- Он тоже, наверное, пережил катастрофу.
Козел мутно, непонимающе следил за нами. Желтые шорты Ии вводили его
в старческое искушение. "Он хочет тебя", - предупреждал я Ию. "Я боюсь
его!" - кричала Ия. "Чего бояться? Дерни его за бороду!"
"Я боюсь!"
Замечательно быть молодым!
Медлительная, на редкость длинноногая алтайка с роскошными раскосыми
глазами поднимались из-за стойки. Ее не интересовала наша покупательная
способность, ее интересовали мы сами: смеющаяся Ия в желтых шортах и в
рискованной маечке, ее голубые, синие вдруг глаза, румяный Саша в
армейской гимнастерке; наконец, я - в цветной рубашке, распущенной до
пояса и в коротких джинсах. "Тухтур-бухтур" - бормотал Саша, исследуя
очередную искалеченную вещь, но алтайка его не слышала. Мы были для нее
людьми из совсем другого мира. Мы врывались в ее пыльную лавочку из
знойного марева, из непонятного далека, где вещи не бывают искалеченными,
мы являлись к ней из подрагивающего марева, мы выглядели не так, как она,
мы разговаривали не так, как ее соседи, у нас даже походка была другая.
Длинноногая алтайка смотрела на нас задумчиво, как сама вечность. Юренев,
когда мы обменивались с ним впечатлениями, хмыкал: "Ну да, вечность! Не
надо. Эта алтайка сидит там до первого приличного ревизора. Попомните мои
слова, с первым ревизором она и сбежит."
Провидец.
Я останавливался перед алтайкой, не обращая внимания на окружающий ее
ветхий мир. Моей целью, целью всех наших бесчисленных поездок в Кош-Агач,
был чудный штопор - огромный, покрытый ржавчиной, насаженный на
наструганную круглую ручку. Я не знал, что, собственно, можно было
открывать таким штопором, существуют ли бутыли со столь нестандартными
горлышками, но дело было даже не в этом: меня в восторг приводила цена.
0,1 коп.
Я вынимал копейку, бросал ее на пыльную стойку и говорил:
- На все!
Длинноногая алтайка поводила смуглым круглым плечом. Она
сочувствовала мне, ведь я приходил сюда совсем из другого мира, я многого
не понимал. Штопор один, объясняла она медлительно, его цена - 0,1 коп., а
я даю копейку. Это невозможно. У нее нет сдачи с таких денег. Будь у нее
другие такие штопоры, она бы выдала мне их на всю копейку, но других таких
штопоров у нее нет. И сдачи нет.
- Не надо сдачи, - барственно заявлял я.
Алтайка сочувственно улыбалась. Она так не может. Это противоречит ее
совести и законам. Она работает в лавочке уже пять лет, но никогда еще не
шла против совести и законов.
- Вот сто рублей, - я бросал бумажку на стойку. - Я беру телевизор,
брезентовый цветок и штопор, - я проникновенно понижал голос. - Остальное
- вам. За прекрасное обслуживание.
Длинноногая алтайка медлительно подсчитывала: телевизор - 50 руб.,
брезентовый цветок - 1 руб., штопор - 0,1 коп. Всего получается пятьдесят
один рубль и ноль целых одна десятая копейки. Лишнего она не берет,
подарков от незнакомых мужчин не принимает, а сдачи у нее нет.
На меня смотрела сама вечность. Я задыхался от восторга. В самом
деле, разве вечность дает сдачу с копейки?
- Не надо сдачи, - все же пытался убедить я степную красавицу. - Мы
неплохо зарабатываем. Это презент от всего сердца. Понимаете?
Она понимает, но она не может. Она работает в лавочке уже пять лет,
за это время она никого никогда не обсчитывала и всегда сдавала сдачу.
Если вещь стоит 0,1 коп, только такую цену она и может стребовать с
покупателя.
- Но где взять десятую часть копейки? - не выдерживал я.
Длинноногая алтайка медленно пожимала плечами. Она не знает, где
можно взять монетку в одну десятую копейки, но цена есть цена. Она не
вправе ее менять. Может, вы обратитесь в ближайшее отделение банка? В
Кош-Агаче есть отделение банка. А еще лучше просто ждать.
- Чего ждать?
- Повышения цен.
Я шалел.
- Вы думаете, цена на штопор будет расти?
Алтайка медлительно кивала. Цены на железо и дерево всегда растут.
- Ладно, - говорил я, успокаиваясь, чувствуя на себе смеющийся взгляд
Ии. - Дайте мне тряпку. Я протру стойку, я вымою полы. Такая работа,
несомненно, стоит одну десятую копейки.
Алтайка медлительно возражала: на производство хозяйственных работ
необходимо заключить договор, а у нее нет на это никаких полномочий.
- Ладно, - говорил я, совсем успокаиваясь. - Я поеду сейчас в
отделение банка. У них, наверное, есть иностранная валюта, скажем,
монгольские тугрики. Мы пересчитываем стоимость штопора на тугрики или на
итальянские лиры и я заплачу вам в валюте. Идет?
Длинноногая красавица медлительно качала головой. Она не может брать
с покупателей валюту, это противоречит закону. Даже за иностранные вещи
она обязана брать рубли.
- Хорошо, - соглашался я. - Сделаем иначе. Мы берем у вас велосипед,
холодильник, телевизор, несколько корыт и даже брезентовый цветок. Мы
возьмем у вас все, что вы считаете нужным сбыть как можно быстрее. И за
все за это мы хорошо заплатим, а еще дадим вам ящик тушенки и штуку любой
материи. Прямая выгода, - настаивал я. - Вам, вашему сельпо, нашему
государству.
У нее нет сдачи.
- Хорошо, - понижал я голос. - Пусть все это сгорит. Случайный
бытовой пожар, такой случается. Все тут ветхое, может проводку замкнуть. А
страховку и убытки мы полностью оплатим сами, взяв только штопор.
- Как можно? - осуждающе покачивала головой алтайка. - Жить следует
по совести...
- ...и по закону, - добавляла со стороны Ия.
ЦВЕТНАЯ МЫСЛЬ: УВИДЕТЬ КОШ-АГАЧ И УМЕРЕТЬ. ТАМ ВСЕ КЛОНИЛО К ПОКОЮ.
ТАМ ВСЕ БЫЛО ЗАРАНЕЕ ПРЕДРЕШЕНО. ТАМ И СЕЙЧАС, НАВЕРНОЕ, ШТОПОР ЛЕЖИТ НА
СТОЙКЕ.
Разве имеет что-то ценность в мире, где возможно все?..
Бабилон.
Наш торг всегда кончается ничем.
Мы выходили на пыльное крылечко. В эмалированном потрескавшемся тазу,
продравшись сквозь сухую землю, бледно расцветал куст картошки. Забившись
в тень, дремал плешивый пес, тоже переживший неведомую катастрофу. Увидев
Ию, древний козел нацеливал на нас заплесневевшие рога. "Я его боюсь!"
- Тухтур-бухтур! - ругался румяный Саша и одергивал гимнастерку.
- Твое задание выполнить невозможно, - жаловался я Юреневу, когда мы
возвращались в лагерь. И понижал голос, - Может, ты пошлешь меня одного?
Зачем со мной ездит Ия?
- Ездила и будет ездить, это непременное условие, - Юренев
удовлетворенно хмыкал. - Я сказал: купи штопор. Я предоставил тебе все
возможности, кроме убийства и насилия, - на всякий случай добавил он. - Ты
обязан купить штопор.
- Зачем он тебе?
- Это мое дело.
- Хочешь, я сам такой сделаю? Даже страшней. И за ту же цену.
- Нет. Мне нужен тот, что продается в Кош-Агаче.
Степь. Солнце. Пыль. Локоть Ии. На тонкой шее Ии первая, почти
незаметная и очень трогательная морщинка. Я любил эту морщинку. Вечность.
Тоска.
Какая тоска вспоминать все это.
5. "УБЕРИ! Я ИХ НЕ ВИДЕЛ!"
Редакция газеты находилась там же - на Обводной.
Я поднялся мимо вахтера, он меня не узнал. Зато ребята набежали из
всех отделов. Ну да, известный писатель, я когда-то с ними работал...
Особенно обрадовался фотокор Славка. "У тебя роман - во! - обрадовался он.
- Ты - молоток! Давай и дальше так. Ладно?"
Он нисколько не повзрослел - из белого воротничка вытягивалась тонкая
шея, по-детски беззащитная.
От ребят я отбился, дав обещание зайти через пару дней специально. И
потащил Славку в его тесную темную будку.
Славка, конечно, почувствовал себя польщенным, а я этим грубо
воспользовался.
- Вот скажи, мастер. Можно сработать фотографию человека так, чтобы
он при сорокалетнем, скажем, возрасте выглядел на все семьдесят? Причем
настоящую фотографию, без всяких накладок и фокусов.
- Да запросто, - весело ответил Славка.
- Как?
Славка засмеялся.
- Здесь и чудес никаких не нужно. Хватит нормального компьютера,
умеющего считывать математические модели. В данном случае, модели
возрастных изменений. Полсотни параметров вполне хватит, - он оценивающе
взглянул на меня, а сам уже возился в плоской ванночке при красном свете,
что-то там цеплял пинцетом. - Накладывай картинки на фотопортрет и получай
фотографию из будущего.
- Это что ж это получается? Можно сработать фотографию, запечатлевшую
какое-то вероятное, но еще не случившееся событие?
- То есть?
- Ну, скажем, завтра мы планируем отправиться на пикник, а ты уже
сегодня показываешь нам фотографию: травка, река, шашлычок дымится, кто-то
уже надрался - ну, сам понимаешь.
- Ну тебя, - польщенно отмахнулся Славка. - Ты придумаешь!
И спросил:
- Новый роман задумал? Фантастический?
Я жестко сказал:
- Не роман. Взгляни.
И выложил перед Славкой фотографии.
При свете красного фонаря они показались мне даже зловещими. Даже та,
на которой я целовался с Ией.
- Убери, - злым гусиным голосом прошипел Славка. - Убери! Я их не
видел!
- Я сам увидел их только сегодня, - не понял я.
Славка ощерился.
- Какого черта! Я сказал, убери. Ничего не хочу смотреть. Я тут при
чем? К Юреневу иди с этими фотографиями.
- Да погоди ты!
Славка не хотел годить. Он страшно нервничал.
- Зачем ты их приволок?
- Ты же мастер.
- Не надо, Хвощинский. Мои дела - это мои дела, а тут совсем другое.
Я к НУС отношения не имею.
- НУС? Это НУС делает?
- Не знаю. Убери. Я ничего не видел. Да мне и уходить надо.
- Не трясись. Какого черта? Я разобраться пришел. Вот Юренев лежит,
мне это не нравится. Как можно такое снять? И дыра в стене. Я проходил
мимо этого дома, нет там в стенах никаких дыр.
- Я тут при чем? Спроси Юренева.
- А ему откуда об этом знать?
- Не знаю. Он хам, - не очень логично объяснил Славка, жалостно
выгибая тонкую шею. - Никаких дел не хочу иметь с Юреневым. Пока Козмин не
чокнулся, Юренев еще походил на человека, а сейчас...
- Что значит чокнулся? Козмин?
- А вот то и есть. Крыша у него поехала. Распаялся. С нарезки слетел.
Славка вдруг обалдело уставился на меня.
- Ты что, правда, ничего не знаешь? Ну, про Андрея Михайловича? Ты
же, наверное, с ним переписывался.
- Ни с кем я не переписывался.
- Ну и ну...
Разговор явно пугал Славку, но кое-что я из него все же выдавил.
Получилось следующее. Примерно год назад в институте Козмина-Екунина
что-то грохнуло. В одной из лабораторий НУС. Сильная машинка, таких нигде
нет. Козмину не повезло больше других, он находился в самой лаборатории.
Говорят, там керамика плавилась. То ли память Козмину отшибло, то ли еще
что, короче, к Козмину никого не подпускают. Если кто знает подробности,
то Юренев или Теличкина.
- Такие вот дела, - мрачно закончил Славка. - И фотографии убери.
- Не уберу, - сказал я зло. - Больше того, я их тебе и оставлю.
- Зачем? - по-настоящему испугался Славка.
- Хочу знать, в чем тут фокус, настоящие они или смонтированные? А
если смонтированные, то как такое делается? Ну, Славка, ты же мастер! А
откажешься, - зловеще пообещал я, - Юренева сюда притащу.
Это подействовало. Славка неохотно спросил:
- Где взял?
- В гостинице. Мне их ночью под дверь подсунули.
- Прямо так и подсунули?
- Почему так? В пакете.
- В пакете? Тогда выкладывай и его, не надо у себя ничего держать, -
чего-то он все-таки боялся, выгибал, как гусь, шею. - И ты ничего не
видел, не слышал?
- Я спал.
- Хвощинский, - не шепнул, а как-то даже прошипел Славка и пальцем
ткнул в потолок, - может, ты выше поднимешься? Всего один этаж, а? Там
знающие люди. Это они должны обо всем этом знать.
- Иди ты! - я совсем обозлился. - Никуда я не собираюсь подниматься.
И ты - молчок! Вечером загляну.
И вышел из фотобудки.
Славка, похоже, хотел выскочить вслед за мной, но меня вновь окружили
ребята. Хвощинский, а роман у тебя ничего! Ты совсем перешел в
исторические писатели? С Пикулем, наверное, знаком, да?
Я прорвался к выходу.
Вахтер опять меня не узнал. И хорошо. Я ни с кем не хотел
разговаривать. Полупустой проспект меня радовал.
Ничего в Городке не изменилось.
Аптека, "Академкнига", красный магазин, "Союзпечать"...
- Ахама, хама, хама...
Я вздрогнул.
Прямо передо мной, под светофором, стоял Юренев. Сигарета в его губах
погасла. Он ничего не видел, задумавшись.
Трудно поверить, но бессонная ночь никак на нем не сказалась. Он был
свеж; правда, задумчив. Белая рубашка, светлые брюки. Никаких припухлостей
под глазами. Кудри, конечно, седоватые, но к бессонной ночи это не имело
отношения.
- Привет.
Юренев очнулся.
Ни удивления, ни приветливости. Скорее, недовольство.
- По утрам, Хвощинский, не звони мне. Не принято мне звонить по
утрам.
Он так и сказал - не принято. Это меня взбесило.
- Я звоню, когда возникает необходимость.
- Да ну? - неожиданно удивился он. Кажется, по-настоящему удивился.
- Почему ты ничего вчера не сказал об Андрее Михайловиче?
- А ты спрашивал? - с неожиданным, с каким-то даже неприличным
любопытством Юренев внимательно меня осмотрел. - Ты же настойку на орешках
жрал, а потом коньяк. Нельзя тебе пить так много, - он изучал меня как
афишную тумбу. - А что до Козмина, можешь ему позвонить.
- Я звонил.
- И что? - спросил Юренев насмешливо.
- Отправляют к доктору Юреневу.
- Ну и звони ему.
Я остолбенел.
- Издеваешься? Что с Андреем Михайловичем?
- Ахама, хама, хама... - Юренев снова задумался. Потом вспомнил обо
мне и заметил неопределенно:
- Завтра.
- Что завтра? - не понял я.
- Или послезавтра... - он что-то решал про себя. - Скорее,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг