толпы:
- Пустите! Пустите меня к нему! Да пустите же!..
И не было понятно, к кому именно рвется неистовый Фальгрим - к
невольной жертве или вслед за бежавшим палачом.
Несся от восточных площадок незаседланный каурый трехлеток, на
котором, подобно безусому мальчишке-пастуху, пригнулся к конской шее сам
эмир Кабира Дауд Абу-Салим, и кривой ятаган на его боку безжалостно бил
животное по крупу, торопя, подстегивая, гоня...
Ужом проскальзывала между сдавленными телами белая туника Диомеда из
Кимены, и серповидный клинок-махайра неотступно следил за смуглым и
гибким Диомедом, вписываясь в еле заметные просветы, раздвигая
толкающихся людей, помогая кименцу протиснуться хоть на шаг... хоть на
полшага...
И стояла на самом верху западных трибун у центрального входа ничего
не понимающая девушка в черном костюме для верховой езды. А рядом с ней,
чуть наклонясь в сторону кипящего турнирного поля, напоминающего сверху
кратер разбуженного вулкана, стояла высокая пика с множеством зазубренных
веточек на древке.
Благородная госпожа Ак-Нинчи из рода Чибетей и Волчья Метла успели
вернуться с горных плато Малого Хакаса к самому концу турнира - и мало
что говорило им увиденное столпотворение.
Но первыми к Чэну Анкору, истекавшему кровью рядом с наследственным
мечом и куском собственной плоти, успели двое. Суровый и строгий
дворецкий Анкоров по имени Кос ан-Танья, на перевязи которого
взволнованно раскачивался узкий эсток с витой гардой; и один из
приближенных эмира Дауда - не то шут, не то советник, не то и первое и
второе сразу - которого все знали, как Друдла Мудрого.
Дворецкий Кос ан-Танья спешно перетягивал искалеченную руку Чэна у
самого локтя шнуром от чьих-то ножен, а приземистый шут-советник Друдл
все глядел сквозь беснующуюся толпу, пока не опустил в бессильном
отчаянии маленький бритвенно-острый ятаган и граненый тупой клинок с
одиноким лепестком толстой гарды.
И на этот раз никому и в голову не пришло засмеяться.
А когда безумный океан толпы стал постепенно дробиться на капли
отдельных личностей, все поняли, приходя в себя и оглядываясь по сторонам
- поздно. Поздно оправдываться, поздно искать виноватых и карать
злоумышленников, потому что все виноваты и некого карать.
Опоздали кабирцы.
- Пустите... пустите меня к нему,- тихо прошептал Фальгрим
Беловолосый, и скорбно поник гигант-эспадон в его руке.
Никогда не простит себе Гвениль сегодняшнего проигрыша в рубке...
Часть вторая
ЧЕЛОВЕК МЕЧА
...Воздух умеющий рассечь,
Красным пламенем горящий меч,
В грозные дни напряженных сеч
Удлиняющийся меч.
Для закалки того меча -
Так была его сталь горяча -
Не хватило холодных ручьев,
Множество пересохло ручьев!
Бывший во чреве дракона меч,
Гору способный с размаху рассечь,
Такой, что кинь в траву его -
Он траву сумеет зажечь...
Манас
ГЛАВА ЧЕТВЕТРАЯ
1.
Боль.
Боль ползет от локтя вниз по предплечью, давящим жаром стекает в
кисть и изливается огненным потоком из кончиков онемевших пальцев. Потом
боль медленно уходит, посмеиваясь - потому что болеть уже нечему. Нет
пальцев, нет кисти, нет части правого предплечья.
Ничего этого больше нет.
Все осталось там, на турнирной площадке - и до сих пор у меня в
глазах мерцает тот радужный полукруг, которым на мгновение стало лезвие
изогнутого двуручного меча. Тогда я еще не успел понять, что произошло -
только ощутил, что моя правая рука стала непривычно короткой и
непослушной.
И небо, небо над головой моего соперника... оно слепо качнулось,
метнув солнечный диск куда-то в сторону, когда я попробовал найти точку
опоры...
И не смог.
Боли еще не было - она придет скоро, но не сразу - и вот я с
недоумением смотрю то на быстро удаляющегося человека с большим мечом на
плече, то на чью-то кисть правой руки, которая почему-то сжимает рукоять
моего - моего! - Единорога, валяющегося рядом. Почему мой меч лежит в
траве? Почему эти пальцы, вцепившиеся в чужой для них меч, подобно пауку
в трепещущую добычу - почему они тоже лежат на траве?
Почему зеленая трава так быстро становится алой?!.
А потом наконец приходит боль и у меня темнеет в глазах...
...Сколько же времени прошло с того дня? Неделя? Месяц? Год?
Столетие?.. Не помню. Время остановилось, жизнь рассечена мерцающим
полукругом, и все скрыто туманной пеленой забытья и безразличия.
И боль.
Боль в руке, которой нет.
Как мне жить дальше?
И стоит ли - жить?
Взгляд мой невольно устремляется в тот угол, где на резной
лакированной подставке, привезенной еще моим прадедом из Мэйланя,
покоится наследственный нож-кусунгобу. Его я удержу и в левой руке. Его я
удержу и в зубах. Потому что кусунгобу - не для турниров и парадных
выходов в свет. Это пропуск Анкоров Вэйских на ту сторону. Одно короткое
движение, слева направо или снизу вверх...
Я встал с постели. Покачнулся.
Устоял.
И долго смотрел на нож, разглядывая потускневшее от времени, но все
еще острое, как бритва, лезвие. Потом медленно протянул руку.
Левую.
Рукоять, покрытая костяными пластинками, удобно легла в ладонь.
Слишком удобно. Я подбросил кусунгобу и поймал его клинком к себе.
Солнечный луч скользнул по стали, и нож словно улыбнулся, подмигивая и
дразня меня.
"Ну что, парень, решился? Тогда ты будешь первым из Анкоров! Я уж
заждался..."
Я задумчиво покачал нож на ладони.
- Придется тебе еще обождать, приятель,- невесело усмехнулся я в
ответ, аккуратно кладя кусунгобу на прежнее место.
Нож разочарованно звякнул.
И ободряющим эхом отозвался с противоположной стены мой Единорог.
Сквозняк, что ли?..
Повинуясь какому-то смутному порыву, я пересек зал и снял меч со
стены. Прямой меч Дан Гьен. Фамильный клинок. Часть меня самого.
Держать меч в левой руке было несколько непривычно. А ну-ка,
попробуем... тем более что тело меня слушается плохо, но все же
слушается.
Для первого раза я замедлился и начал с самого простого. "Радуга,
пронзающая тучи" у меня получилась довольно сносно, на "Синем драконе,
покидающем пещеру" я два раза запнулся и остановился на середине танца,
тяжело дыша. Конечно, усиленные занятия многое исправят, заново
отшлифовав движения, но...
Мне и так было достаточно скверно, чтобы пытаться обманывать самого
себя. Постороннему зрителю мои движения могли показаться почти прежними,
но что-то было не так. Что-то неуловимое, настолько тонкое, что его
невозможно было передать словами. И я чувствовал, что ЭТО, скорее всего,
не удастся вернуть никакими самоистязаниями.
Хотя, может быть, дело в моем подавленном настроении?
Я хватался за соломинку.
Я еще раз исполнил "Радугу...", потом сразу перешел к очень
сложным "Иглам дикобраза", скомкал все переходы между круговыми
взмахами, до боли в деснах сжал зубы и рывком пошел на двойной выпад
"Взлетающий хвост" с одновременным падением...
В дверях беззвучно возник мой дворецкий Кос ан-Танья, застыв на
пороге и явно не желая меня прерывать.
Однако, я прервался сам. И сделал это с болезненной поспешностью. Я
не хотел, чтобы Кос видел мой убогий "Взлетающий хвост",
разваливающийся на составляющие его "иглы"...
Вот он и не увидел. Или увидел, но не подал виду. Ну что, Чэн Анкор,
наследный ван Мэйланя, тебе от этого легче?
Нет. Мне от этого - тяжелее. Хотя, казалось бы, дальше некуда.
- К вам гость, Высший Чэн.
- Кто?
До гостей ли мне?!
- Благородная госпожа Ак-Нинчи, хыс-чахсы рода Чибетей.
По-моему, только Кос ан-Танья с его уважением к любым традициям
мог научиться без запинки выговаривать полное имя той, кого я давно звал
детским коротким именем Чин. Кос, да еще сородичи и земляки Чин из
поросших лесом предгорий Хакаса. Ну, им-то сам бог велел, хотя бога их
зовут так, что даже Кос себе язык свернет...
Нет, мне не стало веселей от прихода Чин. Чэн и Чин - так любили
шутить близко знакомые с нами кабирцы. Ну что, Чэн-калека, улыбнись и
отвечай бодро и спокойно, как приличествует воспитанному человеку!..
- Пригласи благородную госпожу войти.
Кос отошел в сторону, и почти сразу в дверях появилась Чин - слегка
напряженная и взволнованная. А я на миг забыл о себе и просто стоял,
любуясь ею, как любуются портретом работы великого мастера - только
вместо резной рамы был дверной проем.
Черный облегающий костюм для верховой езды с серебряным шитьем на
груди и рукавах лишь подчеркивал гибкость ее фигуры (многие в Кабире
сочли бы ее излишне мальчишеской; многие - но не я). Вьющиеся каштановые
волосы легко падали на обманчиво хрупкие плечи, и на лбу непокорные пряди
были схвачены тонким обручем белого металла без обычных розеток с камнями
- только еле заметная резьба бежала по обручу, и язык этой резьбы был
древнее множества языков, на которых говорили, писали и пели в эмирате и
окрестных землях.
Самый дорогой самоцвет мог лишь умалить ценность этого обруча -
знака Высших рода Чибетей из Малого Хакаса; и самое дорогое платье не
добавило бы маленькой Чин ни грана очарования.
И не спорьте со мной! Все равно я не стану вас слушать. Влюбленные и
глупцы - безнадежны, как сказал один поэт, который не был глупцом, но
был влюбленным...
Взгляд зеленых глаз Чин с тревогой метнулся ко мне - но тут она
увидела Единорога в моей руке и, даже не успев сообразить, что рука -
левая, тревога в ее глазах сменилась радостной улыбкой.
А я незаметно спрятал культю правой руки за спину.
- Я рада приветствовать вас, Высший Чэн, и вдвойне рада видеть вас
на ногах и в полном здравии, судя по обнаженному мечу.
Она шагнула за порог и вновь остановилась, обеими руками держась за
свою неизменную Волчью Метлу - словно инстинктивно отгораживаясь ею от
меня и от того невозможного, небывалого ужаса, который теперь незримо
сопутствовал мне.
- И я рад вам, благородная госпожа Ак-Нинчи,- раскланялся я в
ответ, стараясь держаться к ней левым боком. И, помолчав, добавил:
- Я всегда рад видеть тебя, Чин. Пусть весь эмират провалится в
Восьмой ад Хракуташа - даже корчась на ледяной Горе Казней, я буду рад
видеть тебя, когда ты пролетишь надо мной, направляясь в Западный Край
лепестков. Ну как, похож я на записного сердцееда?
- Как я на эмира Дауда,- усмехнулась Чин и аккуратно поставила
свою Метлу в оружейный угол для гостей. А я, сам не знаю почему, опустил
рядом с ее пикой Единорога без ножен - хотя обычно мой меч висел совсем
в другом месте, чуть поодаль.
Вездесущий Кос уже успел в считанные секунды накрыть легкий стол,
расставив в кажущемся беспорядке поднос со сладостями, фрукты в
приземистых вазах, две пиалы тончайшего фарфора - в дверь сунулся было
кто-то из слуг, но Кос ан-Танья глянул на него, и слугу как ветром сдуло
- и теперь мой чуткий и замечательный дворецкий ставил на центр стола
керамический чайничек с подогретым вином.
Белым, лиосским - судя по запаху. Интересно, когда это он успел его
подогреть, не выходя из зала? И камин совсем холодный...
- Что нового в Кабире? - осведомился я, безуспешно пытаясь взять
чайничек правой рукой.
Улыбка медленно сползла с губ Чин. Я заметил, что она старается не
смотреть на мою искалеченную руку, но, против воли, взгляд Чин то и дело
скользил по культе - и тогда пальцы девушки судорожно сжимались в
твердые кулачки.
И боль, боль, плывущая в зеленых волнах ее глаз - не моя боль,
чужая, но лучше бы - моя...
Я взял проклятый чайничек левой рукой и неловко разлил дымящееся
вино в пиалы, пролив немного на скатерть. Горячие капли расплылись,
образовав уродливые пятна.
За это время Чин пришла в себя и даже смогла заговорить.
- О, Кабир - большой и шумный город. В нем происходит столько
нового, что о половине узнаешь только тогда, когда оно успело уже стать
старым. Что именно тебя интересует, Чэн?
О да, деликатная Чин постаралась ответить как можно уклончивей и
беззаботней. Ну что ж, каков вопрос, таков ответ...
- Меня интересует, нашли ли человека, который...
Я тоже помимо воли глянул на свой обрубок и перевел взгляд в угол,
где располагались Волчья Метла и Единорог. Почему-то вид оружия не
успокоил меня, как бывало обычно. Не так блестела сталь, не так лежал
меч, не так стояла разветвленная пика.
Все было не так.
- Он...- Чин запнулась и поспешно отпила из своей пиалы.- Он
скрылся. Мне Фальгрим и Диомед рассказывали, а суматоху на турнире я и
сама видела, только не понимала ничего. Но нашлись люди, которые вроде бы
заметили похожего человека в караване, уходящем в Мэйлань...
Она вдруг резко замолчала, поняв, что сболтнула лишнего.
Да, наверное, мне действительно не стоило бы этого знать.
Наверняка - не стоило. Но что сказано - то сказано.
- После его... э-э-э... его бегства в городе больше не случалось
ничего необычного? - как можно спокойнее поинтересовался я. Проклятье,
все время приходится следить за своими руками...
Чин нахмурилась и плотно сжала губы. Она явно колебалась. Но
сделавший первый шаг обречен на второй.
- Трое убиты и два человека ранены за последние две недели. Раненые
дали описание двоих...- она долго не могла подобрать подходящего слова,
так и не нашла его и тихо закончила.- Но их так и не обнаружили.
- Это не он?
- Нет. Даже не похожи. И оружие совсем другое. Я не понимаю, Чэн...
На глаза ее вдруг навернулись слезы, и от недавней сдержанности не
осталось и следа. Передо мной сидела просто испуганная и растерянная
девушка, и мне хотелось утешить ее, защитить от всех и вся - если бы не
я сам был причиной испуга Чин, не сумев защитить себя самого...
Кто бы меня утешил?! Я смутно подозревал, что в том, что могло бы
меня хоть немного утешить, крылось что-то темное и страшное - едва ли не
худшее, чем уже случившееся.
- Чэн, я не понимаю, что происходит! Как... как может держащий
оружие пойти на такое?! Ранить, искалечить, а тем более - убить! За что?
И - зачем?! Это не прибавит к его имени ни гордости, ни почета, да и
само имя придется вечно скрывать! Я не понимаю... не могу понять... не
могу!..
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг