изрядно хлебнувшие нива, выходили к забору но нужде. В общем, отдых был
содержательным.
- Писающие на забор - это что, пощечина буржуазным вкусам? -
поинтересовался Уотсон, но Холмс был сосредоточен на другом.
- Мне кажется, кто-то пялится на горлопана из-за кулис. Но пройти туда
через сцену нам не придется. На пути еще более крепкие ребята, чем у дверей.
Мы сейчас выйдем на воздух и попадем в "Лучший мир" со служебного входа.
Однако тыл барака прикрывало двое бдительных часовых. Вдоль наружной
стены поднималась лесенка к двери в аппаратную, около которой переминался
первый охранник. Второй топал туда-сюда у первой ступеньки. Уотсон, нырнув
под лестницу, вынырнул оттуда, чтобы наложить компресс с хлороформом на
внимательное лицо часового. Верхнего же охранника ссадил вниз Холмс,
использовав малайское духовое ружье и стрелку, смазанную усыпительным
средством.
Товарища Протея нашли за кулисами в руководящей позе. Хорошо смазанные
сапоги выдавали его и на этот раз.
- Откуда, товарищи? - спросил он на английском, но с сильным акцентом
восточноевропейских местечек, как догадался Холмс.
- Мы революционные мусорщики из Уайтчэпела.
- Разве к вам не приезжал уполномоченный? Разве вы забыли, что первый
признак революции - это дисциплина передового пролетарского отряда?
- Уполномоченный не приезжал. А мусора у нас выше головы. Мы его даже
подвозили со свалки для укрепления наших позиций. Только что нам теперь с
получившейся вонью делать?
- Эта вонь деморализует эксплуататоров, - уверенно сказал товарищ
Протей.
- А нас?
- А нас нет. Не может быть у нас такого ханжеского чистоплюйства, как у
имущего класса.
- Убедительно звучит, - Холмс снял носок, также входивший в комплект
новой одежды, и поднес к носу товарища Протея. Тот отшатнулся, чтобы
побороть запах, а сынок великого сыщика заговорщицким тоном произнес. - Вы,
случаем, не продаете складную баррикаду?
- Ваши документы, - всполошился товарищ Протей, почуяв неладное.
Не получив ответа на свое требование, закулисный деятель позвал
подручных, однако никто не явился на зов.
- Товарищ Протей, ждем показаний о том, кто и где вводит психотропные
химикаты в лондонский водопровод.
Собеседника из Протея не получилось. Он рванулся в сторону сцены, но
предусмотрительный Уотсон сделал ему подножку. Товарищ Протей заорал, но
бурные аплодисменты в зале разметали пронзительные звуки его голоса.
Возбудитель Ривс на сцене как раз сказал про справедливый рабочий кулак,
обрушивающийся на жирный буржуазный загривок.
Наконец агент унялся и заявил вполне спокойно.
- Наклонитесь, я все скажу.
- Очень интересно послушать, - но когда Холмс склонил голову,
товарищ Протей ткнул чем-то блестящим в беззащитный живот
джентльмена. Уотсон успел использовать зулусский ассегай для нейтрализации
агента. Тот дернулся и затих...
Однако в руке у товарища Протея была всего-лишь ложка.
- Настала очередь спросить: что вы наделали, Уотсон? - возмутился
Холмс. - Если он сейчас уйдет в мир иной - я представляю, какой
металлургический рай у представителей Коминтерна, - нам вовек не найти
концов этого преступления.
- Нам, Холмс, лучше поскорее осмотреть этого парня и расстаться с
местом происшествия.
- Не могу с вами не согласиться.
Джентльмены срочно вывернули карманы и пазухи одежды у лежачего деятеля
международного рабочего движения.
- Тут какие-то ампулы, Холмс.
- Дайте-ка сюда. Анализ, увы, провести мы не сможем. А вот вколоть
больному одну из них мы вполне в состоянии. Шприц у меня всегда с собой, так
же как и запасные трусы. - Холмс поспешил с инъекцией.
Вначале ничего существенного не произошло. Затем тоже, за исключением
того, что...
- Вы видите, Холмс, какой-то свет над его головой. Не нимб. Там словно
открылся люк и появилась смутная фигура, до пояса, с кучерявой головой и в
очках.
- Полагаю, что вы дорисовываете своим воображением. Кстати, Уотсон, вы
верите в разную чертовщину?
- Я приверженец англиканской церкви. Там всё сухо, скучно и бог любит
больше того, у кого больше денег. Но посмотрите, какая-то тень будто втекает
в тело агента.
- Я ничего не вижу, ну, может быть, кроме легкой фосфоресценции.
Уотсон, все-таки поглядывайте иногда на черный ход.
Однако ни с того ни с сего смертельно раненный стал беззвучно
подниматься и вскоре уже, лишь слегка покачиваясь, стоял на ногах.
- Где я? - спросил он.
- На сходке, товарищ Протей. Вы собирались сказать нам, где применять
средство, а потом идти и выступать. Народ ждет.
- Водонапорная станция на... кхе-кхе, - тут сияние над его головой
сменилось тьмой, и тело, рухнув ничком, стало совершенно бездыханным и
неподвижным.
- Сматываемся по-быстрому, как говорят наши русские друзья, - шепнул
Уотсон.
- Захватим труп с собой, - неожиданно произнес Холмс ужасные слова".
Михаил Петрович прочитал и хмыкнул. Он хмыкнул дважды. Он явно был
хитрее, чем казался на первый взгляд.
- А вы верите в то, что сами написали? - на всякий случай
поинтересовался он.
- Нет, это - вымысел.
- Английское правительство выдумало тогда заговор Коминтерна, чтобы
решить свои проблемы, - сказал он и начал меня просвещать, препод
всё-таки. - В это время СССР поддерживал китайский гоминьдан, между прочим,
это левые националисты, который вели борьбу за объединение своей страны и
ограничение роли западного капитала, за сокращение западных концессий. В
Шанхае западная полиция расстреляла патриотическую демонстрацию студентов,
после чего началась мощная забастовка, охватившая английские концессии и
возникло движения за бойкот английских товаров. Китай стал выходить из роли
полуколонии, в которую его загнали в ходе опиумных войн; столетие унижения и
вымирания заканчивалось. Уайт-Холл был очень раздражен, да еще прямо в
метрополии случилась всеобщая забастовка...
- У меня как-то плохо с историей разных стран, Михаил Петрович. Сейчас
все газеты пишут про бяку Сталина, тут я в курсе.
- Возможно, в Англии действовали какие-то люди Трилиссера, за которым
стоял Троцкий, но он вел собственную игру и еще неизвестно, в интересах
какого государства.
- Вполне может быть, - самокритично отозвался я.
- Не сметь зажимать самокритику, - пошутил старец. - Вы не верите,
Борис, что капиталисты эксплуатируют трудящихся, ну поинтересуйтесь тогда,
насколько сейчас увеличился рабочий день у тех, кто сохранил работу? И не
знаете, что равнины британской Индии белели костями труженников? Это ж
английский генерал-губернатор писал. У нас нынче есть кому закопать кости,
но деревни вымирают одна за другой. А в разгар ирландского голода, который
косил обезземеленных крестьян-арендаторов, цитирую по памяти "огромные стада
коров, овец и свиней... отправляются с каждым отливом, из каждого из 13
наших портов, курсом на Англию, и помещики получают арендную плату и
отправляются тратить ее в Англию..." Голодают у нас сейчас еще потихоньку,
больше умирают от безнадеги и пьянства, но нефть льется за рубеж полновесной
рекой, а обратной реки с разными благами пока не видно.
- Да, верю я и знаю. А что толку? Здесь нам обещали равенство и
братство, и что в итоге?
- Я понимаю, сегодня модно нас ругать, но мы построили промышленность,
которую эти нынешние будут еще проедать лет тридцать, мы победили
бронированного супостата и построили ракеты, чтобы к нам никто больше не
сунулся, мы дали десяткам миллионов людей теплые квартиры с водопроводом и
канализацией.
Затем он ввел меня в мир своей молодости, заполненной не свиданиями на
берегу речки, а неустанным трудом и борьбой.
Помучив меня изрядно, выделил пенсионер 100 000, по-большевистски, без
процентов. НО! Какое большое "но". Прямо два столба с перекладиной. Вернее,
рукопись Михаила Петровича, которую надо было мне переписать человеческим
языком и литературно разукрасить. "Записки старого стахановца и партизана"
называется, в пятьсот страниц длиной.
Решение мне надо было принять на скаку. И, несмотря на всяческую
тошноту, - он же, наверное, репрессиями занимался, так ведь газеты про
старых коммунистов пишут - я согласился. Искусство требует жертв. На этот
раз оно потребовало в жертву меня.
Мемуарист осклабился вставными челюстями и напоследок еще сказал.
- Помните товарища Фан Вама, того, который ногу на войне против
американцев потерял, он мне написал и вам привет передать просил.
Добрался я до дома, а там запсиховал. Эх, если б можно без Сухорукова
обойтись. Во что обойдется мне его двухкилограммовая рукопись? Иж чего
захотел, скатать из своего дерьма коробку конфет с моей помощью. Я вытащил
листок из рукописи наугад: "... с утра шел бой на окраине села...". А если
не врет, если Михаил Петрович действительно вел бой за то, чтоб я мог
спокойно сидеть на унитазе? Вколол я в себя, как последнее средство от
надсадных чувств, ампулу сцеволина, после чего разложился на диване.
Опять электрические соки потекли к голове, а потом началась в
пресловутом конусе иллюминация с вихрями. Вылетел я сам из себя с ветерком,
но вскоре попал в какой-то сачок и получил возможность оглянуться на свое
исконное тело. Увы, от него осталась лишь изрядно расплывшаяся клякса. Когда
все утряслось, я оказался не на диване и не подле него, а на автобусной
остановке у универсама. Причем, с твердым и непреклонным желанием прикончить
старпера.
И вот добираюсь я до дома в стиле "ампир". Как раз стемнело. Черная
лестница, по которой когда-то выносили во двор помои, ныне зазамочена и
заколочена. Только на четвертом этаже виднеется окошко, не забитое фанерой.
А рядом с черной - но уже снаружи - другая лестница, пожарная. Первая ее
ступенька где-то на высоте трех метров. Я никогда не отличался ловкостью,
силой пальцев и любовью к высоте. Но сейчас все эти свойства были вполне
моими. Подвинул мусорный бак, с него перемахнул на козырек крыльца, а далее
шаг вбок по карнизу - и пожарная железяка любезно предоставила мне свои
перекладинки.
Первый этаж, второй, третий, четвертый, с невозмутимостью
обезьяночеловека карабкаюсь вверх. И вот я у окна, битья стекол не
требуется, рама свободно болтается на петлях - как подружка на шее моряка,
прибывшего с хорошей отоваркой. Еще немного - и шар в лузе, я на черной
лестнице вместе со своими черными намерениями. Михаил Петрович проживает,
пока что, на пятом. Вот я уже притулился у его двери, закрытой на английский
замок, прислушиваюсь, как мышонок, собравшийся проскочить к харчам. Там, за
ней, вроде никаких шебуршений. Достаю из кармана крепенький перочинный ножик
и потихоньку, скреб-скреб, отжимаю собачку. Оказываюсь на большой кухне, что
обязана была радовать желудок комсостава. Да и ныне Михаил Петрович, слезно
жалея деньгу, все ж покупает и хавает, что положено.
Где-то в коридоре скрипит, открываясь, дверь, кто-то принимается
шаркать ногами. Беру большой кухонный нож со стола - действия все
машинальные, будто собираюсь порезать колбаску или почистить рыбку. А
"рыба-колбаска" все ближе и ближе.
Я - оперуполномоченный смерти. Я работаю на очень крутого хозяина.
И вот Михаил Петрович показывается из дверного прохода. Это становится
причиной, а следствием - удар, сильный и точный, под его пятое ребро. Откуда
у меня столь развитое мастерство и выдержка? Да и физическая сила? Михаил
Петрович со слабым кашлем складывается на полу, а я, аккуратно протерев
рукоятку ножа, начинаю выбираться из монументального строения.
Поездка назад закончилась на автобусной остановке, когда маленькое
темненькое пятнышко, замаячившее в глазу, вдруг взорвалось и поглотило меня.
Когда очухался, был несколько слабый, но свежий, будто напоенный
покоем. Однако быстро обозначилась тревожная мысль - а вдруг я в самом деле
покончил с Михаилом Петровичем?.. Нет, этого не может быть. Такова аксиома и
теорема. В видЕнии я зарезал старца, как цыпленка, а в жизни даже муравья
раздавить не в состоянии. И долго размышляю, ударить ли насмерть клопа. Меня
всего передергивает, когда кого-то по телевизору лупцуют. Да и не выходил я
из дому. Башмаки, которые я, вернувшись после утреннего визита, помыл и
почистил - уважаю глянец, - так и стоят в идеальном виде. Сколько лежало
жетонов и денег в карманах, столько осталось. А щека - помятая и красная
из-за долгого катания по диванному валику. Ну какие могут быть карабкания по
пожарной лестнице и убойные удары? Высота меня так ужасает, что не люблю
даже на балконе стоять. К тому же, сейчас я не только нож, даже конфету не
способен сжать в кулачке.
А что, если опять сработали ясновидение с ясночувствованием? Не
звякнуть ли Михаилу Петровичу, чтоб узнать, здоров ли он или уже "того". А
если "того"? Тогда выходит, что я своей обострившейся экстрасенсорикой
зарегистрировал факт убийства. Только откуда у меня взялись сверхчувства? Я
же подобным никогда не отличался. Наоборот, меня однажды в Доме культуры
гипнотизер так заколдовал, что я прямо на сцене попИсал. Тогда, может,
убийство и его подробности я своей фантазией нарисовал? Нездоровой, прямо
скажем. Или, вдруг, и в самом деле у меня экстрасенсорные способности
прорезались? Это ж так бывает, совсем внезапно. Ударился головой, подавился,
поскользнулся - и вот тебе на. Надо пользоваться. Чем я хуже
Кашперовского? Пожалуй, я с ними на кусок хлеба с икоркой всегда заработать
смогу.
Допустим, позвоню я Михаилу Петровиву, а там, чего доброго, менты на
проводе сидят, улик дожидаются. Следовательно, они меня вместе со
стотысячным выигрышем цап-царап и в конверт, и долго, довольные, будут
смеяться. Себе-то я доказал, что ни при чем, а им удастся ли наплести? Все
сойдется клином - кому, как не мне резать старичка! В итоге, навесят мне две
мокрухи и пропишут свинцовую пилюлю. Говорят еще, что приговоренных не
расстреливают, а пускают на опыты - значит, смогу хотя бы пользу науке
принести. Утешает? Нет.
Впрочем, менты меня и без звоночка найдут. Я ведь Михаилу Петровичу
расписку оставил. Тут под сурдинку размышлениям раздался звонок в дверь.
Через порог, как и следовало ожидать, легла тень следователя. Но возник он
один-одинешенек, без подручных, в гражданском. Пришел Илья Фалалеев -
владелец круглой белесой головы - как бы просто так поболтать. Конечно же,
ничего у ментов "просто так" не делается. Попытается он расколоть меня без
грозы и грома, мягким вкрадчивым способом. Дескать, и ослу доброе слово
приятно. Какую же тактику избрать? Сделать вид, мол, не догадываюсь о том,
что гражданин Сухоруков преставился. Но тогда визитеру станет ясно - брешет
или темнит подозреваемый. Надо как-то соригинальничать.
- Не удивлюсь, товарищ старший лейтенант, если Михаилу Петровичу стало
дурно.
- Если ты уголовник, то такая наглость даже заслуживает комплиментов, -
отозвался, несколько опешив, Илья.
- А если я ни в чем не повинный интеллигент?
Но белобрысый Илья заговорил о своем наболевшем:
- Лямин, где ты был с шести до девяти вчера вечером?
- Лежал вот на этом диване, принявши вон то лекарство.
- Наркоман?
- Никак нет, гражданин правоохранитель. В ампуле, которую вы в прошлый
раз прибрали, хоть она больших денег мне стоила, отнюдь не наркотик.
- Знаю, Лямин. Мы ее на анализ брали. К известным наркотикам содержимое
ампулы отношения не имеет.
- А если вам уколоться моим средством, товарищ лейтенант? Тогда вы
будете иметь отношение к содержимому ампулы. Заодно попробуете что-нибудь
натворить.
- Попробуем. - Следователь взял еще одну ампулу и отправил в карман. -
Ну, дальше.
- Бабули внизу - за меня. Да, для вас это неубедительно. Ведь я,
наверное, скалолаз и подводник. Выхожу из дома, когда требуется, через окно
или канализационный стояк.
- А с чего ты решил, Лямин, что не все ладно у гражданина Сухорукова?
По-моему, для начала требовалось сделать дедушке какую-нибудь бяку.
Да, собеседника нельзя было назвать приятным, даже если бы вырядился он
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг