движениями выдернул страницу, полную рекламных воплей, и в ней выискал
беспокойным своим взором телефон близлежащего врача-психиатра, предлагающего
услуги в наведении здоровья на мозги.
Врач явился через полчаса, вежливый, внимательный, поинтересовался
событиями из далекого детства, включая занятия онанизмом (левой или правой
рукой?) и ковыряния в носу (большим пальцем или средним?), после чего
определил способ снятия напряженки. Десять ампул истинно японского препарата
сцеволин (имечко, надо полагать, в честь римского джигита Сцеволы, который
спокойно, без выкриков поджарил свою руку вместо шашлыка, чтобы показать
врагам, какие они суки). Колись таким снадобьем через день, также при
оказии, и за пару недель превратишься из визгливого невротика в нечто,
похожее на утес. А все вокруг станет тучками на твоей груди. Причем сцеволин
не наркотик, к нему нет привыкания, после него - никакой ломки. Эта штука,
напротив, высвобождает страхи с фобиями, отчего ты делаешься не более
закомплексованный, чем свежевылупившийся цыпленок.
Лямин отслюнявил гонорар, и врач не без удовольствия на лице вышел за
дверь. Боря тут же потянулся к ампулам и обнаружил, что тех не десяток, а
вся чертова дюжина. Ошибся, докторишка-лопух. Ладно, через пару недель,
может, и получит излишек назад.
Лямин укололся, и наступило успокоение... Впрочем, наступило оно не
сразу. Тело сперва сделалось горячим, как чайник, казалось, даже пар повалил
из ушей и носа. Может, шприцем, якобы одноразовым, уже кто-то
попользовался? С рук ведь покупал, теперь ведь торговля любой дрянью, вплоть
до самой страшной заразы, вполне свободная. Боря тоскливо перебирал в мозгу
новости медицинского характера - судя по газетам, сейчас разных хворей
больше, чем мух на потолке.
Болезнь быстро усугублялась - жар, напоминающий вязкую тягучую жижу,
собрался где-то в районе темечка. Голова так накалилась, что мысли принялись
с треском лопаться. Потом в ней словно разошлись полюса - источники
напряжения - отчего, как прибредилось Борису, посыпались разряды и
высветился некий конус. Конус не только сиял, но и вроде был вставлен из
ниоткуда в обычное пространство. И вот под действием разрядов, садящих из
башки, как из неисправного трансформатора, во "вставке" закрутился вихрь,
который чуть погодя сгустился в волокна, а те уже сплелись в смутную фигуру.
Нежданно-негаданно образовался мужик в плаще! (Развевающиеся полы
отчасти напоминали черные крылья.) И тут Борис, хочешь не хочешь, стал
перетекать в новоявленное привидение - словно сам был током, а переключатель
направил его из одного проводника в другой. Потекли зрение, слух, нюх,
уцелевшие мысли. Когда ток закончился, Боря почувствовал себя стоящим. А
собственное лежащее тело осталось лишь зыбким пятном.
Лямин не слишком удивлялся чрезвычайному происшествию, потому что был
захвачен одним стремлением. Его воля кипела и пыталась пробиться через
затычку на своем пути. Не нужен этот Альфред!
Опустилось какое-то затемнение, похожее на большой бархатный занавес, а
когда он поднялся, то Борис обнаружил себя на платформе станции Репино.
Причем, теперь он оказался не ниже, а выше других граждан, да и плечам
требовался больший простор. Однако это обстоятельство было столь
малоинтересным, как и выборы короля в солнечном Лесото.
Уже смеркалось, но Борис знал куда идти - по правой крайней дорожке
до... Он подождал, когда сгустится облачный вечер, и кинул псу, стерегущему
виллу, пожевать мясца. Мясца, насыщенного крутой дозой димедрола. Потом
перебрался через забор, вырезал стекло и протиснулся в притопленное оконце
подвала. Аккуратно обогнул стол для баловства в пинг-понг и усилитель
"Фендер", вскарабкался по приставной лесенке, через люк, на первый этаж.
Спустил со стенного гвоздя двустволку десятого калибра, из ящика красивого
резного столика позаимствовал несколько патронов "на медведя". Зарядил
стволы, снял с предохранителя, положил пальцы на спусковые крючки.
Хозяин обнаружился на втором этаже - отдыхал в кресле лицом от двери.
Пиликал и помигивал телевизор, показывая западные сиси и писи, записанные на
видеокассете; отдыхающий гражданин, скорее всего, дремал, его прилизанная
макушка чуть-чуть склонилась набок. Лямин поднес ствол к спинке кресла,
пытаясь определить, в каком направлении находится комок деятельных мышц над
названием "сердце".
Палец дожимает спусковой крючок до упора. Вместе с громом хозяин
катапультируется на пол, зато все брызги тонут в обивке кресла. На пиджаке у
вылетевшего неаккуратная дыра, пускающая легкий дымок, внизу что-то журчит.
Лямин выдергивает вилку телевизора и гасит свет. Спокойной ночи, Альфред
Мамедович. Двустволка с аккуратно протертыми прикладом, цевьем и спусковыми
крючками отправляется на стенной гвоздь - украшать ковер, неизрасходованные
патроны ложатся отдыхать в ящик. И вот уже Лямина встречает ночными запахами
сад. Надо торопиться на последнюю электричку...
Боря открыл глаза, пошевелил слабенькими членами. На часах пять утра,
где-то коровы мумуканьем приветствуют начало нового дня, волки же с
довольным урчанием сытых утроб отходят ко сну.
Тело было разжиженным, но нигде не болело, не свербило и никаких
напряжений. В голове - чисто и свежо. На такое состояние Боре не хотелось
жаловаться, ведь явно полегчало. Как-нибудь все образуется. Работает-таки
сцеволин. Да поджарьте Боре сейчас задницу на сковородке, и то он будет
радоваться, что до золотой свадьбы заживет. Все, как давно уже не бывало,
доставляло удовлетворение: и дополнительные полчаса на храп, и дурацкая
книжка про колдунов и "дураконов", и соплевидный фильм о бестолковой
коротышке из Мексики. А что приснилась-привиделась чушь про мокруху на
даче - разве кому-то от этого стало хуже или грустнее?
Вскоре после несытного, но приятного обеда раздался стук в дверь. Через
десять секунд в прихожей толпились приземистые милиционеры в кожаных
"полупердунчиках". Недолго потолпившись, визитеры стали быстро расползаться
по тщедушным комнаткам малогабаритной квартиры, так что и не уследишь.
Наконец выделился главный из них, маленький белесый живчик.
- Догадываешься, Лямин, что у нас в Афгане с такими, как ты, делали?
"Лишь бы не контуженный", - взмолился про себя Боря. Его собственный
дядька, контуженный на войне, сильно выпроставшись из окна, плевал в
праздничные дни на гуляющую внизу публику. Но однажды, увлекшись этим делом,
отправился вслед за своим плевком.
- Догадываюсь, товарищ старший лейтенант. Умного легче легче
подстрелить - у него голова большая.
- В этом твой ум проявляется? - непримиримо проявил себя милиционер,
швырнув на стол долговую расписку, оставленную Борей у кредитора.
- Одалживать даже Карл Маркс не запрещал. А если Гасан-Мамедов
нарисовал свои денежки каким-нибудь неправильным образом, то это ваши
внутренние дела.
Малыш-следователь аж взвился.
- А ты красиво его кокнул? Значит, любишь должки, которые отдавать не
надо, - ввиду слабой реакции Бориса старлей переключился "на публику". -
Знал ведь, гад, что долговая расписка не документ.
"Ну и ну, сон в руку оказался, сразу ясновидение и ясночувствование у
меня прорезались". Боря не обрадовался ни своему экстрасенству, ни
безвозвратной ссуде - хотя полжизни мечтал о подобных вещах. Или, возможно,
легкая подсознательная радость и проскочила мышкой, но быстро скрылась,
сменившись тревогой. Впрочем, сцеволин еще действовал размягчающим образом.
- Есть вещи поважнее денег, сударь, - торжественно заявил Боря и
уточнил. - Разве это слова "гада"?
- Не думай, Лямин, что я уважаю придурков. Ладно, двинулись.
- Нажмите на тормоза. Санкция на арест - где?
- Ты задержан по подозрению в убийстве Альфреда Мамедовича
Гасан-Мамедова. Я - следователь Фалалеев.
2
После весьма насыщенной ночи и утомительного дня я покинул мрачную
обитель, дав подписку о невыезде. Все это время работал конвейер, допрос за
допросом. Я не взбесился потому лишь, наверное, что доза сцеволина меня еще
кое-как утешала.
Конечно, я мог произнести все нужные ментам признания - если бы со мной
поработали "добровольные помощники" следствия из числа сокамерников. Однако
молодой специалист Фалалеев играл все-таки по правилам.
Я ему всю правду рассказал, конечно же, исключая видЕние - не стоит
разлагать ядовитыми оккультными словами нежный милицейский ум. Алиби, слава
Богу, железным оказалось. В то время, когда Гасан-Мамедову раскурочили
грудную клетку (точь-в-точь мой сон), я все-таки валялся дома под балдой. И
старушки, высаженные на скамейке у подъезда, стали мне союзницами,
подтвердив мою неподвижность. Тоже и сосед по площадке, который весь вечер
пилил на лестнице какие-то колобашки. Кроме того, около виллы Гасан-Мамедова
обнаружились следы башмаков, куда более здоровых, чем мои аккуратные
тапочки. В общем, белобрысый следователь Илья Фалалеев и мог бы помариновать
меня, но от афганских боев у него мозги, как выяснилось, не вылетели, а,
наоборот, закалились. В общем, он пораскинул ими и выставил меня на улицу.
Сто пятьдесят тысяч. Мои и не мои. Счастье или горе? Не в силах
ответствовать на сей вопрос, я направил стопы ко второму своему филантропу -
Михаилу Петровичу Сухорукову. В отличие от скороспелки Гасан-Мамедова, этот
товарищ с давних пор отдавал всего себя на важных, хотя и закулисных постах.
За что получал от довольного им начальства благодарности в письменном и
устном виде, вымпелы, бюсты руководителей, именные часы и шашки (те, что для
кромсания врага, и те, что для отдыха с друзьями). Все это наглядно
присутствовало в его большой квартире дома стиля "ампир". Товарищ Сухоруков,
отбарабанив свое на передовых рубежах, сохранил красивый революционный
хохолок на голове, стал пенсионером и преподавателем капэсэсной истории в
том самом вузе, где мне удалось поучиться.
В моей голове даже сохранилась такая картинка - на экзамене, где я
обречен на муки и пытки, личность нездешней наружности лопочет на
вьетнамском диалекте: "това-рися Ленин и това-рися Крул-ски вдва-ем меч-тали
о проли-тарски лево-рюци", а товарищ Сухоруков только сладостно кивает и
приговаривает: "Правильно, товарищ Фан Вам". Конечно же, преподавателю
льстило, что слушать его лекции, оторвавшись от своих АКМов и борьбы с
агрессорами, явился из далеких джунглей даже Фан Вам. А меня Сухоруков ел
поедом за какой-то седьмой съезд КПСС, который в моем мозгу скрестился с
восьмым. Впрочем, это я сейчас такой обиженный, а тогда вполне сочувствовал
Фан Ваму, потерявшему в боях ногу по самые яйца.
Страничку из моей рукописи пенсионер-съездовед тоже прочитал. Кажется,
эту.
"- Мне удалось засечь след "товарища Протея", Уотсон.
- Неужели, Холмс?! Я не верю своим ушам.
- Его видели в пивной, в Тилбери, в компании с местным профсоюзником.
Он был опознан, потому что добавлял в пиво водку для получения так
называемого "ерша".
- Worsh (уорш)? Какое странное название! Почему этот "товарищ" так
старается быть замеченным? Сапоги, пиво с водкой... Однако, если мы
поторопимся, то успеем на четырехчасовой поезд.
- Уотсон, Уотсон. В доброй старой Англии всеобщая стачка, первая, может
быть, со времен Уильяма Нормандского; даже когда рабочий день длился по 16
часов затеять такое и в голову никому не приходило. Ах да, чуть не забыл,
тогда не было профсоюзов.
- Зато было много виселиц для тех, кто отлынивает от работы, - добавил
Уотсон. - Так мы торопимся на поезд или нет?
- Мы поедем на автомобиле шведской фирмы "Вольво". Четыре цилиндра,
двадцать четыре лошадиные силы, то есть примерно шесть носорожьих, скорость
огибания пространства-времени до 60 миль в час.
Холмс поискал в шкафу, но так и не нашел свой револьвер.
- Мама, что ли, спрятала... одно только малайское духовое ружье,
которое она считает флейтой. Уотсон, у вас нет какого-нибудь оружия?
- Последнее время я ношу с собой в саквояже укороченный зулусский
ассегай. Папин трофей - со дня победы наших пулеметов Гатлинга над
африканской дикостью.
Холмс и Уотсон вышли на Бейкер-стрит, где мрачный забастовщик в кепке
спросил их:
- Почему я работаю, но ничего не имею?
- Не тем местом работаете, - отразил Холмс.
- А почему вы не трудитесь? Труд должен быть первейшей потребностью, -
напомнил прохожий.
- Это очень индивидуально.
Тогда угрюмый тип прошелся по начищенным штиблетам джентльменов.
- Если вы меня не извините за это, я погуляю но вашим котелкам, -
предупредил он.
Уотсон хотел вытащить перчатку и отхлестать наглеца по щекам, но Холмс
остановил друга, показав на следующую порцию забастовщиков: "Они тоже
захотят попросить прощения."
Через полтора часа два джентльмена, покинув кабину модели "Якоб", вошли
в паб.
- Где мы можем найти мистера Ривса, любезный? - спросил Уотсон у
красноносого человека за стойкой.
- На бороде, - неучтиво ответил иностранной прибауткой трактирщик и
отвернулся.
- Послушайте, синьор помидор, не соблаговолите ли... - иронически
выступил Уотсон, но трактирщик, не оборачиваясь, отрезал:
- Товарищ помидор. Он тоже красный. А теперь советую оказаться по ту
сторону двери.
- Но, может, хоть кружечку пивка принесете?
- Тебе надо, ты и неси, - не оставил никаких надежд мужчина.
- Почему такой пролетарский голос и манеры ирландского каторжника? -
встрял Холмс. - Вы же частный собственник и вам есть что терять.
- Эту стойку сраную?! Fuck you, shit. Я стану начальником госпивной и
не надо будет заботиться о том, чтоб купить подешевле да продать подороже.
План будет. Понял ты, временный. А теперь чеши отсюда.
- Дай нос, - неожиданным образом отозвался Холмс. Хозяйчик пивнушки от
изумления икнул.
А джентльмен вдел свои пальцы в ноздри мужчины и, потянув на себя,
трахнул своим высоким лбом в его приземистый - приемом, распространенным у
сицилийских разбойников. Хозяйчик опрокинулся назад и, ударив стену,
ненадолго обмяк. А когда снова ожил, то взгляд его из орлиного стал
воробьиным.
- Считайте, что вы сделались начальником госпивной, - выдержав паузу,
произнес Холмс. - И вы не выполнили план... Ну, где же Ривс и его новый
приятель по имени "товарищ Протей"?
- Час тому, как они уехали в киношку "Лучший мир", так ее теперь
кличут. Это налево, с полмили топать. Там Ривс выступает перед
рабочими-транспортниками.
- Ну, прощай, начальник струи. Прости меня, нос. Или, Уотсон, съедим
еще тут но бифштексу?
- Вы же знаете, я вегетарианец. Мне мяса жалко.
- А ему нас? Это му-му рогатое нас бы пожалело? - и Холмс пронзительно
взглянул на трактирщика.
- Зачем вы так, Холмс? - обратился Уотсон с попрекающим словом, правда,
уже на улице.
- И я поддаюсь заразе, ведь я тоже пью из лондонского
водопровода. Ладно, нам пора в "Лучший мир".
Могучий "Якоб", прибыв к месту будущего происшествия, спрятался в
кустах. Через дом и дорогу темнел в мокром воздухе барак, из которого
доносились горячечные, несоответствующие погоде голоса.
- Переоденемся, Уотсон, иначе нас могут не понять, - Холмс выудил из
багажника кучу ударно воняющего тряпья.
- Не переборщить бы, - Уотсон с сомнением потянул воздух и стал
натягивать грязные шмотки поверх костюма. - Мы выглядим, как жертвы
ирландского голода 1845 года.
Двое переодетых джентльменов, обогнув парочку лениво жующих верзил,
вошли в синематограф. Искусство кино замещал собой Ривс, который, находясь
перед экраном, клеймил и высмеивал, обзывал и стирал в порошок имущий класс.
Собрание, прилежно внимая, отвечало бурными продолжительными аплодисментами
и выделением адреналина, а также бензола и некоторых других газов. В массе
костюмов присутствовали одеяния разных окраин империи, индийские чалмы,
африканские набедренные повязки, эскимосские меховые изделия. Какой-то
каннибал даже пытался оборвать оратора: "Зачем говорить, что богатый человек
всегда плохой? Мы однажды такого съели - оказалось, хороший". Но людоед тут
же был изгнан за оппортунизм. Как всегда, первой освободилась от пут
сексуальная сфера: затерявшиеся в углах забастовщицы довольным хихиканьем
выдавали свое присутствие в объятиях окружающих мужчин. Нередко люди,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг