Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
своем платье. Я же простер свою руку в ее сторону вдоль спинки дивана. Потом
мы выпили на брудер(швестер)шафт. Я затянул это дело и вдруг почувствовал  -
пора активничать, имею же право воспользоваться своим личным миражом. Пока я
обрабатывал художницу Любу руками, она меня даже поощряла изгибами и прочими
страстными телодвижениями. Потом, правда,  оказала  формальное,  я  бы  даже
сказал,  подбадривающее  сопротивление.  Это,  когда   ей   снимали   "налет
культуры", то есть одежку. Разок даже попробовала улизнуть - в шутку.
     Однако далеко дамочка не отбежала. Усевшись на мне сверху, вовсе уже не
сопротивлялась,  а  стала  прилежно  трудиться,  как  служанка  на   строгом
господине. И, кстати, проявила немало трудолюбия. Потом она слезла и пошла в
ванну, я же в своем видЕнии еще ухитрился вздремнуть.
     До той поры, пока меня не пнули тапком с острым носком. Хоть и видЕние,
а ощущения неприятные. Еще мешали насморк в носу и першение в  горле,  живот
побаливал  и  в  сортир   хотелось...   Это   в   галлюцинации   не   должно
присутствовать. Или получается кошмарнавтика  какая-то.  А  художница  стоит
передо мной почему-то с очень злобным выражением лица. Хорёк, по сравнению с
ней, просто дирижер Спиваков.
     - Восемь лет тебе, подонок, восемь лет петушествовать будешь в зоне  за
надругательство над женщиной.
     Вот так влип. Это точно не видЕние. Ну и стервь эта Любка. Грохнуть  ее
что ли? Но я ж никого еще не убивал, даже не стукнул, как следует.  Если  не
считать моих видЕний. Или это не видЕния были  вовсе?  А  не  сесть  ли  нам
как-нибудь за стол переговоров?
     - Извини, я не хотел тебя обидеть-оскорбить. Всё наоборот.  Может,  нам
как-нибудь уладить это дело полюбовно.
     - И не надейся, зверь, твои полюбовные дела я уже испытала.
     - А пятьдесят "штук" не устроят ли тебя, Любовь?  Пятьдесят  ведь  кого
угодно устроят.
     - Ничтожный тип-козел-свинья, неужели  ты  думаешь,  что  мое  унижение
оценивается в какие-то пятьдесят деревянных "штук". Тем более и в милицию  я
уже позвонила. Через два часа, дрянь-мерзавец-зараза, ты должен мне выложить
двести "штук". Тогда я тебя прощу. Менты появятся  минут  через  семь,  и  я
скажу им, что от потрясения забыла твои приметы, кто ты и  откуда.  Но  если
ты, падло-урод-скотина, захочешь увильнуть,  я  быстренько  все  вспомню.  А
теперь кругом, марш!
     Я, похватав свои вещи и бумаги, скатился  с  лестницы,  как  Тунгусский
метеорит, едрить его налево.
     Когда я схватил эти двести  "штук"  трясущимися  руками  и  помчался  к
подлюке-стерве-Любке, плохо мне  было.  Так  хреново,  что  даже  полегчало.
Глаза, а затем мозги заволокло мутью, отчего я  слегка  впал  в  прострацию.
Поэтому не  сразу  понял,  что  около  Любиного  подъезда  собралась  толпа.
Подчиняясь роевому инстинкту, стал  протискиваться,  напирать  и  неожиданно
вник в суть скопления народа. Интерес толпы был возбужден тем, что  какая-то
женщина покинула квартиру на восьмом этаже через окно кухни. Восьмой этаж  -
Любин этаж! Я проник еще дальше в бухтящую  людскую  гущу  и  пустил  взгляд
из-под чьей-то мышки. Лицо у трупа я не разглядел. И правильно  -  там  мало
что осталось.  Но  волосы,  платье,  отлетевшие  туфли  -  все  принадлежало
художнице.
     200 000 уже больше Любе на надобны, мне  же  пора  сматываться  отсюда.
Потому что автор очередного злодейства, а  именно  доктор-душегубец,  скорее
всего, где-то рядом и, возможно, сопит мне сейчас в затылок.  Он  пока,  как
верный вассал, сохраняет мои денежки в целости, но лишь потому, что  однажды
собирается прийти, сгрести все и опустить занавес. Он опасен. А я нет.  Судя
по свиданию с художницей, побаловаться я могу, но насчет мокрухи слабоват.
     Удар от киллера может быть пропущен в любой момент, мои натянутые нервы
звенят, чуть ли не лопаются, и только поезд принесет мне облегчение.

                                     5

     Всё время, оставшееся до побега, я таился по  темным  углам,  как  змея
подколодная и таракан запечный. На звонки не отвечал, к двери ближе, чем  на
три метра, не подходил. Спал с топором, мылся в хоккейном  шлеме,  в  туалет
ходил с самодельным копьем. На вокзал ехал на  попутном  грузовике  с  двумя
складными ножами в карманах.
     И вот, наконец, я  в  поезде.  Спальном  вагоне,  двухместном  купе.  В
компании с упитанным пожилым дядькой, у которого щеки чуть ли не  на  плечах
болтаются. В Бологом его не станет. И тогда надо  быть  снова  начеку  и  на
взводе. А пока я из купе  никуда  -  перед  поездкой  целый  день  тщательно
сторонился пива и даже чая, чтобы затем не потянуло в вагонный сортир.
     Через полчасика, когда  проводник  заглянул  в  билеты  и  выдал  сырое
бельишко, я был готов к сновидениям. Расчленил влажную  кучку,  расстелил  и
случайно скользнул взглядом по дядьке.
     Вначале показалось, что померещилось. А потом. Боже ж мой!
     Передо мной сидел доктор Лапеко, который выложил  на  столик  накладной
нос, "лысый" парик,  защечные  прокладки  и  чему-то  радовался.  Потом  еще
показал мои складные ножи, ставшие его трофеями, и тогда его  улыбка  вообще
доплыла до ушей. Можно, конечно, сейчас рвануть по проходу с воем: "Рятуйте,
люди добры". Но, во-первых, проклятый доктор запросто опередит меня, прыснув
газом или просто ударив для "иммобилизации" по затылку. А во-вторых,  как  я
стану доказывать  проводнику  вредность  своего  попутчика?  Изменением  его
физиономии? Только вот, когда полутрезвый проводник  наши  билеты  проверял,
разглядывать какую-либо рожу он и не собирался. Он и так стошнить боялся.
     - Ну, как самочувствие, больной? - поинтересовался доктор Лапеко.
     - Что ж вы раньше-то не спросили про самочувствие,  когда  я  только  в
поезд сел? Личину, понимаешь, чужую напялили. Несолидно.
     - Я берег вашу психику, Борис. Даже сейчас вы имеете  довольно  бледный
вид.
     - Слушайте, доктор, или как вас там, пропишите мне витамины и  отойдите
от поезда. Именно ваше присутствие портит мою нервную систему.
     - А то,  что  надо  вернуть  денежки  за  три  лишние  ампулы,  вас  не
беспокоит, больной?
     - Пожалуй, вы могли бы, неуважаемый  айболит,  забрать  вашу  отраву  в
самый первый день, хоть три ампулы, хоть все тринадцать.
     - Но они же, Борис, принесли вам столько  пользы.  Четыреста  "штук"  в
подарок получить - от нашего стола вашему! Неблагодарный  вы.  Остается  вам
только повторить слова одного истинного европейца: "Благодарность -  собачье
чувство". А не боитесь, что потом стыдно будет?.. Я же могу  спасти  вас  от
неизбывного стыда. Надо только уплатить за три лишние ампулы  двести  тысяч.
Мне по силам было просто  изъять  эту  наличность  у  вас,  например,  возле
Любашиного дома, но я ведь стремлюсь к идеалу.
     - Хороший у вас идеал, полезный  -  половина  собранной  чужими  руками
суммы!
     - Именно что половина, именно что моими руками. Я реализую  свое  право
на вознаграждение. Акционер требует свою долю прибыли.
     Половину  хочет  взять,  гад.  И  дело  мое  издательское  порушить,  и
превратить меня в соучастника. Надо бы потянуть время.
     - Вы лучше, доктор, скажите, как узнавали обстоятельства моих поездок к
"денежным мешкам"? В первый раз вы позвонили и случайно  для  себя  услышали
мое ценное бормотание? Угадал ведь я. А во второй и третий раз?
     - Точно так  же.  Звонил  в  нужный  момент.  Вы,  прежде  чем  сделать
инъекцию, задергивали шторы - я же всё видел, не сходя с кресла. Ваши  мозги
были так чудесно расторможены благодаря  сцеволину.  Вы  были  по-настоящему
раскрепощенной личностью... Кстати, чтобы помочь вам разобраться с Любой,  я
унизился до заурядной  слежки  -  хотелось  оградить  вас  от  превратностей
судьбы. Ладно, давайте делиться. Ведь я сейчас проявляю  лучшие  гражданские
свойства: стремление к справедливости.
     - Прямо наоборот, сметаете чужие  накопления,  как  гайдар  какой-то...
Значит так, делиться я с вами не буду и соответственно  не  тороплюсь  стать
соучастником мокрых дел. Но даю вам возможность унести ноги,  доносительство
не относится к числу моих хобби.
     - Вы, Борис, действительно полноценный соучастник. Разве вы  не  желали
скорой кончины всем четверым свежеупокоившимся особам? Так что мой  лавровый
венец вполне делится пополам.
     - Даже если так, то желания уголовно ненаказуемы, господин Лапеко.
     Не имея  разумных  доводов,  доктор  стал  выступать  в  роли  духовной
оппозиции.
     - Но желания - уже грех. Я, как добрый  волшебник,  материализовал  ваш
грех -  искупайте  на  здоровье...  Ага,  мы  не  способны  к  нравственному
очищению. У нас только страх и ужас за третьесортную писательскую  карьерку.
Неужели нам неведомо, что Толстого с Булгаковым мы не будем напоминать  даже
в темное время суток? Хотя первый гений уже никому не интересен,  а  второго
лет через десять станут любить только авторы учебников. Мы же выскользнем из
памяти  читателя,  как   только   перестанем   раздражать   его   зрительные
рецепторы... Да, похоже, вы все-таки очень жадный приземленный тип, Лямин.
     - А вы очень утонченный. Особенно, когда ножом под ребрами ковыряете, -
огрызнулся я.
     - Тогда поговорим на земном языке, но без  всяких  грубостей. -  Доктор
достал из кармана пистолет  системы  Макарова,  тот,  который  сейчас  можно
приобрести на любом углу  за  сорок  "штук".  Затем,  посвистывая,  навинтил
глушак на ствол.
     - Сами  понимаете,  пациент,  что  ваш  уход  с  игрового  поля   будет
классически чистым. Ведь вашими денежками, по идее,  может  заинтересоваться
любой попутчик, в том числе и щекастый дедуля из Бологого, который  собрался
купить себе мотоцикл с коляской и  хрюшку.  Так,  последний  раз  спрашиваю,
будем делиться?
     - Не будем, - рьяно возразил я. Ответ на уровне "всех не перекусаешь".
     - Ну, ты сам этого  хотел.  Топай  в  тамбур, -  распорядился  "добрый"
доктор.
     И вот я, оставив чемоданчик с денежками в купе, марширую под конвоем  в
тамбур. Крик о спасении, шаг влево, шаг вправо  считаются  побегом  -  будет
стрелять без предупреждения. Впрочем, доктор выстрелит в любом случае.
     Мы уже в тамбуре. Доктор открывает дверь, из мрака  вваливается  грохот
колес и давай  швырять  во  все  стороны  мои  нейроны-электроны.  Сейчас  я
отправлюсь ему навстречу - живьем или postmortum?
     - Прошу пана, - наведенный на меня черный глазок пистолета  качнулся  в
сторону выхода.
     Голова опустела и зазвенела, как цинковое ведро. Я сделал  шаг  вперед.
Боковым зрением видел только плечо доктора, а спина уже чувствовала дырку от
пули где-то в районе пятого позвонка. И тут...
     ...У рельсов есть стыки. Если насыпь устроена плохо, стыки расходятся и
вагон сильно бросает, когда колеса накатываются на  них.  Если  одновременно
происходит изменение скорости, то трясет весьма чувствительно.
     ...Вагон сильно тряхнуло. Будущая  дырка  сместилась  в  район  правого
бока. А я упал, как срезанный,  на  левый  бок  и,  крутанувшись  на  спину,
ботинком впаял ровно  в  пистолет,  который  наводился  в  это  непрелестное
мгновение на мою грудную клетку. Доктор замахал руками, как дирижер, пытаясь
поймать вылетевшую машинку для убийства. И он ее словил,  что  ему,  однако,
лишь повредило. Пока господин  Лапеко  занимался  ловлей,  я  повернулся  на
правый бок. Одна моя нога оказалась у оппонента  за  коленками  и  я,  резко
повернувшись в обратную сторону,  придал  ему  вращательный  момент.  Доктор
Катаболит усвистал ровно в открытую дверь тамбура.
     Я встал на полусогнутые, прикрыл дверь и отправился в купе, стараясь ни
о чем не думать и ничего не  чувствовать.  Сел  на  нижнюю  полку,  задышал,
пытаясь выпустить пар, и тут понял - чемоданчика с деньгами нет.  Лежал  под
подушкой, а сейчас его нет!  Но  доктор  шел  со  мной  и  вылетел  вон  без
чемоданчика. Или?.. Напряженка рывками вгрызалась в меня. Я пару раз  двинул
головой об стол - не помогло. Столько изведано и все  зря.  Меня  крутило  и
бросало по купе, вспыхивали  и  гасли  полузадушенные  вопли.  Снующие  руки
наткнулись на ампулу, дрожащие пальца нащупали шприц и всадили его в  первый
подходящий кусок тела.
     Почти без паузы свершился перенос. Пространство поддалось в стороны,  в
нем  появилась  инородная  вставка,  непривычная  конусовидная   дверь.   Я,
моментально расплавившись, вылетел в нее миллионом серебристых ниточек.
     И очутился у железнодорожной насыпи.  Из  головы  сочилась  кровь,  но,
кажется, черепок лишь слегка облупился и  мозги  не  протекли  наружу.  Весь
организм не ахти, измочаленный и битый, впрочем, кости не поломаны, и органы
не  всмятку.  Повезло,  что  когда  я   вылетел   из   тамбура,   то   сумел
сгруппироваться, да еще попал в кусты. Продрался сквозь  заросли  на  шоссе,
параллельное рельсам, и обнаружил, что в моей руке  остался  пистолет.  Нет,
пусть лучше отдохнет в кармане. Нужно в  город,  причем  в  Питер,  а  не  в
Москву. Стал голосовать - но грузовики с ревом прут мимо, иномарки тоже,  не
внушаю я им доверия. Однако "жигуленок" я не пропустил, встал посреди дороги
как столб - у водителя нервишки не выдержали, сдрейфил, затормозил, принялся
объезжать. Тут я ему ствол показал, чтоб не бузил. В кабине нашлась парочка,
юнец с рулем и бабенка на заднем сиденьи. Не похожи  на  мужа  с  женой,  он
красавчик двадцатилетний, а ей пятилетки на три побольше.
     - Про страшный пистолет забудь, не было его, - я  приветливо  оскалился
юному любовнику, - ты просто по доброте душевной решил  подвезти  замерзшего
полудохлого странника. Ты ведь всегда так поступаешь. Сейчас куда?
     - В Нарву, - сказал юноша, из-за моих приветливых слов  возвращая  себе
наглый уверенный вид.
     - А машина чья?
     - Моя, - отозвалась дамочка.
     - Выходит, дружок, тебе с этой машиной не по пути.
     Я знал, что деньги, все 400 000,  оказались  у  таинственного  товарища
Протея. Конечно, являться к нему в светлое время суток было безопаснее, но в
восхищенных зрителях я не нуждался...
     Несмотря на  однообразную  застройку  некрогородка,  быстро  нашел  его
капитальную   могилу   c   с   внушительным   гранитом. Таинственный    Леон
Симонович Фурц, что и по-русски, и по-английски говорил с акцентом,  который
в 1926 году позволил прессе британской империи поднять страшный крик о  руке
Москвы, а тамошнему начальству решить свои дела. Только не  скончался  он  в
том далеком году, а  почил  уже  в  перестройку. Проходя  через  хоздвор,  я
ухватил лопату и ломик. И сейчас, своротив набок плиту, принялся углубляться
в почву. К вам гости, Леон Симонович.
     И вот уже показалась дверь, то есть крышка гроба. Дверь  открывается  и
передо мной собственной персоной -  товарищ  Протей.  Конечно,  бледненький,
зелененький, но никак  не  поверишь,  что  он  тут  семь  годов  отлежал.  И
костюмчик у лежащего гражданина хорошо сохранился. Даже  стрелки  на  брюках
присутствуют, хотя находится Леон Фурц в той столовой, где едят  нас,  а  не
наоборот.
     Вот лежит, обнявши чемоданчик, пропавший три часа назад из купе скорого
поезда "Петербург-Москва". Отдай,  уважаемый.  Я  понимаю,  хочешь  передать
какому-нибудь своему ученику, но мне нужней. Откажись по-хорошему.
     Я,  продолжая  увещевания,  потихоньку  тяну  портфель.   Не   очень-то
поддается. Уперся тогда ногой в кости - извините, нечаянно  -  и  рванул  на
себя. Мертвец тут неожиданно сел, а я, повинуясь силам  инерции,  отлетел  и
стукнулся спиной да затылком о бортик ямы. А он со следующим рывком  уже  на
ноги  поднялся.  Проклятый  энергетический  импульс,  что  двигает  мертвыми
костями - откуда он  только  взялся?  Я  бью  немирного  покойника  левой  в
челюсть - все равно, что по деревяшке - потом стреляю два раза в  упор.  Его
тряхнуло, послышалось икание, не более того. Он хватает меня за  плечи,  ох,
как пальцы впиваются - я едва  блоки  руками  поставил,  чтоб  до  горла  не
добрался, - и тянется длинными зубами, сволочь небритая.
     Я упираюсь ногой, но зомби давит, как грузовик. Я, продолжая упираться,
ловлю рукой черенок лопаты и делаю еще один упор. Потом  -  хрясь  -  ударом
башмака ломаю мертвецу коленку. Тут он  начинает  заваливаться,  еще  цапает
зубами  штанину,  но  мне  удается  отпихнуть  его.  Леон Фурц   падает   на
чемоданчик, руками-граблями  -  упорная  бестия  -  цепляет  меня  за  ногу,
пытается в гроб затащить. Я вовремя поднимаю лопату и, вложив все силы, а то
и больше, остро отточенным лезвием снимаю ему башку. Вместо крови тянется со
среза какая-то белесая жижа,  похожая  на  кремниевую  кислоту,  но  товарищ
Протей угомонился, и  его  бурная  деятельность,  наконец,  стала  полностью
достоянием прошлого. Брось свои штуки  и  делайся, Леон  Симонович,  честным
мертвецом. Почтительно отодвигаю труп лопатой и беру  чемоданчик.  Заодно  и
отечественные орденские планки - пусть ему  англичане  от  себя  заслуженный
орден дадут.
     Вылез из ямы, спешно побросал вырытый грунт обратно, даже плиту  вернул
на место. Подбросил я на  радостях  портфельчик,  а  он  почему-то  не  стал
ловиться. Завис в воздухе и - какого-то хрена - принялся таять-таять...

     Боря открыл глаза на койке в двухместном купе спального  вагона  поезда
"Петербург -  Москва"  при  подъезде  к  столице  нашей  (и  вашей)  родины.
Чемоданчик с деньгами смирно, как ни в чем не бывало, отдыхал на груди.
     Видимо, доктор, выходя из купе, сунул его в багажник, под нижнюю полку.
Лишь когда сцеволин встряхнул Бориса,  он  все  понял  и  лунатически  вынул

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг