- Как же мы тогда его поймаем? - Таши обеими руками полез в
затылок. - Мы будем за ним месяц понизу гнаться, а он перепорхнёт на
другой конец земли, - и ищи его там.
- Поймаем, - упрямо сказал Ромар. - Придумаем что-нибудь. А то -
совета спросим, ну хоть у Йоги. Ты, вот, при её имени нос морщишь, а
между прочим, вспомни, что в сказках про мудрых йогинь говорят? Будто
они тоже по небу летать умеют. Я в своей жизни этих тёток перевидал
целую толпу, хотя ни одна из них на людях в воздух не подымалась. А
всё-таки, дыма без огня не бывает. Надо поспрошать.
- Вот как?.. - задумчиво протянул Таши, то натягивая на макушку
висящую за спиной шапку, то сбрасывая её назад. - Тогда действительно
стоит навестить бабушку... Поглядим, летает она, али нет.
- Не летает, - тихо проговорила Уника. - Она мне по секрету
рассказывала, что могут ведуньи. Не умеют они летать. И никто не
умеет. Вот ежели Хорова убить, тогда на свете много летающей нечисти
появится. А покуда таких нет.
- Беда... - протянул Ромар. - Не хватает ещё, чтобы тот мерзавец
Хорова разбудил. Тогда вовсе мир перевернётся. Давайте-ка, милые мои,
поспешать, пока земля нас ещё держит.
Вода с болотистой поймы лесной речушки уже давно схлынула, но ещё
стояла в каждой впадинке, любой, даже неглубокой яме. Зато весь лес,
куда ни погляди, зарос высоченной крапивой. Жгучие заросли стояли
стеной, и редкие тропинки, пробитые зверьми, явно никуда не вели,
разве что к потайным днёвкам лосей и кабанов.
- Прячется, старая, - довольно сказал Ромар. - Поняла, как мы её в
прошлый раз отыскали. Ну, ничего, по хоженному дойдём, не потеряемся.
А вот хотелось бы знать, от кого она так скрывается. Кабы не от папаши
своего сынка.
Память не подвела безрукого. Таши по сотне мельчайших признаков
видел, что тот идёт по собственным прошлогодним следам. Сам Таши,
может и сбился бы где, но Ромара сбить с пути казалось невозможным.
Уника лишь головой кивала, соглашаясь, что правильно ведёт их старик.
Крапива в урочный час сменилась кустами смородины, благоухающими
свежей листвой и усыпанными ещё незрелыми ягодами, а за ними открылась
поляна с избой, вспрыгнувшей на вековые столбы.
Всё тут оставалось как в прошлый раз, но Таши теперь смотрел на
избушку другими глазами. Теперь он понимал, откуда у немощной старухи
такое изобилие - сынок кормит; "до времени", - как сказал Ромар. И
страшный череп, насаженный на воткнутое в землю бревно, тоже принёс
он. Таши вдруг представил, как добывал мангас этот трофей, бродил
вокруг рузарха, тревожил, не давал покоя. Швырял камнями и целыми
брёвнами, норовя попасть в незажившие раны. Рузарх, небось, был тот
самый, что с диатримами сцепился, вряд ли в здешних лесах другой такой
зверь найдётся. Зверю бы отлежаться, вываляться в болотной грязи,
чтобы раны затянулись, а тут невесть откуда объявляется человечек,
надоедливый как июльский слепень: шумит, хохочет и бьёт... больно
бьёт. Измучил мангас зверя, а потом, подкараулив нужный момент, ударом
хрупкой с виду ладошки сломал покосившуюся соснину, так что та рухнула
на усталого и потому не успевшего отскочить хищника. Представилось,
как полз рузарх с перебитой спиной, волоча парализованные задние ноги,
и копыта чертили в земле две борозды, а мангас, заливаясь радостным
смехом, вскочил на него сверху и голыми руками драл складки кожи на
шее, чтобы достать яремную вену и так же, голыми руками, разорвать её,
глядя в меркнущие глаза противника.
Таши затряс головой, поймав себя на мысли, что думает о рузархе с
жалостью. Слишком уж сильна его ненависть к самому слову "мангас".
Никто не умеет так ненавидеть, разве что Унике столь же ненавистно имя
Слипь. Всю жизнь, сколько помнит он себя, прожил Таши под страшной
угрозой оказаться мангасом, и что бы ни говорил сегодня Ромар, Таши не
представлял, как сможет пересилить себя и взглянуть в глаза не то что
самому мангасу, но и его матери. Хотя сейчас Таши был уверен, что
старухи дома не окажется. Улетела старая по своим делам... Не бывает
дыма без огня - умеют йоги по воздуху летать, пусть не все, но умеют.
И прячутся от людей тоже потому, что с Кюлькасом дело имеют. Потому и
на Сварга клевещут, что он, мол, их с Кюлькасовой помощью победил. На
воре шапка горит. Но ничего, они её здесь подождут, а как вернётся
колдунья, всё разом станет ясно.
Таши подошёл к черепу, успевшему выбелиться под зимними снегами и
весенним солнцем, звонко ударил палкой, заранее зная, что ответа не
будет. Однако, деревянная дверь повернулась на журавелях и Йога, щуря
подслеповатые глаза, вышла на приступку.
- А-а!.. - протянула она. - Пожаловали? Ну, заходите...
Таши поспешным движением надвинул шапку и не сумел сдержать вздоха
разочарования. Злой колдун по-прежнему обретался где-то вдалеке, а у
самой Йоги не было ни единой чёрной мысли. Обида была, боль,
усталость, но настоящей злобы не было.
Внутри изба, почитай что и не изменилась. Вновь, как и в прошлый
раз, старуха выставила перед гостями угощение. Таши, чувствуя себя
виноватым перед Йогой, старательно нахваливал всё, что появлялось
перед ним: и жареное, и печёное, и варёное, и квашеное.
- Ну, как сходили? - спросила Йога, когда гости отвалились от
съестного.
- Со всячинкой, матушка, - ответствовал Ромар.
- Дурень-то мой вас не обижал? А то как вернулся - всё смеётся, а
дела не говорит.
- Нет, не обижал. Хотя шутки шутить он мастак. Кабы ни был я белый
как лунь, то седых волос он бы мне прибавил. Но зато лес стал чище,
спокойней ходить будет.
Ромар неторопливо рассказал о путешествии на север: как с ночными
карликами схлестнулись, как Слипь видали и Хурака кормили. Рассказал о
детях лосося и о том, кто таков северный волшебник. О пещере промолчал
и о корявом луке... Таши отметил про себя, что, значит, и ему об этом
зря языком трепать не стоит. Пересказал, как род зиму мыкал. Йога
вздыхала, тёрла кулаком под носом.
Потом спросила:
- И куда ж вы теперь?
- А вот и не знаю... - сказал Ромар. - Шли по чародееву душу и
думали, уже, что недалёко осталось, а он возьми да и упорхни неведомо
куда. Ну а мы к тебе завернули, может присоветуешь что?
Выслушав старика, Йога всплеснула руками, отбежала в дальний угол,
порылась там в берестяном коробке, потом повернулась к Таши.
- И вы ради такой мелочи ноги топтали? Эх, мужичьё бестолковое!
Привыкли на зверей охотиться, вот иного ничего и не умеете. Хоть бы
девчонку спросили, она бы вас бабьей мудрости научила. Не вы должны
бегать за ним, а он за вами бегать должен! Ну-ка, поворотись, дылда...
- Йога приподнялась и приколола к шапке подвесочку из красноватого
сердолика. - И всего-то дел... Теперь, тот о ком думаешь, сам к тебе
стремиться станет. Ох-хо, горе с вами... До такой простоты не
додумались: приворотный амулет к шапке подвесить.
- Спасибо, бабушка, - сказал Таши.
Он и впрямь был благодарен, хотя ещё месяц назад взревел бы
раненым бизоном при одной мысли, что его хотят заставить носить на
шапке женскую бирюльку, девичье украшение. А теперь - вроде так и
надо, главное, дело сделать, а что для этого нацепить придётся, то
дело десятое.
- Только смотри, - предупредила старуха, - лиходей теперь на тебя
всякую минуту выскочить может. Он, поди, сам не узнает, с чего бы его
к тебе потянуло, а ты будь готов: поглядывай зорче. Сами же
рассказывали, что он носится быстрей бегучей совы, - Йога почесала
любимую бородавку и добавила: - Ежели он и впрямь такой быстроногий,
то как бы он прямо сюда не влетел... Пошли-ка, сердешные на улицу, а
то переломаете мне всё хозяйство - кто чинить станет?
Ромар с Уникой послушно поднялись и Таши вслед за ними. Выходя из
дома, он захватил мешок и проверил, хорошо ли держится за плечами
висящая шапка. На улице зорко обвёл взглядом светлый небосвод. Нет,
всё спокойно. А он уже представлял, как злой чародей, оборотившись
грозовой тучей, летит на зов приворотного талисмана...
Таши уселся на завалинку, попытал, крепко ли держится на шапке
бирюлька. Эх-ма, ещё чуток, и обвешают меня амулетами, словно фигурку
Лара перед праздником... Ну да ничего, перетерпим.
Уника сидит у стены, подставив лицо солнечным лучам. На лице
бродит затаённая улыбка. Опять, небось, сын завозился в животе, вот
Уника и прислушивается, что он там вытворяет. Таши вздохнул. Что за
недоля такая? Унике скоро рожать, а они так и бродят по миру
неприкаянно. Скорей бы уж словить поганца, скрутить ему башку, а уж
там заживём. Диатритов назад погоним, в их пустыни, дом поставим в
посёлке. Отдельной семьёй жить станем. Все живут на пять семей, а мы -
сами по себе - шестой. И пусть кто-нибудь попробует косо посмотреть!..
Йога и Ромар тихонько беседовали. Таши сперва не прислушивался,
потом разобрал отдельные слова и насторожился.
- ...сама не знаю, как он меня обошёл, - жалилась Йога. - Ведь
человек с виду, как есть человек! И говорит по-нашему, и одежду носит,
и оружие у него человеческое. Потом оказалось, что притворялся - всё у
них иное. Я и тогда чуяла, что не нашим духом от него пахнет, а как он
появится, то обо всём забывала, дурная становилась, ровно девчонка.
Околдовал он меня, что ли? Может и околдовал... Я ведь дверь в избе
повесила какую тяжеленную; запиралась от него, так он всё равно
проходил - сама я отпирала или он через застреху проскальзывал?.. Не
знаю.
"Это, никак, она о своём муже рассказывает! - догадался Таши. -
Тьфу, погань! Ромар-то зачем слушает?.. головой кивает, соболезнует.
Плюнуть бы дуре в морщинистую рожу, чтобы знала наперёд!"
- ...он меня ни о чём и не выспрашивал, сама, дурёха ему всё
обсказала, клятвы похерила... За то и мука мне, окаянной! Я уже на
девятом месяце была, когда он насмеялся надо мной: показался в своём
обличье. Тоже - человек с виду, только рот широкий как у жабы и волосы
на голове торчком стоят, а по шее и спине гребнем спускаются. Явился
вот так-то, а сам смеётся - он смешливый был. Спасибо, - говорит, - за
науку, всему ты меня обучила. Теперь мне к дому пора. А тебе -
счастливо гнить! Ну я ему и показала, что не всю мою науку он
превзошёл. Шуганула его так, что он катком до самой реки катился. А
что проку? С тех пор так и живу: все входы-выходы заговорила, от
людей, от мира затворилась. А как дитё родилось, так меня всю опять
перевернуло. Ты, вот, меня осуждаешь, а сам бы смог родное дитя в
колыбели придушить? Смог бы, а?..
- Я тебя, Нешанка, не осуждаю, - тихо проговорил Ромар. - Я думаю,
как нам дальше быть?
Таши с силой выдохнул воздух, успокаиваясь.
Сиди и помалкивай! Ромар лучше знает, что делать. Влез бы сейчас в
чужой разговор и всё испортил. А Ромар, вот, головой покивал, и о
неведомых чужинцах всё, что можно выведал. Кто знает, может чародей
среди этих чужаков затесался? Трясёт гривой на шее, поминает Йогину
науку. И ещё попомнить надо, что он глаза отводить мастак, настоящим
человеком прикидываться.
Таши переменил позу и приготовился слушать дальше.
Однако, беседе было не суждено длиться. Из смородинных зарослей
вышел сын старой Йоги.
Мангас шёл своей всегдашней танцующей походочкой, чуть ли не
извиваясь по-змеиному, руки у него были пусты, и за спиной ничего не
было, как бы не через чащу он шёл, где безоружный мигом потеряет свою
никчемную жизнь, а просто вышел прогуляться в местах знакомых и вполне
безопасных. Так, впрочем, и было. Мангас гулял, бездельно шлялся по
чащобам, где никто не мог противостоять ему. Хотя, ублюдок и не искал
подвигов, достойных его могучести. Он развлекался. Большая болотная
лягуха, очумелая от страха и боли, скакала перед ним, напрасно ища
спасения. Время от времени она пыталась замереть, стать невидимой,
скрыться среди травы, получить хотя бы секундную передышку, но с ногтя
преследователя с сухим треском слетала голубая искра, вонзалась в
истерзанное лягушачье тельце, и квакушка против воли совершала новый
громадный прыжок.
Таши подавил презрительную гримасу, с трудом сохранив на лице
безразличное выражение. И это тот, кого он подозревал в умышлениях
против всего мира! Прав Ромар - не может мангас быть неведомым
чародеем. Это опасная, злобная и глупая пустышка, горе и вечная вина
рехнувшейся от одиночества Йоги.
Скорее по привычке и для очистки совести Таши нащупал висящую за
спиной шапку и надвинул её на лоб. Меховой колпак сдавил голову
пылающим обручем. Пушистый хвостик заточенной спичкой вонзился в
переносицу. В глазах мигнуло, и за это мгновение мир успел
перемениться. Всё, что прежде было главным, прочным и незыблемым, даже
земля под ногами, истаяло, как тает в предутренний час лунный свет.
Призрачные деревья окружали его, призрачные кусты и трава, призрачный
мир. Зато небо надвинулось к самой земле, набрякло густой венозной
кровью, опасно отяжелело, прогнулось, вытянувшись гигантским сосцом,
набухшим словно вымя объягнившейся овцы. Это чудовищное питалище
касалось темени бредущего мангаса. Оно судорожно сокращалось,
проталкивая вниз переполнявшую его густоту, и после каждой
перистальтической судороги с ногтя мангаса слетала голубая искорка,
терзающая ничтожную лягушачью плоть. А по вздувшимся небесам волной
проходила новая судорога, и казалось, сейчас небо не выдержит,
прорвётся на бледную землю, изничтожив разом всё, до чего сможет
достать, сожжёт, испарит, и отныне в этих местах от горизонта до
горизонта раскинется глубокая яма, полная горькой безжизненной воды, и
далёкий берег станет будто снегом покрываться соляной коркой, а кругом
на сотни дней пути не останется никого живого, один Кюлькас уляжется
на дно мёртвого моря и когда-нибудь, может быть, уснёт, дозволив
немногим выжившим в далёких краях копошиться на разорённой земле.
Так вот на что тратилась сила, способная двигать горы! Вот ради
чего гибли люди и корчилось мироздание! Чтобы скучающий идиот мог
безнаказанно мучить лягушек! А они-то искали злодея, мечтающего
сокрушить мир!..
Уника увидела, как исказилось лицо Таши, как он приподнялся и
прохрипел приближающемуся мангасу:
- Так это ты? Это ты творишь, ублюдок?!
Уника поняла всё сразу. Но ещё прежде осознала происходящая старая
Йога. Одним прыжком она сорвалась с крылечка дома и очутилась перед
сыном.
- Ты что же, дурень, вытворяешь?! - заголосила она, вцепившись
костлявыми пальцами в волосы парня. - Да я тебя своими руками
изничтожу! Прекрати немедля!
- Надоела ты мне, - процедил мангас и, не глядя, ткнул мать в лоб
сжатым кулачком. Йога отлетела на несколько шагов и осталась лежать,
хрипя залитым кровью ртом.
К этому времени лук уже был в руках Таши. Струнным звуком запела
тетива, но часто оперённая стрела, чей полёт и взглядом-то не вдруг
схватишь, вспыхнула в воздухе и исчезла, не достигнув цели.
Мангас улыбнулся. Улыбка у него была радостная и удивительно
дружелюбная. Плохой человек не может улыбаться так. Но слова,
произнесённые вслед за улыбкой, опровергали первое впечатление:
- А ты мне с первой минуты не по нраву пришёлся. Сейчас я буду
тебя убивать, медленно и очень больно. Я умею очень больно убивать...
Таши не прислушивался, чем хвалится и грозится мангас, а молил
лишь об одном, чтобы тот говорил подольше, покуда Таши успеет вытянуть
из мешка неумно прибранный зелёный нож и кривой баюнов лук, на которые
оставалась у Таши последняя надежда.
- Сначала я вот ей брюхо вспорю, - мангас кивнул на Унику, -
любопытственно посмотреть, что у ней там. Потом...
Таши вскинул корявый дареный лук, наложил смолистую еловую стрелу,
одну из двух, оставшихся у него.
- Ты стреляй, - милостиво разрешил мангас. - До меня всё равно не
доста...
Воздух перед летящей стрелой вспыхнул ослепительным пламенем, но
как раз в этот миг плохонькая дурно выстроганная стрела кувырнулась в
полёте, как иной раз случается у малых детей, и ушла от огненного
удара. Стрелка была скверно сделана и не умела как следует летать, но
видела цель - чуждое, злое волшебство, и рвалась к нему, не заботясь о
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг