвала его так. Он замер, медленно обернулся
и краска отхлынула от его щек. Она стояла перед ним растрепанная, с
красными от слез глазами.
– Больше ты – не Атос. Ты – Киса.
– Я тебе все... – начал он хрипло, но осекся. – Я...
– С кем ты там?! – крикнула из спальни Лиза, но ответа не дождалась.
– Не надо. Не надо ничего объяснять, – зловеще произнесла Маша,
отступая на шаг. – Я теперь все понимаю. И я тоже теперь не Маруся. И не
Маша, и не Мери. Я теперь – МАРИЯ. Мария – Королева Полтергейста! – И она,
глядя в его глаза, лишь часть энергии направила в привычное русло. Боль
тупо ударила ей в надбровные дуги, и глаза Леши Кислицина расширились от
ужаса.
Первое, что она сделала – выдернула из замочной скважины массивный
ключ и сунула его в карман. С криком «она здесь!", Киса влетел обратно в
спальню.
– Кто? – встрепенулась Лиза, и тут же все поняла, увидев, как ее
симпатичный, небольшой, овальной формы аквариум с одной золотой рыбкой
поднялся в воздух и стремительно помчался в ее сторону. Лиза успела
отклониться, и он, ударившись о стену, разлетелся вдребезги. Рыбка в
агонии забилась на простынях. Теперь в воздух взмыл видеоплейер и полетел
в голову Кисы. Но и тот сумел увернуться, и японский аппарат въехал в
большое сияющее зеркало, осыпавшееся на ковер грудой алмазных осколков.
И тут же из вазы выпорхнул букет – те самые розы, которые сегодня
Атос дарил сидящей в его автомобиле Маше; описав в воздухе сложную фигуру,
букет подлетел к Кисе и принялся размеренно и смачно хлестать его по
физиономии. А он, морщась и вытянув перед собой руки, ловил воздух возле
букета. В этот момент, получившая небольшую передышку Лиза соскользнула с
кровати на пол – прямо на стекла босыми ступнями – подскочила к мебельной
стенке, сунула куда–то руку и выдернула ее уже с маленьким пистолетом.
(Муж и жена – одна сатана.) «Трах! Трах!" – оглушительно прогремели
выстрелы в сторону дерущегося букета, и буквально перед носом у Маши
просвистели пули.
Она бросила цветы и моментально оценила обстановку: Лиза будет
обстреливать пространство вокруг любого самопроизвольно движущегося
предмета, и рано или поздно в нее попадет. Можно, конечно, затаиться, а
потом неожиданно всадить ей в горло острый предмет, но до такой степени
озлобления она пока не дошла. (Это случится позже.)
Газ! Она выдернула баллончик и, сунув его в лицо Лизе, нажала на
клавишу. Но он лишь коротко пшикнул и смолк. Пусто! Что–то она не
рассчитала. А Лиза уже палила перед собой. Маша бросила баллончик и на
цыпочках побежала к входной двери. Словно угадав ее намерения, Шахиня
крикнула:
– Киса, дверь! Не выпускай ее!
Тот метнулся в коридор, но было поздно: дверь уже отворялась.
– Ложись, крикнула Лиза Кисе, который теперь загораживал от нее
дверной проем. И когда тот упал на пол, сделала несколько выстрелов в
открытую дверь. Но по ее команде упала и Маша, и пули просвистели у нее
над головой. Она кубарем скатилась по лестнице, вылетела из подъезда,
прыгнула в машину Кисы (благо, он давно подарил ей дубликаты ключей) и, со
скрежетом вырулив со двора, помчалась прочь от этого места, где впервые в
жизни она узнала цену предательству и унижению.
Слезы застилали ей глаза, и она почти не видела дороги. Однако, не
замедляя скорости на поворотах и останавливаясь далеко не на каждом
светофоре, нарушив, наверное, все известные правила движения, чудом никого
не сбив и не подхватив ГАИшного «хвоста», она оказалась на какой–то
окраине и, не вписавшись в поворот, вылетела на обочину.
Промчавшись метров пятнадцать от дороги по пустырю, она, наконец,
остановилась и хорошенько проплакалась. Мало–помалу, омывавшее ее грудь
горячими волнами отчаяние, затвердело и превратилось в жесткую корку,
намертво сковавшую сердце. Она еще не осознала перемены в себе. Но глаза
ее высохли. И она трезво прикинула в уме: оставаться тут, в этой машине –
опасно. Возвращаться домой – тем более. «Деньги лишними не бывают», –
вспомнила она фразу, оброненную как–то Атосом и повторенную в тот же день
отцом.
Она вышла из машины, открыла багажник, а за ним, набрав код,
бронированную крышку встроенного сейфа и с трудом извлекла оттуда точно
такой же чемодан, какой Копченый заносил в ресторан. Она открыла его.
Здесь на кейсы места не тратилось: все было плотно забито пачками
новеньких сторублевок. Она сунула одну пачку в карман, закрыла чемодан и,
с трудом волоча его, двинулась в сторону магистрали.
Сигналя рукой проезжающим машинам, она стояла на обочине и
сосредоточенно обдумывала все то, что с нею произошло. Вдруг в сумке
заверещал передатчик. Вынув его, Маша размахнулась–было, но, подумав,
просто отключила и сунула обратно. Вскоре ее – потрепанную, но симпатичную
девочку с огромным чемоданом и мрачноватым выражением лица, – подобрал
веселый конопатый дядька на белом «Москвиче».
– Из дома что ли сбежала? – поинтересовался он.
– Да, – буркнула она и надолго замолчала.
Конопатый мужик что–то не переставая болтал, а она, сидя на заднем
сидении и держась за ручку чемодана, все думала и думала. И становилась
все мрачнее. И кулаки ее сжались сами собой.
– Уничтожу! – неожиданно сказала она вслух.
– Что? – переспросил дядька.
– Ничего, – огрызнулась она и, сунув ему хрустящую сотенку,
скомандовала: – К гостинице «Центральная».
– А поселят? – усомнился дядька, с удовольствием засовывая бумажку в
карман. Но симпатичная мрачноватая девочка не удостоила его ответом.
