Она закрыла лицо ладонями, и слезой блеснул бриллиант в перстне на
безымянном пальце правой руки. Руки. Правой... О Изначальный кузнец
Джангар, неужели я навечно обречен с завистью смотреть на чужие руки?!
Даже если это руки любимой девушки...
Руки... и я успокаивающе погладил Чин по плечу уцелевшей рукой.
- Не плачь, девочка. Люди, опозорившие свое право держать оружие,
не стоят самой крохотной из твоих слезинок. Нет, не пугайся, я говорю не
о себе. Возможно, я заслуживаю сочувствия или жалости, но позора нет на
мне, и прошу тебя - не жалей Чэна из Анкоров Вэйских! Потому что может
прийти день - и я стану недостоин жалости, но стану достоин позора. И в
этот день перестанет саднить моя кисть, оставшаяся там, на турнирном
поле. И созревший виноград моей жизни станет в этот проклятый день
багряным и горьким вином завершения...
Ладони Чин медленно разошлись в стороны, и она совершенно по-детски
уставилась на меня во все глаза - но недетскими были испуг и надежда в
этом взгляде.
А я все пытался понять - что же я сейчас наговорил ей?! Слишком
сумбурно все получилось, слишком порывисто и нелепо... Искренне говорил
ты, Чэн Анкор Однорукий, но словно и не ты говорил... вернее, не только
ты.
Кто говорил вместе со мной? Чьи слова походили на язык древних поэм
безумного Масуда ан-Назри?
Кто предвидел страшное?..
...Хватит. Пора расслабиться.
- А сейчас, благородная госпожа, позвольте вас пригласить? - и я
плавно махнул обрубком в тот угол, где стояло наше оружие.
Продолжение нас самих.
- Почту за честь, Высший Чэн. Но...
- Никаких "но", госпожа! Кто, кроме вас и лучше вас, может мне
вернуть прежнее умение?
Чин внимательно поглядела на меня и молча кивнула.
И мы пошли к оружию.
Единорог словно бы сам скользнул в мою левую руку. И все же... Я
никак не мог избавиться от чувства неполноценности. И заранее понимал -
ничего не получится.
Поддаваться мне Чин не станет - я сразу же увижу и почувствую это.
А в полную силу...
К тому же меня все время подмывало перебросить меч в правую руку.
И я сознавал - в какой-то момент, когда сознание уступает место
мастерству, я не выдержу.
Переброшу.
2.
...Силуэт всадницы уже давно растворился в лиловых сумерках Кабира,
а я все стоял у распахнутого окна, смотрел ей вслед и слышал - нет, не
цокот копыт по булыжнику, но мелодичный перезвон оружия, звучавший, когда
соприкасались мой Единорог и Волчья Метла Чин. Только в сегодняшнем танце
я оказался слишком неуклюжим кавалером - и звон выходил не таким
радостным, как прежде, срываясь зачастую на болезненное дребезжание...
Да и звучал-то он недолго. Мало того, что острие пики дважды
замирало вплотную к моей груди - в довершение всего Чин удалось выбить
взвизгнувший Дан Гьен из моей левой руки, а такого до сих пор не
случалось никогда.
Никогда раньше.
Никогда...
Грустный вышел танец. Для обоих - грустный. Теперь-то я знал...
Знал, что отныне мой удел - грубая проза. Потому что поэзия поющего
клинка мне более недоступна.
И Чин тоже поняла это. Не могла не понять. Не думаю, что сейчас ей
намного легче, чем мне.
Впрочем...
Я стоял у окна и смотрел в сумерки, поглотившие маленькую Чин,
которую родные и близкие друзья иногда называли Черный Лебедь Хакаса.
Я был ее очень близким другом.
Улетай, лебедь...
3.
...Фальгрим явно задался целью всерьез споить меня. Он был излишне
весел и многословен, нарочито громко шутил (а голос у Беловолосого и так
- о-го-го!), постоянно подливал мне вина и изо всех сил старался не
смотреть на мою укороченную правую руку, прятавшуюся в провисшем рукаве
халата.
За последние три дня я в полной мере успел оценить деликатность моих
знакомых. Все были прекрасно осведомлены о руке бедного Чэна Анкора и все
старались на нее не смотреть.
И я в том числе.
Только никому это не удавалось.
И мне - в том числе.
- Наливай!- бросил я просиявшему Фальгриму.- Ах, судьбы наши
бренные, кто был - того уж нет... Подымем чаши пенные, как говорил
поэт!..
Поднимать чашу можно любой рукой. И я пил, пил - заливая кровью
виноградной лозы дорогой полосатый халат и мечтая опьянеть до
беспамятства.
И - не пьянел. А посему слушал последние новости Кабира в
громогласном исполнении своего приятеля - о предстоящей помолвке
племянника эмира Дауда, Кемаля аль-Монсора Абу-Салим и благородной
госпожи Масако Тодзи; о приемах и балах; о госте города - Эмрахе ит-
Башшаре из Харзы, которому ехидный и острый на язык шут эмира Друдл
Муздрый успел прицепить кличку Конский Клещ, и кличка действительно
пристала к бедному Эмраху, как тот самый клещ к конской...- Фальгрим
смеялся долго и со вкусом, после чего продолжил: о купеческом караване из
Бехзда, принесшем совсем уж несуразные слухи; о...
Фальгрим все не умолкал, но я уже плохо слушал его, хотя это было и
не очень-то вежливо. Два имени засели у меня в голове. Эмрах ит-Башшар из
Харзы и Друдл Муздрый - шут, которого многие считали советником эмира
Дауда. Впрочем, одно другого не исключало.
Я вспоминал странное поведение харзийца во время нашей первой
встречи у башни Аль-Кутуна и после нее, вспоминал многозначительные
намеки Друдла, обильно сдобренные нахальством... Оба они безусловно что-
то знали - что-то, что отнюдь не помешало бы знать и мне!
Что?
Хотя... Я невольно покосился на болтающийся рукав. Что мне с этого
знания, каким бы оно ни было? Все знание мира не стоило пяти обычных
крепких пальцев...
Фальгрим перехватил мой взгляд - и осекся на середине фразы. Понял
- зря, все зря. Зря пытался развеселить, отвлечь, напоить... Не казни
себя, Беловолосый, не ты в этом виноват. А я и так благодарен тебе уже за
саму попытку.
Лицо молодого лорда Лоулезского стало серьезным и суровым. Сейчас он
был чем-то похож на собственный двуручный меч-эспадон Гвениль, стоявший
позади Фальгрима у стены рядом с моим Единорогом. На мгновение мне даже
показалось, что и мечи тоже беседуют друг с другом - разве что вина не
пьют.
...Откуда у меня такие мысли? Спьяну, что ли?- так хмель меня
сегодня не берет...
- Извини меня, Чэн,- неожиданно тихо заговорил Фальгрим, и его
приглушенный бас напомнил мне рокотание отдаленного грома.- Я понимаю,
каково тебе сейчас... а если не понимаю, то догадываюсь. Когда б я не
проиграл ту проклятую рубку...
Он помолчал, двигая по столу свою опустевшую чашу. Чеканный дракон
из серебра, обвивавший ее, подмигивал мне кровавым глазом.
- В Кабире поговаривают, что ты хотел свести счеты с жизнью,-
глухо пророкотал далекий гром.- Я рад, что ты не сделал этого...
- Я еще сведу счеты,- криво усмехнулся я.- Только не с жизнью.
Вернее, не со своей жизнью.
Фальгрим непонимающе посмотрел на меня и потянулся за узкогорлым
кувшином.
Я и сам-то не очень себя понимал. Может быть, во мне проснулась
кровь моих легендарных вспыльчивых предков из варварского Вэя, гибких и
опасных, как клинки.
Кровь...
Алая кровь на зеленой траве.
- Гонец от солнцеподобного эмира Кабирского Дауда Абу-Салима!-
возвестил объявившийся в дверях слуга - низкорослый крепыш с двумя
боевыми серпами-камами за поясом.
- Проси,- махнул рукой Фальгрим, обрадованный тем, что столь
скользкий и болезненный разговор был внезапно прерван.
Как ни странно, я тоже испытал облегчение. Кто утверждал, что
больные любят говорить о своих болезнях? Или просто я - не больной?..
А какой я? Здоровый?!
Этого гонца я не помнил, но одевался он точно так же, как и любой
гулям эмира - праздничный чекмень темно-синего сукна, подпоясанный алым
кушаком, островерхая шапка с косицей гонца, остроносые ичиги на ногах...
Ну, и непременный ятаган за кушаком.
И сам присланный гулям был так же бородат и черноволос, с тем же
орлиным профилем, что и все гонцы эмира. Выращивают их специально для
Дауда, что ли?..
- Великий эмир Кабира приглашает Фальгрима, лорда Лоулезского, к
себе во дворец. Сегодня вечером состоится помолвка досточтимого Кемаля
аль-Монсора Абу-Салим с благородной госпожой Масако Тодзи.
Гонец отбарабанил все это заученной скороговоркой, потом заметил
меня - я еще при его появлении отошел к окну,- и поспешил продолжить:
- Вас, Высший Чэн Анкор, великий эмир также приглашает на
торжество. Посланный к вам гулям не застал вас дома...
Он запнулся и неожиданно закончил:
- А из вашего дворецкого слова не вытащишь!..
Я сдержанно кивнул.
Когда двери закрылись за гонцом, отосланным на кухню, Фальгрим
посмотрел в окно, обнаружил за ним то же, что и я - близкий к угасанию
день - и перевел взгляд на меня.
- Ну что, Чэн Анкор Вэйский, пошли жениха с невестой смотреть? А то
темнеть скоро начнет. Может, хоть там развеешься...
Я молча кивнул еще раз. Деликатные все-таки у меня друзья...
4.
Пышная суета празднества, на которое мы с Фальгримом слегка
опоздали, сразу же закружила меня, действительно давая возможность
ненадолго забыться - и я с радостью окунулся в этот шумный водоворот,
сверкающий шитьем одежд, ослепительными улыбками, полировкой клинков и
чаш с искристым вином.
Я с искренней радостью приветствовал знакомых, стараясь не обращать
внимания на бросаемые украдкой сочувственные взгляды; я раскланивался с
дамами, говоря один комплимент за другим; я даже шутил, я был почти
весел, суматоха лиц и приветствий вытеснила из головы тяжелые мысли -
чего не смог сделать хмель вина, сделал хмель праздника.
Мгновениями мне казалось, что все вернулось на круги своя, что все -
- как прежде, и я сам - прежний обаятельный и галантный Чэн Анкор, душа
общества... и ничего не случилось, словно и не было никогда разрубленного
тела на кабирской улице, не было незнакомца с изогнутым двуручным мечом,
не было неба, падающего на турнирное поле...
Не было!..
...Когда шум в зале внезапно стих, я даже не сразу сообразил, в чем
дело, всерьез увлекшись беседой с крохотным Сабиром Фучжаном, умевшим на
удивление легко управляться с огромным Лунным ножом Кван-до.
Оглянувшись, я понял, что близится кульминация сегодняшнего вечера.
Гости уже успели освободить центр зала, в углу расположились толстые
зурначи со своими дудками и согбенный старец с пятиструнным чангом - и
теперь в кругу остались двое.
Племянник эмира Кемаль аль-Монсор - не по возрасту мощный и крепко
сбитый юноша - и его невеста, стройная и легкая на ногу Масако из рода
Тодзи.
И блики от огоньков множества свечей играли на безукоризненно
отполированных лезвиях: узкой и длинной алебарды-нагинаты в руках госпожи
Масако, и тяжелого ятагана - в руках Кемаля.
В руках...
Я мысленно одернул себя и стал с интересом ждать предстоящего танца
в честь помолвки.
Наконец они поклонились друг другу: аль-Монсор - с неторопливым
достоинством и сдержанной улыбкой, Масако Тодзи - низко и почтительно,
тоже с улыбкой, но чуть лукавой.
А потом нагината госпожи Масако чуть дрогнула и неуловимым движением
взлетела вверх, описывая двойной круг вплотную к замершему Кемалю.
Замершему - да не совсем. Трижды раздавался чистый звон металла - это
стремительный ятаган аль-Монсора слегка изменял траекторию клинка
нагинаты. И тут же сам Кемаль сорвался с места - и жених с невестой
закружились по залу в звонком, блистающем танце под пронзительные вскрики
зурны и низкий ропот чанга.
Это было - Искусство.
Настоящее.
Дважды мелькало гибкое древко, и мерцающее лезвие нагинаты проходило
впритирку к шелковой кабе Кемаля; и дважды пылающий полумесяц ятагана
касался вышитой повязки, стягивавшей под грудью узорчатое кимоно госпожи
Масако.
Через некоторое время упал на пол разрубленный пояс, и взвихрились
освобожденные полы халата аль-Монсора - но в тот же миг одна из прядей
черных волос Масако плавно легла ей на плечо и сползла вниз по широкому
рукаву.
Жених и невеста улыбнулись друг другу, и танец продолжился.
Некоторые гости, не выдержав, начали присоединяться, и зал наполнился
звоном и топотом.
Прекрасная пара! Они были просто созданы друг для друга.
Как мы с Чин.
Раньше...
За моей спиной кто-то вежливо кашлянул.
Я обернулся. Передо мной стоял эмир Кабира Дауд Абу-Салим.
Собственной персоной.
- Приветствую тебя, Высший Чэн Анкор,- негромко произнес он,
поглаживая окладистую завитую бороду, лишь недавно начавшую седеть.- За
все время празднества мы с тобой так и не успели отдать дань приличиям,
поприветствовав друг друга...
- Прошу прощения, великий эмир, что я не успел это сделать первым,-
- смиренно ответил я, склоняя голову.- Для меня большая честь быть
приглашенным на этот праздник.
Кажется, я сказал это излишне сухо, а выдавить из себя
соответствующую случаю улыбку и вовсе не смог - все, праздничный
водоворот в моей голове смолк, и я вынырнул на поверхность таким же,
каким был несколько часов назад.
Эмир чуть заметно поморщился.
- Я хочу поговорить с тобой, Чэн,- по-прежнему негромко, но уже
другим тоном сказал он.- Здесь слишком шумно. Пройдем в мои покои...
- Как вам будет угодно, великий эмир,- еще раз поклонился я и
почувствовал, что говорю не то и не так.
На этот раз эмир Дауд вообще не ответил, и мне ничего не оставалось,
как просто последовать за ним.
5.
В личных покоях эмира я бывал не единожды - Дауд любил приглашать к
себе победителей турниров, а я частенько входил в их число - и всякий
раз они поражали меня заново. Нет, не своим великолепием - да и не были
они так уж подчеркнуто великолепны - а точным соответствием характеру и
даже сиюминутному настроению эмира Дауда. Этого, знаю по себе, не так-то
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг