Перед статуей возвышался массивный алтарь, и на его матовой
полированной поверхности лежала Книга. Якоб бережно отстегнул роговую
застежку, та поддалась на удивление легко, и Книга раскрылась на первой
странице.
Бумага? Или пергамент? Что бы это ни было, оно сумело не пожелтеть от
времени, хотя возраст Книги явно измерялся веками. Лист выглядел
хрустящим, белоснежным... и девственно чистым. Ни одной строчки, ни единой
буквы... На первой странице не было написано ничего.
Как и на всех последующих.
Рядом стоял яшмовый флакон, и чернила в нем, согласно утверждению
проводника, никогда не высыхали; чуть поодаль валялось несколько очиненных
гусиных перьев.
Якоб взял одно из них в руки, подержал и осторожно опустил на место.
Если книга чиста - не ему, случайно или неслучайно пришедшему сюда, брать
на плечи груз начального слова.
У выхода Якоб задержался и легко погладил плиты стены. Камень был
гладким и шершавым. Одновременно.
7
"Вышла луна.
Человек стоит на пригорке.
У него под шляпой лицо человечье".
- Да хранит вас Господь, юноша... Надо полагать, вы и есть тот самый
любопытный горожанин, о котором говорил мне проводник Джуха?..
Человек, выбравшийся из невообразимо покосившейся хижины, выглядел
дряхлым и больным. Ветер легкомысленно трепал редкие белые волосы, бурая
хламида выглядела заношенной до полной неопределенности покроя, и Якоб, не
колеблясь, помог ему опуститься на близлежащую глыбу - хотя давно уже
отвык слишком близко подходить к незнакомым людям и откликаться на
обращения типа "юноша".
Старик с кряхтением распрямился, и Якоб присел перед ним на корточки,
глядя снизу вверх в изрезанное морщинами, гладко выбритое лицо. Именно
отсутствие бороды, столь обязательной в здешних местах, и убедило лекаря в
том, что он нашел нужного человека.
- Мир вам, - сказал Якоб. - Меня зовут Якоб Генуэзо. А вас, вероятно,
зовут...
Якоб запнулся, вспоминая слова проводника, помолчал и неуверенно
закончил:
- А вас, вероятно, зовут Лысый Барт?
- Зовут, зовут, - захихикал старик, - еще как зовут... Уже умирают
дети тех, кто видел мой приход сюда, но легенды есть легенды, и им до сих
пор снится тонзура, выбритая у меня на макушке. Конечно, лысый, и
разумеется, Барт...
- Барт - это Бертольд? - спросил Якоб. - Или Бертуччо?
- Ах да, - протянул старик. - Я и забыл, что вы из Генуи...
Бартоломео, юноша, Бартоломео Висконти, но местные олухи скорее сломают
язык, чем сумеют это выговорить. Хотя они прекрасно относятся к именам
вроде Гийясаддин Абу-л-Фатх-Муйва Багдади, а я выучился не сбиваться на
втором слоге лишь спустя сорок лет жизни в горах... И до сих пор,
поверьте, у меня першит в глотке...
Якоб вежливо улыбнулся. Лысый Барт покосился на него и облизал языком
пересохшие губы.
- Итак, юноша, о чем жаждете услышать от старого лысого Барта?
- О руинах, - коротко ответил Якоб. - И о Книге.
Старик опустил голову, и лекарь с трудом сумел разобрать его глухое
горестное шамканье.
- Ну почему, - бормотал Барт, - почему?!. У проводника Джухи вчера
родился сын и через день ему будут давать имя, в ту же луну готовится
облава на барса с перевала Тау-Кешт... Почему бы вам всем не
интересоваться тем, что окружает вас, что дает повод к мелким ежедневным
радостям? Почему вы обязательно стремитесь открыть запретную дверь и
заглянуть в недозволенное? Почему вас так влечет Бездна - почему?!.
Якоб поднял обломок кривой ветки и начертил на песке у ног Бартоломео
две строки. "Ничего не поделаешь, надо - вот и иду..." - было написано на
песке.
Старик уперся руками в колени и долго молчал.
- Ты знаешь латынь? - наконец спросил он.
- Я - врач, - ответил Якоб. - И я из Генуи.
- Да, да... - кивнул головой Барт. - И ты видел Книгу?
- Видел.
- Она была чистой?
- Да.
- Конечно... Она всегда остается чистой. Горцы говорят, что Книгу
Небытия закончить способна лишь та, которая начала...
- Та? - выпрямился Якоб. - Женщина?
- Так говорят. Хотя мало ли что говорят хмурые неграмотные горцы?!
Нечто подобное заявил мне старик мулла, плевавшийся при одном упоминании
чего-нибудь, что не помещалось под его зеленой чалмой. Но, по местному
преданию, Книгу писала женщина с льняными волосами, столь необычными для
черноволосых гурий здешних легенд. Сероглазый юноша стоял за ее спиной, и
виднелась в глубине храма тень того, кто ждет сейчас у алтаря. Здешние
жители плохо знают Коран, и они считают, что когда-нибудь Книга соберет
своих - и тогда она будет дописана. А пока ее можно писать - но не читать.
Пока не придет время... Возможно, именно этого часа ждет Сарт, стоящий над
Книгой.
- Кто он?
- Никто не знает ответа на твой вопрос. Он - Сарт. Он - ждет. Все.
Якоб нахмурился.
- Ты пугаешь меня сказками, старик. Я по локоть погружал руки в
мертвые тела, и не видел души, и не видел суеверий - кровь и мясо, грязные
и понятные. Я хочу правды.
- Ты хочешь правды? - старик, казалось, врос в свой валун. - Хорошо.
Вот тебе первая правда. Лет сто назад жил в горах человек по имени Джукмар
- и я знавал людей, еще помнивших его буйный нрав. В горах живут долго...
И любил Джукмар горячее вино, горячих женщин и горячих коней; и не боялся
ни бога, ни черта.
И вот как-то раз поспорил он по пьяному делу с двумя дружками, что
войдет нынешней ночью в храм Сарта Ожидающего и напишет в Книге имя своей
последней любовницы - что бы ни думали по этому поводу все демоны, вместе
взятые.
Утром дикий Джукмар не вернулся. А когда люди вошли в храм, то
увидели святотатца, валявшегося у алтаря с расширенными от ужаса зрачками.
Мертвым.
Якоб весь напрягся. В окружающей тьме блеснул луч знакомого. Те же
симптомы!..
- Книга оставалась чистой, но, взглянув в лицо Сарту, люди выбежали
из капища. В тот день оно стало таким, каким ты видел его сегодня. До
того, говорят, оно было совершенно нормальным...
Старик тяжело поднялся и заковылял к дому. Войдя внутрь, он загремел
невидимыми предметами, сопя и отдуваясь. Спустя некоторое время он опять
высунулся в проем, держа в руках увесистый сверток, завернутый в
промаслившуюся ветхую ткань.
- Хватит на сегодня правды, - объявил Лысый Барт. - За остальной
придешь завтра. И вот что еще... Держи, лекарь. Не всегда был я дряхл, и
да поможет тебе на крутом склоне поисков костыль, поданный старым глупым
Бартоломео... Я думаю, ты найдешь ему лучшее применение. До завтра, Якоб
из Генуи.
Якоб осторожно развернул оставленный сверток. В груде ветоши привычно
поблескивала цагра - тяжелый боевой арбалет генуэзской пехоты. И девять
неоперенных спиц с тусклыми наконечниками.
8
"В мельканьи туч, в смятеньи страшных снов
Виденья рвали душу вновь и вновь,
И был наш день - запекшаяся рана,
И вечер был - пролившаяся кровь."
Ранним утром Якоб выпросил у проводника Джухи крыло сбитого беркута и
поставил на арбалетные "болты" тройное оперение. Память цепко держала
навыки, давно похороненные на дне прошедшего, и угрюмый Джуха с удивлением
косился на чудное занятие гостя. Здесь пользовались в основном короткими
черными луками из турьего рога, бившими на сравнительно небольшое
расстояние, вполне приемлемое в бесконечной мешанине скал и уступов.
Закончив установку баланса, Якоб завернул цагру в тряпку, и
отправился к Лысому Барту. Тот уже ждал гостя, сидя на глыбе и растирая
подагрические колени.
- Ты пришел, - без обиняков заявил старик. - И ты пришел за второй
правдой. Слушай. Я сам был свидетелем, и лучше мне было бы не видеть и не
слышать того, что вновь всплывает перед моим внутренним взором.
Якоб улыбнулся про себя высокопарности старика, но придал лицу
строгое и заинтересованное выражение. Кажется, Барт заметил его иронию,
потому что он долго смотрел на лекаря, прежде чем заговорил снова.
- Когда юный сорвиголова Бартоломео Висконти решил посвятить
беспутную жизнь свою служению Предвечному - выбранный пастырь увлек его в
паломничество ко Гробу Господню. Видно, так судил Всевышний, но мы
остановились именно в этой деревушке.
Узнав о языческом капище, наставник пожелал непременно осмотреть его,
а после настоял на том, чтобы остаться в руинах на ночь. Местные жители
настойчиво остерегали его, но священник заявил, что истинный Бог способен
оградить своего слугу от любых козней сатаны; кроме того, при нем
находилось Евангелие, кажется, от Матфея, и небольшое распятие - подобного
запаса, как он полагал, вполне достаточно, чтобы обратить в бегство любое
исчадие ада, рискнувшее появиться в развалинах.
Меня наставник отправил в деревню, и я с радостью последовал его
приказу - мне не особенно нравилась перспектива встретить полночь у идола
с такой жуткой рожей.
На следующее утро наставник возвратился в селение целым и невредимым,
что прочно утвердило за ним сомнительную славу великого колдуна. Я
гордился пастырем, превозносил его перед местными - но с тех пор я избегал
взгляда наставника, где стали клубиться первые облачка странного,
запредельного мрака... Впрочем, мне могло и показаться.
Весь следующий день наставник был хмур и задумчив, а с закатом ушел
ночевать в капище. Так прошла неделя; нам давно пора было продолжать
паломничество - но оно откладывалось со дня на день. Пастырь медлил, ночи
он проводил в храме Сарта Ожидающего, и с каждым рассветом все больше
живой тьмы клубилось в его зрачках.
Лишь на седьмой день, глядя на опускающееся солнце, учитель поведал
мне о своих загадочных ночах.
В первый раз он твердо решил не спать в обители греха, затеплил
лампаду и уселся у алтаря, читая главы из Писания. Но сон настойчиво
кружил вокруг пришельца, и пастырь так и не понял до конца - явилось
произошедшее плодом больного сна, или же было на самом деле.
Лампада неожиданно вспыхнула призрачным голубоватым светом, и в его
отблесках резко изменилось лицо каменного идола. На священника глядело
обычное лицо пожилого, умудренного опытом человека, ничем не схожее с
прежней оплавленной маской.
- Ты пришел писать Книгу, - утвердительно сказал идол.
- Да, - к собственному удивлению ответил священник.
- Ты знаешь, что писать?
- Знаю.
Идол удовлетворенно кивнул. Наставник взял перо, обмакнул его в
чернила и раскрыл Книгу...
Он писал всю ночь, до рассвета. Лампада продолжала гореть, хотя никто
не подливал в нее масла; иногда Ожидающий вмешивался, ему казалось, что
наставник пишет не то, что надо - и тогда они спорили. Наставник не
запомнил предмета спора, но беседа шла весьма миролюбиво, подкрепляемая
цитатами из Библии, Корана, Торы и иных текстов...
Ты удивлен, Якоб из Генуи? Да, Сарт знал Библию, и святые откровения
отнюдь не жгли ему язык... Один Бог знает, откуда явился к нам Ожидающий;
да и в этом я не уверен, ибо он пришел оттуда, где начали писать Книгу
Небытия. Он пришел, и он ждет ту, которая закончит начатое...
Они спорили, и в конце концов один из них соглашался, и наставник
продолжал писать.
Утром он очнулся у алтаря. В руке он держал молитвенник, лампада
догорала, и над чистой Книгой скалилась неизменная маска идола. Да, Книга
была чиста, и священник до рези под веками всматривался в белизну страниц.
День наставник провел в деревне, погруженный в дрему и апатию, а
ночью его снова повлекло в храм.
Пастырь похудел, на щеках его появился лихорадочный румянец; весь
день он проводил в странном оцепенении и лишь на закате оживал и спешил в
храм - дописывать Книгу. Он спорил с Сартом, скрипел пером, разбрызгивая
чернила, возбужденно ходил из угла в угол - а утром, сжимая ладонями
виски, вновь дико глядел на чистые страницы и ухмыляющегося идола. Память
не возвращалась. В ней не оседало ни единой ночной строчки.
На седьмой день наставник понял, что дальше так продолжаться не
может. Он рассказал мне обо всем и твердо решил провести эту ночь в
деревне и с рассветными лучами солнца отправиться в путь. Он выглядел
лучше, чем накануне, и я обрадовался, что загадочная болезнь отпустила
его.
Мы легли спать. Наставник долго ворочался на своем ложе, но, наконец,
затих.
Проснулся я от неясного шума и поспешил зажечь свечу. Пастырь метался
на постели, не открывая глаз, руки и ноги его дергались, подобно пляске
святого Витта; багровое лицо покрылось каплями пота, и все мои усилия
разбудить наставника не увенчались успехом.
Спустя час наставник неожиданно перестал биться, и лицо его приняло
спокойное, умиротворенное выражение. Затем он негромко произнес:
- Нет, Сарт, именно здесь надо закончить... И так все ясно.
И рука его перевернула невидимый лист.
Перед рассветом пастырь вновь стал метаться, правда, уже не так
сильно, - и почти сразу забылся глубоким сном, проспав почти до обеда.
Когда он проснулся, я заглянул ему в глаза и отшатнулся - мгла
первобытного хаоса до сотворения мира Господом рванулась ко мне из
расширенных зрачков.
- Я бежал туда всю ночь, - сказал наставник, крепко сжимая мое плечо.
- И писал Книгу. Это дьявольское искушение, но я положу ему конец.
Собирайся.
Он освятил кувшин родниковой воды, взял свечи и распятие, и мы
отправились в развалины.
Наставник укрепил свечи вокруг алтаря с Книгой, водрузил в углу
распятие, начертал на стенах кресты и подписался под ними, удостоверяя
этим, что он лично вступает в поединок с дьяволом; затем он окропил капище
святой водой и принялся читать молитвы. Я робко вторил ему, ожидая чего
угодно - падения нечестивых стен, воплей погибших душ, появления демонов
пекла... Увы, ничего не происходило - пока наставник не двинулся к статуе
Сарта Ожидающего. В двух шагах от идола он вдруг остановился и попятился.
Я поднял глаза на каменную маску, и в дрожащем свете свечей мне
почудилось движение мраморных черт; дрогнули веки, распахнулись невидящие
глаза - и за ними была бездна, и бездна была - живая!..
Я закричал. Наставник гневно обернулся ко мне, лицо его исказила
гримаса бешенства, и на мгновение мне показалось, что на меня смотрит все
тот же ждущий идол, идол во плоти, и это - мой наставник!
С криком ужаса я выбежал из капища, и свечи за моей спиной дрогнули и
погасли.
Когда пастырь выбрался из руин, лицо его выглядело нормальным, но
неестественно бледным и сосредоточенным.
- Я ухожу, - глухо сказал он. - Не ходи за мной. Жди в деревне три
дня, после иди, куда хочешь. Я больше не учитель тебе...
Я остался в деревне на три дня. Потом на месяц. Потом... Теперь я
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг