живу здесь. И я умру здесь, потому что в миру я боюсь. Я боюсь встречи с
моим наставником, хотя понимаю, что он давно умер; тогда ему было
пятьдесят шесть, и с тех пор прошло шестьдесят с лишним лет. Но... я
боюсь.
Старик промолчал. Якоб напряженно вслушивался в последние обрывки
неясного бормотания.
- Ну а сейчас... Привык. Живу - ничего. Люди здесь хорошие... Горы...
Небо рядом... Совсем уже рядом... Привык.
Якоб поднялся.
- Храни тебя Бог, старик. Но... я так не сумею. Сегодняшнюю ночь я
проведу в храме.
ОРНАМЕНТ
...В далекой темной стране,
Где ночь не рождает звезд,
Где дикий бессмертный мрак
Кует пространство во льды,
В провале бездонной мглы
Он ждет.
Он льет в черноту небес
Цветные сполохи зла -
Холодный умерший свет
Без отсветов, без тепла -
Страшней непроглядной тьмы.
И ждет.
А время идет над ним,
Как плавный медленный снег,
Вплетается в вещие сны
Паденьем ушедших лет,
И дрема его легка:
Он ждет.
Он ждет мгновенья, когда
Сквозь саван снегов и веков
Услышит могучий зов
Отмерившей срок судьбы,
Он ждет.
О люди заливов! К нам
Приходят жрецы из стран,
Где страх сильнее людей -
Жрецы в одеждах старух,
С макушкой, обритой в круг.
(Помните: ОН ждет!)
Они манят и зовут
Забыть о наших богах,
Для бога, который в них...
(Но помните: ОН ждет!)
Их бог прекрасен лицом,
Как тот, что дремлет и ждет...
Этих слов не было в Книге Небытия. Их пел скальд Торир Высокая Секира
- он пел их давно, в искрящиеся дни своей короткой жизни, и холодные
снежные слова чужой саги неожиданно всплыли в памяти Якоба, когда он тихо
брел к капищу Сарта Ожидающего...
9
"Осенней порой
Под сводами горного храма
Застыли в тиши,
Грустно выстроившись по чину,
Одинокие божества..."
Солнце еще не скрылось за перевалом, когда Якоб вновь переступил
порог разрушенного храма. Теперь он знал дорогу - и теперь он пришел один.
Закатные лучи медленно текли через небольшое отверстие под самым потолком
(язык не поворачивался назвать его окном), багряные блики мелькали на
алтаре с Книгой, густым отсветом ложась на оплавленную маску Сарта - и
из-за этого лицо статуи казалось окровавленным.
Якоб старался не думать о том, что может произойти с ним самим
сегодняшней ночью, но руки его слегка дрожали, расстилая в углу
принесенное с собой одеяло из верблюжьей шерсти; две свечи, кресло, трут,
короткий кинжал... Лекарь усмехнулся. С ножом на видения? - но присутствие
знакомого оружия-инструмента, привычный холодок вороненого клинка все же
вернули некоторую ясность сумбуру растрепанных мыслей.
Прежде, чем опуститься на крохотный оазис реальности в пустыне
суеверия, Якоб еще раз оглядел древнее капище - и внимание его неожиданно
привлек крест, выцарапанный на противоположной стене. Камень был освещен
заходящим солнцем, и на светлом фоне ясно вырисовывалась чернота символа.
Якоб встал и подошел к стене. Под крестом виднелась аккуратно выведенная
надпись "Да святится имя Твое..." Латынь.
Скорее всего, это были следы освящения руин наставником дряхлого
Бартоломео. Якоб скользнул взглядом по шероховатостям сланца и обнаружил
смазанную корявую подпись. "Смиренный брат ордена святого Доминика, раб
Божий..." От имени осталась лишь буква "Л". Или испорченная "А". И когда
Якоб пытался разобрать полустертые линии - над перевалом сошлись
взлохмаченные тучи, солнце утонуло в их влажной прохладе, и в наступившей
темноте растаяли крест, подпись и прочие попытки безвестного раба Божьего
преуспеть на стезе истинной веры. Закат иссяк.
Якоб не хотел зажигать свечи без особой надобности и вернулся к
импровизированному ложу, справедливо рассудив, что подпись можно
попытаться разобрать утром - если ее вообще можно разобрать. Затем он лег
на спину, пододвинул кресало и закрыл глаза.
...Сон не шел. Молчал алтарь, тупо таращился застывший идол, черный
валун книги лежал на прежнем месте; и бессмысленность происходящего давила
на сомкнутые веки молодого лекаря. Тишина. Покой. Страх. Камень стен.
Тишина. Страх. Расширенные в немыслимом ужасе зрачки. Бегущий с резвостью
юноши почтенный фра Лоренцо. Клетчатое покрывало шейха... нож айяра, идол,
ученики с лицами статуй, напряжение под капюшоном рясы, доминиканец со
святой водой, Книга с чистыми страницами, раб Божий и подпись со смазанной
буквой... Надо будет спросить завтра у старого Бартоломео... Завтра...
Якоб так и не понял, заснул он в конце концов или нет. Он медленно
открыл глаза - и прикрыл их ладонью, защищаясь от внезапного света. Обе
свечи, поставленные у изголовья, горели ровными желтыми язычками, хотя
лекарь готов был поклясться, что не прикасался к кресалу. С недоумением
Якоб перевел взгляд на Сарта Ожидающего, рассчитывая на обещанные перемены
в его гримасе и втайне боясь их - идол стоял на месте и в плавящемся
выражении его жуткого лица ничего не изменилось. Алтарь, Книга,
безразличие камня и неизвестно почему горящие свечи.
Якоб почувствовал, что не может больше лежать, и, встав с одеяла,
стал прохаживаться из угла в угол, разминая затекшее тело. Потом он
остановился у Книги и нерешительно взял в руки перо... Нет. Он не знал, о
чем писать. По роду своих занятий лекарь вообще относился с уважением к
написанному слову и, поколебавшись, он опустил перо на место и вновь
принялся вышагивать из угла в угол.
Долго ли продолжалось однообразное ночное бдение, и было ли оно сном
или явью - это для Якоба осталось тайной. Как заведенный, он мерил шагами
гулкую пустоту помещения, иногда засыпая на ходу - если только можно спать
во сне! - несколько раз останавливался у алтаря, глядел на чистые
страницы, брал в руки перо и, подумав, клал его на место, снова вливаясь в
привычный ритм бесконечных шагов; Ожидающий безмолвно возвышался в углу,
страницы Книги были по-прежнему чисты. Ничего не происходило.
Якоб настолько отупел от своего бессмысленного хождения, что даже не
удивился, в очередной раз застывая у Книги с пером в руке - не удивился
ровному низкому голосу, в котором не оказалось ни тени насмешки.
- Зачем ты сюда пришел?
- Я пришел писать Книгу, - хрипло ответил Якоб и поднял голову.
Лицо Сарта неузнаваемо изменилось. Над Якобом склонялось усталое и
задумчивое лицо грустного обычного человека - и лишь на дне его глаз
стояло нечто такое, что заставило Якоба попятиться.
- Я пришел писать Книгу, - упрямо повторил лекарь, сутулясь под
внимательным взглядом.
- Тогда пиши, - идол остался неподвижным.
- Я... я не знаю, что писать, - честно признался краснеющий лекарь.
- Это я вижу. Тогда уходи. Книгу пишут знающие. И не тебе вписывать
недостающее в Книгу Небытия. Уходи.
- Но я хочу узнать...
- Узнать хотят многие. Но уходят отсюда лишь те, кто пишет. Я дал
тебе шанс. Ты не воспользовался им.
Громада статуи нависла над Якобом, и Сарт стал разрастаться, вытесняя
вспухающим телом дрожащий воздух, тесня в угол испуганного, закрывающегося
рукой Якоба - и в свете свечей зарделся кровавый камень на узком перстне,
который Якоб обычно прятал в ладони от досужих взглядов.
Рот, вырезанный в камне, удовлетворенно мигнул, и вместе с ним
мигнули и погасли свечи - отчего драгоценность вспыхнула еще ярче, ее
багровый отблеск упал на статую и съежившийся Сарт отступил и подался
назад.
- Дай, - голос Ожидающего прозвучал неожиданно печально.
- Дай посмотреть...
Якоб заколебался. И вдруг, повинуясь неосознанному порыву, он сорвал
перстень и протянул идолу.
Сарт и перстень долго смотрели друг на друга. Бесконечная,
нечеловеческая - и в то же время такая земная тоска стыла в глазах статуи,
и в ответ робко мерцал камень перстня.
- Береги его, - наконец произнес Сарт, и кольцо опустилось в ладонь
лекаря. - Береги... И чаще корми его светом. Задай мне один вопрос,
чужеземец, - один, ты слышишь?! - и уходи. Не искушай судьбу.
Тысячи вопросов закружились в голове Якоба, все они были важными, все
они были необходимыми, и не вставал меж ними один-единственный, главный;
время шло, ждал Ожидающий, и наконец Якоб решился.
- Что писал в Книге Небытия доминиканский монах, приходивший сюда
более шестидесяти лет назад?
- Исповеди. Исповеди тех людей, которые придут к нему много лет
спустя. Будущие исповеди.
Якоб огляделся - молчал алтарь, черный валун Книги недвижно лежал на
прежнем месте, и застывший идол ухмылялся своей оплавленной загадочной
маской.
Камень перстня медленно угас, и развалины погрузились в темноту...
Возможно, все было именно так. Или иначе. Или... Во всяком случае, с
первыми лучами зари Якоб проснулся на колючем верблюжьем ложе, ошарашенно
глядя по сторонам. Ничего не изменилось. Кресало, кинжал, статуя,
перстень, повернутый камнем внутрь, свечи... Они даже не были оплавлены -
ровные гладкие срезы и свежие фитили. Впрочем, не совсем свежие - концы их
казались слегка обугленными...
Выходя из капища, Якоб задержался у стены с крестом и всмотрелся в
рисунок. Подпись была четко прорисована глубокими жирными линиями.
Крест.
"Да святится имя Твое..."
"Смиренный брат ордена святого Доминика, раб Божий Лоренцо"
И дата. Шестьдесят три года тому назад.
- Спасибо, Сарт, - не оборачиваясь, сказал Якоб. - Ты ответил на два
вопроса. Спасибо.
10
"Между жизнью и смертью
Все падает, падает снег..."
- Дай мне заглянуть в твои глаза, упрямый Якоб из далекой Генуи...
- Гляди. Гляди внимательнее, износившийся Бартоломео Висконти, так и
не дошедший ко Гробу Господню. Там нет мрака.
- Да. И это странно. У всех, вышедших из ночного бдения, мрак был. А
некоторые навсегда оставались в руинах, и печать смертного ужаса лежала на
ушедших за грань. Я боялся за тебя, упрямый Якоб.
- А я боюсь до сих пор. Слушай, старик, я сейчас опишу тебе одного
человека...
- Хорошо. Я слушаю.
- Среднего роста, полнеющий, возраст ближе к шестидесяти; волосы
темные, то есть были темные, теперь с густой сединой, плешь на макушке...
Что еще?.. Нос с горбинкой, губы узкие, носогубные впадины углублены,
глаза голубые, водянистые, жесткие... чуть заметный шрам, косой рваный, на
подбородке слева...
Лысый Барт трясся и хватал воздух изможденными руками, не в силах
произнести ни слова. Якоб вцепился в лохмотья старика, встряхивая его
худое легкое тело.
- Имя! Имя, старик! Говори!...
- Лоренцо... Отец Лоренцо! Господи...
Якоб отпустил дрожащего Бартоломео.
- Вот именно, Барт. Вот именно. Господи - и пусть Всевышний стережет
нас на открывшемся Пути. Видимо, правда то, что не мы идем по Пути, но
Путь проходит через нас...
Прихрамывающий старик скрылся в доме, и Якоб устало опустился на
валун, бессмысленно растирая запястье левой руки. Теперь он знал секрет.
Слишком много чужого грядущего страха излил доминиканец Лоренцо на
страницах Книги, записывая предстоящие ему исповеди; и страх стал залогом
его существования. Дьявол в рясе, он вынуждал людей видеть то, что
повергало их в ужас, каждого - свое, тонко чувствуя особенности
человеческой психики; и когда страх охватывал человека, человек умирал,
выплескивая в последней судороге душу, жизненную силу - чтобы продолжал
жить нестареющий брат ордена святого Доминика, вписавший свою долю в Книгу
Небытия.
И не только люди... Страх - пища, страх - вода, воздух, дыхание - и
труп собаки с расширенными зрачками.
Кто остановит того, чье имя было начертано под крестом в руинах?!
Якоб не мог явиться к кади и рассказать об узнанном - лекаря сочли бы
помешанным. Не мог он и убить фра Лоренцо - даже б если эта попытка и
удалась, убийцу почтенного священника немедленно казнили бы на площади. А
Якоб отнюдь не стремился героически умереть - у него был дом, его жена
ждала ребенка, и вообще генуэзец любил жизнь, со всеми ее мелкими
радостями и огорчениями... Он любил жизнь, и фра Лоренцо любил жизнь -
чужие жизни, чужие души, чужой страх...
- Господи, - негромко сказал Якоб, глядя в безразличное хмурое небо,
чем-то напомнившее ему шейха Великого Отсутствия.
- Господи, как бы там тебя не назвали, - ну почему именно я?!
Небо молчало.
Небу нечего было ответить.
У проводника Джухи родился сын. Мальчик. Это большая радость.
Проводник Джуха все точно рассчитал. Сегодня он убьет горного барса с
вершины Тау-Кешт, убьет на глазах друзей-загонщиков, на глазах городского
гостя с мягкой улыбкой и холеными женскими руками, - и когда огонь опалит
усы убитого зверя, гордая душа барса войдет в новорожденного, и сын сможет
получить имя. Это радость. Да.
Проводник Джуха все точно рассчитал. Он не учел одного - яростного
прыжка загнанного хищника, затравленного, взбешенного, и забывшего в
опьянении броска, что он - добыча.
Барс рычал, упираясь мощными передними лапами в грудь поверженного
человека, барс ревел, гордо запрокидывая тяжелую голову, сверкая
голубизной клыков, - а далеко внизу суетились ничтожные двуногие, и луки
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг