темой, и я несколько раз ошибся; потом мой взгляд снова упал на раскинутые
ноги фон Эрнена, и до меня дошел весь абсурд происходящего. Я отшатнулся в
сторону и уставился на своего гостя. Он перестал играть и некоторое время
сидел неподвижно - казалось, уйдя глубоко в свои мысли. Потом он
улыбнулся, протянул руку и взял с крышки распятие.
- Бесподобно, - сказал он. - Я никогда не понимал, зачем Богу было
являться людям в безобразном человеческом теле. По-моему, гораздо более
подходящей формой была бы совершенная мелодия - такая, которую можно было
бы слушать и слушать без конца.
- Кто вы такой? - спросил я.
- Моя фамилия Чапаев, - ответил незнакомец.
- Она ничего мне не говорит, - сказал я.
- Вот именно поэтому я ей и пользуюсь, - сказал он. - А зовут меня
Василий Иванович. Полагаю, что это вам тоже ничего не скажет.
Он встал со стула и потянулся; при этом суставы его тела издали
громкий треск. Я почувствовал легкий запах дорогого английского одеколона.
- Вчера, - сказал он, пристально глядя на меня, - вы забыли в
"Музыкальной табакерке" свой саквояж. Вот он.
Я посмотрел на пол и увидел стоящий возле ножки рояля черный саквояж
фон Эрнена.
- Благодарю вас, - сказал я. - Но как вы вошли в квартиру?
- Я пытался звонить, - сказал он, - но звонок, видимо, не работает. А
ключи торчали из двери. Я увидел, что вы спите, и решил подождать.
- Понятно, - сказал я.
На самом деле ничего понятно мне не было. Как он узнал, где я? К кому
он вообще пришел - ко мне или к фон Эрнену? Кто он и чего он хочет? И
почему - именно это мучило меня невыносимо - почему он играл эту проклятую
фугу? Подозревает ли он что-нибудь? (Кстати сказать, накрытый пальто труп
в углу смущал меня меньше всего - это был вполне обычный для чекистских
квартир предмет обстановки.)
Чапаев словно прочел мои мысли.
- Как вы очевидно, догадываетесь, - сказал он, - я к вам не только по
поводу вашего саквояжа. Сегодня я отбываю на восточный фронт, где командую
дивизией. Мне нужен комиссар. Прошлый... Ну, скажем, не оправдал
возлагавшихся на него надежд. Вчера я видел вашу агитацию, и вы произвели
на меня недурное впечатление. Кстати, Бабаясин тоже очень доволен. Я хотел
бы, чтобы политическую работу во вверенных мне частях проводили вы.
С этими словами он расстегнул карман гимнастерки и протянул мне
сложенный вчетверо лист бумаги. Я развернул его и прочел:
"Тов. Фанерному. Согласно приказа тов. Дзержинского вы немедленно
переводитесь в распоряжение командира Азиатской Конной Дивизии тов.
Чапаева с целью заострения политической работы. Бабаясин."
Снизу стояла уже знакомая мне расплывающаяся фиолетовая печать. Что
же это за Бабаясин такой, смятенно подумал я и поднял глаза.
- Так как вас все-таки зовут? - прищурясь, спросил Чапаев. - Григорий
или Петр?
- Петр, - облизнув пересохшие губы, сказал я. - Григорий - это мой
старый литературный псевдоним. Знаете, все время возникает путаница.
Некоторые по старой памяти говорят Григорий, некоторые - Петр...
Кивнув, он взял с рояля шашку и папаху.
- Так вот, Петр, - сказал он, - возможно, это покажется вам не вполне
удобным, но наш поезд отбывает сегодня. Ничего не поделаешь. Война. У вас
есть в Москве какие-нибудь незавершенные дела?
- Нет, - сказал я.
- В таком случае я предлагаю вам отбыть со мной незамедлительно.
Сейчас мне надо быть на погрузке полка ивановских ткачей, и я хотел бы,
чтобы вы присутствовали. Не исключено, что вам придется выступить. У вас
много вещей?
- Только это, - сказал я, кивая на саквояж.
- Отлично. Я сегодня же распоряжусь поставить вас на довольствие при
штабном вагоне.
Он направился к дверям.
Я поднял саквояж и вышел в коридор вслед за ним. В моей голове была
совершеннейшая путаница и хаос. Человек, шагавший впереди по коридору,
пугал меня. Я не мог понять, кто он, - по манерам он меньше всего
напоминал красного командира, но тем не менее явно был одним из них; к
тому же подпись и печать на сегодняшнем приказе были такими же, как и на
вчерашнем. Выходило, что у него достаточно влияния, чтобы за одно утро
добиться нужного ему решения и от кровавого Дзержинского, и от этого
темного Бабаясина.
В прихожей Чапаев остановился и снял с вешалки длинную голубую шинель
с тремя полосами переливающегося алого муара поперек груди. Шинели с таким
украшением были последней красногвардейской модой - правда, обычно эти
нагрудные полосы-застежки делали из обычного красного сукна. Надев шинель
и папаху, Чапаев перепоясался ремнем, на котором висела коробка с
маузером, прицепил шашку и повернулся ко мне. Я заметил на его груди орден
странного вида - серебряную звезду с шариками на концах лучей. Никаких
изображений или слов на ордене не было. Чапаев заметил мой взгляд.
- Украшали себя к Новому Году? - спросил я.
Чапаев добродушно засмеялся.
- Нет, - сказал он. - Это Орден Октябрьской Звезды.
- Никогда не слышал.
- Повезет, сами такой заслужите, - сказал он. - Готовы?
- Товарищ Чапаев, - заговорил я, решив воспользоваться неофициальным
тоном нашей беседы, - у меня к вам один вопрос, который может показаться
вам странным.
- Я весь внимание, - сказал он и вежливо улыбнулся, похлопывая себя
по ножнам длинной желтой крагой.
- Признайтесь, - сказал я, глядя ему прямо в глаза, - отчего вы
играли на рояле? И почему - именно эту вещь?
Чапаев улыбнулся в усы.
- Видите ли, - сказал он, - когда я заглянул в вашу комнату, вы еще
спали. Так вот, во сне вы насвистывали - боюсь, правда, что не совсем
точно - эту фугу. Что же до меня, то я очень люблю Моцарта. Когда-то я
посещал консерваторию и готовился к карьере музыканта. Но с тех пор многое
в моей жизни изменилось. А отчего это вас волнует?
- Так, - сказал я, - пустое. Одно странное совпадение.
Мы вышли на лестничную клетку. Ключи действительно торчали из двери.
Я машинально запер квартиру, бросил их в карман и пошел по лестнице вслед
за Чапаевым, думая о том, что у меня никогда в жизни не было привычки
свистеть. Тем более во сне.
Первым, что я увидел, выйдя на морозную солнечную улицу, был длинный
серо-зеленый броневик - тот самый, который я заметил вчера на улице возле
"Музыкальной табакерки". До этого я не видел таких машин - это,
несомненно, было последнее слово науки уничтожения. Его корпус был усеян
крупными полукруглыми заклепками; вперед выдавалось тупое рыло мотора,
увенчанное двумя мощными фарами; высокий стальной лоб, чуть скошенный
назад, грозно смотрел на Никитскую площадь двумя косыми смотровыми щелями,
похожими на полузакрытые глаза Будды. Наверху была цилиндрическая
пулеметная башня, повернутая в сторону Тверского бульвара; ствол пулемета
по бокам был защищен двумя расширяющимися стальными полосами. В борту была
небольшая дверь.
Вокруг толпилась ребятня - некоторые были с санками, другие с
коньками, - и я машинально подумал, что пока идиоты взрослые заняты
переустройством выдуманного ими мира, дети продолжают жить в реальности:
среди снежных гор и солнечного света, на черных зеркалах замерзших
водоемов и в мистической тишине заснеженных ночных дворов. И хоть эти дети
тоже были заражены бациллой обрушившегося на Россию безумия - это было
ясно по взглядам, которые они бросали на сверкающую шашку Чапаева и мой
маузер, - все же в их чистых глазах еще сияла память о чем-то уже давно
забытом мной; быть может, это было неосознанное воспоминание о великом
источнике всего существующего, от которого они, углубляясь в позорную
пустыню жизни, не успели еще отойти слишком далеко.
Чапаев подошел к броневику и отрывисто постучал в борт. Заработал
мотор, и зад броневика окутался облаком сизого дыма. Чапаев открыл дверь,
и в этот самый момент я услышал за спиной скрип тормозов. Рядом с нами
остановилась крытая машина. Из нее вылезли четверо в черных кожаных
куртках и скрылись в подъезде, из которого мы только что вышли. У меня
екнуло в груди - я подумал, что они приехали за мной. Наверно, эта мысль
пришла мне в голову оттого, что эти четверо напомнили мне вчерашних
актеров в черных плащах, выносивших со сцены труп Раскольникова. Один из
них, задержавшись в дверях, поглядел в нашу сторону.
- Быстрее, - крикнул из броневика Чапаев. - Холоду напустите.
Я кинул внутрь саквояж, торопливо влез следом и захлопнул за собой
дверь.
Interieur этой грозной машины очаровал меня с первого взгляда.
Небольшое пространство, отделенное перегородкой от кабины шофера,
напоминало купе Норд-экспресса: два узких кожаных дивана, столик между
ними и коврик на полу создавали, несмотря на тесноту, ощущение уюта. В
потолке был круглое отверстие, за которым виднелся массивный приклад
зачехленного пулемета; в пулеметную башню поднималась ажурная винтовая
лесенка, кончающаяся подобием вращающегося стула с упором для ног.
Освещала все это небольшая электрическая лампочка, в свете которой я
разглядел картину, прикрученную к стене болтами по углам рамы. Это был
маленький пейзаж в духе Джона Констебля - мост над рекой, далекая грозовая
туча и романтические руины.
Чапаев поймал раструб переговорной трубки и сказал в него:
- На вокзал.
Броневик мягко тронулся с места - движение внутри почти не ощущалось.
Чапаев сел на диван и жестом пригласил меня сесть напротив.
- Великолепная машина, - сказал я совершенно искренне.
- Да, - сказал Чапаев, - недурной броневик. Но я недолюбливаю
технику. Когда вы увидите моего коня...
Он сунул руку под столик и вынул оттуда сложенную игральную доску.
- Партию в трик-трак? - спросил он.
Я пожал плечами. Открыв доску, он принялся расставлять черные и белые
шашки.
- Товарищ Чапаев, - заговорил я, - а в чем будет заключаться моя
работа? Какой круг вопросов?
Чапаев бережным движением поправил ус.
- Видите ли, Петр, наша дивизия - это сложный организм. Я полагаю,
что вы постепенно втянетесь в его жизнь и сами найдете для себя, так
сказать, нишу. Сейчас еще преждевременно говорить о том, какой именно она
будет, но из вашего вчерашнего поведения я понял, что вы человек
решительный и к тому же тонко чувствуете суть происходящего. Такие люди
нам нужны. Ваш ход.
Я кинул кости на доску, размышляя, как себя вести. Мне плохо
верилось, что он действительно красный командир, - почему-то я думал, что
он играет в ту же безумную игру, что и я, только дольше, виртуознее и,
возможно, по своей воле. Но, с другой стороны, все мои сомнения
основывались исключительно на его интеллигентной манере разговора и
гипнотической силе глаз, а это само по себе ничего не значило: покойник
фон Эрнен, к примеру, тоже был изрядно интеллигентен, а главарь ЧК
Дзержинский был довольно известным в оккультных кругах гипнотизером. И
потом, подумал я, глупа сама постановка вопроса - ведь нет ни одного
красного командира, который действительно был бы красным командиром; любой
из них просто изо всех сил старается походить на некий инфернальный
эталон, притворяясь точно так же, как и я вчера, но безоглядно. Что
касалось Чапаева, то я не воспринимал его в том качестве, которое
подразумевал его военный наряд, но другие, видимо, воспринимали - это
доказывал и приказ Бабаясина, и броневик, в котором мы ехали. Я не знал,
чего он от меня хочет, но решил пока принять его правила игры; к тому же я
испытывал к нему инстинктивное доверие. Отчего-то мне казалось, что этот
человек стоит несколькими пролетами выше меня на той бесконечной лестнице
бытия, которую я видел сегодня утром во сне.
- Вы чем-то озабочены? - спросил Чапаев, кидая кости. - Быть может,
вас мучит какая-нибудь мысль?
- Уже нет, - ответил я. - Скажите, а Бабаясин легко согласился
передать меня в ваше распоряжение?
- Как раз Бабаясин был против, - сказал Чапаев. - Он вас очень ценит.
Я решал этот вопрос с Дзержинским.
- Что, - спросил я, - вы знакомы?
- Да.
- Вы, товарищ Чапаев, может быть, и Ильича знаете? - спросил я с
легкой иронией.
- Довольно коротко, - ответил он.
- Покажите как-нибудь, - сказал я.
- Отчего нет. Если желаете, можно прямо сейчас.
Это было уже слишком. Я с недоумением посмотрел на него, но он ничуть
не смутился. Сдвинув доску в сторону, он плавным движением вытянул из
ножен шашку и положил ее на стол.
Шашка, надо сказать, была довольно странная. У нее была длинная
серебряная рукоять, покрытая резьбой, - на ней были изображены две птицы,
между которыми был круг с сидящим в нем зайцем, а все остальное место
занимал тончайший орнамент. Рукоять кончалась нефритовым набалдашником, к
которому был привязан короткий толстый шнур витого шелка с лиловой кистью
на конце. Перед рукояткой была круглая гарда из черного железа; сверкающее
лезвие было длинным и чуть изогнутым - собственно, это была даже не шашка,
а какой-то восточный, китайский скорее всего, меч. Но я не успел как
следует рассмотреть его, потому что Чапаев выключил свет.
Мы оказались в полной темноте. Я не видел ничего - только слышал
ровный шум мотора (кстати сказать, звуковая изоляция этого бронированного
автомобиля была превосходной - с улицы не долетало ни малейшего шума) и
ощущал легкое покачивание. Чапаев зажег спичку и поднял ее над столом.
- Смотрите на лезвие, - сказал он.
Я посмотрел на размытое красноватое отражение, появившееся на
стальной полосе. В нем была какая-то странная глубина - казалось, я гляжу
сквозь слегка запотевшее стекло в длинный слабо освещенный коридор. По
изображению прошла легкая рябь, и я увидел расслабленно идущего по
коридору человека в расстегнутом френче. Он был небрит и лыс; ржавая
щетина на его щеках переходила в неряшливую бородку и усы. Он наклонился к
полу, протянул вперед подрагивающие руки, и я заметил жмущегося в угол
коридора котенка с большими печальными глазами. Изображение было очень
четким, но искаженным, словно я видел отражение на поверхности елочного
шара. Вдруг неожиданно для себя я кашлянул. И тут Ленин - а это,
несомненно, был он - вздрогнул, повернулся и уставился в мою сторону. Я
понял, что он видит меня, - в его глазах на секунду мелькнул испуг, а
затем они стали хитрыми и как бы виноватыми; он с кривой улыбкой погрозил
мне пальцем и сказал:
- Мисюсь! Где ты?
Чапаев дунул на спичку, и картинка пропала; я успел заметить
удирающего по коридору котенка и вдруг понял, что видел все это вовсе не
на шашке, а только что каким-то непонятным образом был там и мог бы,
наверно, коснуться котенка рукой.
Зажегся свет. Я изумленно поглядел на Чапаева, который уже вложил
шашку в ножны.
- Владимир Ильич перечитывает Чехова, - сказал он.
- Что это было? - спросил я.
Чапаев пожал плечами.
- Ленин, - сказал он.
- Он меня видел?
- Не думаю, что вас, - сказал Чапаев. - Скорее, он ощутил некое
присутствие. Но это вряд ли его особенно потрясло. Он привык к подобным
вещам. На него много кто смотрит.
- Но как вы... Каким образом... Это был гипноз?
- Не более, чем все остальное, - сказал он и кивнул на стену,
подразумевая, видимо, то, что было за ней.
- Кто вы на самом деле? - спросил я.
- Вы задаете мне этот вопрос уже второй раз за сегодняшний день, -
сказал он. - Я уже ответил, что моя фамилия Чапаев. Пока это все, что я
могу вам сказать. Не торопите события. Кстати, в наших приватных беседах
вы можете звать меня Василием Ивановичем - "товарищ Чапаев" звучит слишком
торжественно.
Я уже открыл рот, чтобы потребовать объяснений, и вдруг одна мысль
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг