Тут лавочникам стало интересно, потому что раньше дворцовые чиновники
драли с них кожу, а чтобы они драли кожу с чиновников, - такого не было.
- Я невиновен, - взвизгнул Чареника-сын в ужасе.
- Это хорошо, если ты невиновен, - сказал Киссур, - в таком случае
бог оправдает тебя.
- Каким образом? - встревожился чиновник.
- Вас тут двенадцать человек, связанных попарно. Каждый получит меч и
будет драться с тем, с кем он связан. Тот, кто невиновен, победит, а тот,
кто виновен - проиграет. А того, кто откажется, я вымажу клеем и отдам
солдатам.
Чареника-сын оглянулся на цепочку чиновников и истерически захохотал.
Дело в том, что Киссур и Алдон так связали людей, что в каждой паре стояли
смертельные враги, и мало кто из них отказался бы от возможности свести
последние счеты.
Поединки продолжались три часа.
Когда все кончилось, Киссур обвел глазами своих воинов: лица у них
налились кровью, глаза пританцовывали, - эге-гей, да это уже были не
прежние лавочники, это были те самые аломы, чьи предки превращались в бою
в волков и рысей!
- Эй вы, воры! - закричал Киссур. - Ох и будет вам завтра чем
похвастаться перед предками! Ох и славную про вас сложат песню!
Тут Киссур произнес речь, и это была очень хорошая речь. Он сказал,
что храбрость воина приобретает за одну ночь больше, чем корысть лавочника
- за десять лет.
- Клянусь божьим зобом, - орал Киссур, - мы - как эти вейцы! Кто
победит - будет прав в глазах бога, кто помрет - избегнет жуткой смерти!
Мой предок, император Амар, двести лет назад переплыл этот ров с
полусотней людей, и приобрел себе славу и богатство, и, клянусь всеми
богами, я повторю сегодня то, что сделал император Амар! Пусть станут
направо те, кто забыл о чести и выгоде, а налево - те, кто хочет убить
своих врагов и преумножить свое добро! Мне не нужно много людей - чем
меньше воинов, тем больше доля каждого!
А в Зале Пятидесяти Полей шло ночное заседание. На помосте сидел
Шимана и двенадцать сопредседателей. За ними возвышался алтарь, крытый
алым сукном. На алтаре стояли курильницы и золотые миски. В мисках плавали
ветви сосен с прикрепленными к ним табличками.
Шимана поцеловал священные таблички и предложил:
- Посвятим первую часть заседания выборам делегации, отправляющейся
во дворец, ибо первая, увы, вернулась ни с чем, - а потом господин Нан
обещал прислать документы, в которых будет рассказана вся правда о
злодеяниях Чареники и других негодяев, угнетавших народ.
Едва выбранная делегация отбыла во дворец, как к Шимане прибежал
посыльный от Андарза и доложил, что к Зале Пятидесяти Полей от рыночной
площади идет огромная толпа, и во главе ее - святой Лахут.
- Не стоит ли объявить их агентами Арфарры, - спросил один из
сектантов, - и отрубить им головы?
- Нет, - возразил Шимана, - придется срубить слишком много голов.
Лучше допустить народ в залу и побрататься с ним.
Делать нечего! Молебен пришлось отложить, и скоро огромная толпа
народа окружила павильон, где заседали уважаемые люди и представители
цехов. В павильоне растворили двери, и народ набился в проходы и верхние
галереи. У пришедших в руках были фонари в форме красных орхидей, с
надписями на фонарях "представитель народа". Остальные размахивали
приветственными флагами.
- Что-то у них слишком много флагов, - заметил один из членов Доброго
Совета.
- Они насажены на древки копий, - шепотом ответил Шимана.
Сначала люди с красными фонарями вели себя тихо. Попав во дворец
впервые в жизни, они с благоговением вертели головой, озирая изысканную
резьбу на стенах и цветочные шары, свисающие с потолка. Потом ораторы из
их числа стали выходить на сцену со словами благодарности собору и народу,
и по мере каждого последующего выступления люди с красными фонарями вели
себя все развязней, и даже скоро заплевали пол, на котором уселись,
красной жвачкой от бетеля.
Первый оратор сказал:
- Предлагаю считать нынешний день первым днем нового времени. Прежние
века не существуют для нас; нельзя считать жизнью то время, когда мы жили
под пятой тирании.
Люди в проходах и ярусах одобрительно засвистели.
Вторым говорил человек в кафтане младшего дворцового писца.
- Люди, - сказал он, - никогда я не видел революции столь
удивительной и возвышенной, рассыпающей благоухание вокруг, милостью
привлекающей друзей, великодушием побеждающей врагов! Я сам видел, как при
известии о революции расцвело золотое дерево во дворце!
Люди в проходах и ярусах одобрительно засвистели.
Третьим выступал человек в красной парчовой куртке и с оторванным
ухом.
- Люди, - сказал он, - я всегда был справедливым человеком! Сердце
мое такое, - где увижу негодяя, не могу заснуть, пока не съем у негодяя
сердце и печенку! Всю жизнь я должен был скрываться от негодяев...
Слова его потонули в рукоплесканиях, - это был знаменитый вор Ласия
Бараний Глаз.
Четвертым вышел человек в куртке мастерового.
- Люди, - сказал он, - посмотрите на себя: здесь тысяча стульев, и
каждый человек сидит на одном стуле: странным показалось бы вам, если бы
кто-то расселся на пяти стульях. Люди! Жизнь наша подобна этому залу, а
имущество - местам в зале; на всех хватило бы поровну, если б богачи не
сидели на пяти местах сразу! Как можно, уничтожив дворцовых чиновников,
терпеть над собой рабство еще более страшное - рабство богачей?
Люди в проходах и ярусах закричали от радости, а Шимана застучал в
медную тарелочку.
Пятый оратор был сам святой Лахут. Он сказал:
- Братья! О каком равенстве толкует Шимана? Он ест с золотых тарелок,
а вы - с пальмовых листьев, он ходит в кафтане, крытом шелком, а вы - в
штанах на завязочках. Вы посмотрите, сколько в этом борове сала! И каждая
капелька этого сала, - высосана из мозга наших детей! Я-то знаю: сам был
кровопийцей! Разве, о Шимана, равны богач и нищий? Разве, о Шимана, будут
равны возможности, пока не станут равны состояния?
Шимана заметался на своем председательском кресле, как сазан на
сковородке, и в этот момент, раздались крики:
- Человек от Нана! Человек от Нана!
От магического имени толпа расступилась, и на помост вспрыгнул
молодой чиновник в шелковом синем платье и кожаных сапожках. На круглом
воротнике были вышиты кленовые листья, какие носят секретари первого
министра.
- Уважаемые граждане, - сказал молодой секретарь, - пришел час
рассказать о некоторых преступлениях, совершенных негодяями, пившими кровь
народа и терзавшими его печень. Раньше господин Нан не имел возможности
рассказать об этих преступлениях, ибо негодяи угрожали его жизни, но он
тайно собирал документы, в надежде на внимание народа.
- Поистине, - продолжал секретарь, - эти люди составлены из мерзости
и лжи, и после смерти они попадут в самые злополучные уголки ада.
Секретарь замолк, откашлялся и стал суетиться в бумагах.
- Вот, например, один из них, будучи главой округа в Сониме, послал
людей ограбить торговый караван из десяти судов. Когда же капитан каравана
явился к нему с просьбой о расследовании, он вскричал: "Негодяй! В моем
округе нет разбойников! Я вижу, ты сам по дешевке распродал добро, а
теперь хочешь обмануть своего хозяина!" Он велел бить несчастного капитана
расщепленными палками, тот не выдержал пытки, признался и был повешен.
В Чахаре этот человек усмирял бунт. Как он обходился с крестьянами -
это один вопрос. Из-за спешности дела войска его были наемные. Он окружил
столицу провинции, и накануне штурма ему прислали плату и продовольствие
для солдат. Он задержал раздачу платы до взятия города, и все деньги,
причитающиеся убитым, положил себе в карман. Но мало этого: он изменил
план штурма, и велел брать город в лоб, чтобы убитых было больше!
- Или вот другой негодяй, - продолжал молодой секретарь. Восемь лет
назад он построил мельницу в одном из округов Кассанданы. В округе было
еще три мельницы, и все три были сожжены по его приказу его молодчиками, а
он заломил неслыханные цены за помол. Один местный чиновник, сострадая
народу, выстроил казенную мельницу. Счет за постройку мельницы пошел
наверх. Человек, о котором я веду речь, подкупил кого надо, и счет
вернулся с такою пометой: "Стоимость постройки, указанная в семьдесят
тысяч, явно завышена. Реальную стоимость постройки записать как десять
тысяч. Недостающие деньги взыскать с преступного чиновника. Надобности в
мельнице нет, окупить она себя не может. Посему, дабы не отягощать казну,
продать мельницу за десять тысяч в частные руки, если найдется желающий".
У честного чиновника не было ни гроша - он сгинул в тюрьме, а негодяй
купил и эту мельницу за седьмую часть стоимости!"
- Имя, имя!.. - заорали с галерей и проходов.
- Арестуйте его, - вдруг завизжал Шимана, - это шпион Арфарры!
"Красные циновки" бросились к оратору, но к ним подскочили люди с
красными фонарями в форме орхидей и стали лущить их этими фонарями по
головам.
- Куда прешь, - орали они, - дай послушать!
Молодой человек вскочил на алтарь позади Шиманы и, не обращая
внимания на поднявшуюся суматоху, звонко продолжал:
- Из года в год люди ставили разноцветные свечи перед духами предков.
Этот негодяй через подставных лиц скупил несколько заводов по выделке
синего воска, дал взятку в ведомстве обрядов и церемоний, и чиновники
постановили, что отныне свечи на домашних алтарях должны быть только из
синего воска! Не довольствуясь насилием над живыми, этот человек наживался
на наших предках!
- Арестовать его, - верещал Шимана.
- И-мя, и-мя, - заходилась в крике галерея.
- Пожалуйста, - воскликнул оратор, - первый из негодяев - министр
полиции Андарз, второй - глава красных циновок - Шимана!
Все на мгновенье оцепенели. Святой Лахут стукнул своим посохом о
мраморный пол и возгласил:
- Благословен будет человек, говорящий правду!
- Так какого дьявола, - сказал оратор, тыча пальцем в спутников
Лахута, - вы восстали, когда эта правда была сказана государю?
- Ты кто такой? - удивился один из сопредседателей.
- Меня зовут Киссур Белый Кречет, - отвечал юноша со ступеней алтаря,
- и я пришел сказать тебе, Шимана, что ты напрасно потребовал от государя
два миллиона золотом, обещая не допустить штурма дворца!
И прежде, чем Шимана мог отпереться от этакого обвинения, Киссур в
один прыжок перемахнул с алтаря на стол, за которым сидел Шимана, схватил
бунтовщика за волосы, как морковку за ботву, и на глазах у всех отрубил
ему голову.
Тут телохранители Шиманы, опомнившись, бросились на Киссура. Юноша
запрыгал по столу меж председателей собрания: стрела, пущенная в него,
пролетела слишком высоко, из боязни ранить почтенных граждан, и угодила в
священную чашу на алтаре. Чаша раскололась с печальным звоном, и белое
молоко брызнуло во все стороны.
В зале воцарился совершенный бардак, товарищи Киссура, вскочившие в
общей драке на помост, побросали свою красные фонари и выхватили кинжалы,
- не прошло и времени, потребного, чтобы приложить печать к указу, - все
двенадцать сопредседателей, имевших титул бессмертных, были зарублены, и в
смерти их не случилось ничего, о чем стоило бы рассказать. Стража
опомнилась и бросилась на выручку к покойникам, - но было поздно - Киссур
и его люди бежали уже по галерее второго этажа, нырнули в служебную дверь,
ведущую на крытый мост, еще мгновение, - и они один за другим, как
лягушки, посыпались с моста через вышибленные витражи в реку.
- Что случилось, - спрашивали люди с другой стороны здания.
- Ба, - заорал вдруг кто-то, - красная слобода горит!
Действительно, за рекой над кварталом, где селились сектанты,
отплясывала красная ботва, и народ бросился из дворца, кто - спасать свое
имущество, а кто - желая нажиться на чужой беде.
В это самое время в зале Ста Полей перед государем Варназдом стояла
депутация из двенадцати горожан. У них была с собой петиция о семнадцати
пунктах, которая требовала от государя семнадцати обетов, как-то: вернуть
обратно министра Нана, не назначать впредь министров без одобрения
народного совета, распространить право храмового убежища на любое жилище,
так как человек есть дивный Храм, созданный Богом, и еще четырнадцать
пунктов, столь же предосудительных.
- Это все? - спросил государь.
Цеховой мастер поклонился и сказал:
- Ваша вечность! Еще ходят слухи, что министр Нан убит шпионами,
посланными Арфаррой: если это так, то два колдуна, Киссур и Арфарра,
должны быть судимы народом за это преступление.
Государь побледнел под маской, и руки его сжали золотые драконьи
головки на ручках трона так, что будь эти драконы живыми, государь
непременно б их задушил.
- Народ неправ! - жалобно сказал Варназд, - я прикажу сам
разобраться!
Арфарра, стоявший у подножия трона, усмехнулся и тихо сказал
Варназду:
- Не спорьте, государь, ибо в данный момент дело обстоит именно так,
какова бы ни была истина.
Государь Варназд заплакал и велел принести тушечницу. В это время в
зале показался Киссур с тридцатью стражниками. Чареника поглядел на него,
не выдержал и сказал:
- Сударь, можно б и не опаздывать на собственные похороны! Да и в
одежде надо соблюдать приличия!
Действительно, ферязь молодого временщика была, вопреки этикету,
застегнута наглухо, а через плечо переброшен какой-то не очень чистый на
вид конопляный узел. Киссур подошел к главе делегации, взял его за
воротник и спросил, как он смеет вести переговоры от имени бунтовщиков.
- Сударь, - сказал горожанин, - не от имени бунтовщиков, а от имени
народа.
- Ба, - сказал Киссур, взяв петицию. - Да, так и написано: от имени
народа. Странно как-то. В языке ойкумены слово "народ" - синоним слова
"земледельцы", у варваров слово "народ" - синоним слова "войско", а в
вашей петиции "народ", я гляжу, синоним "лавочникам"?
- Сударь, - сказал с достоинством горожанин, - я не думаю, что вас
должны сейчас занимать подобные тонкости, но когда я вернусь, я спрошу
Шиману, что мы имеем в виду под словом "народ".
- Можешь спросить у него прямо сейчас, - ответил Киссур.
С этими словами он раскрыл свой конопляный мешок, сунул туда руку и
вытащил из него голову Шиманы. Рот у Шиманы был раскрыт, как у большого
сома, и ниже шеи у Шиманы ничего не было.
Горожанин завизжал. Чиновники в ужасе растопырили глаза. А Киссур
обмахнулся своим мешком, поклонился государю и сказал:
- Истинная человечность - не в том, чтобы спасать одного! Истинная
человечность - в том, чтоб, пожертвовав одним, спасти тысячи. Государь! Вы
приказали мне наказать Шиману и других заговорщиков, и по возможности
щадить народ. Я, ничтожный, хоть и с опозданием, но выполнил ваш приказ, и
огласил перед Добрым Советом документы о преступлениях этого человека.
С этими словами Киссур высоко поднял голову Шиманы и швырнул ее на
алтарь государя Иршахчана, в чашу для возлияний. Лица у чиновников и
смутьянов стали белые, как бараний жир, ибо государь Иршахчан запретил
кровавые жертвы и кровь в зале Ста Полей.
А Киссур велел горожанам встать на колени, скрутил их петицию в узел
и хлестал их по рожам этой петицией, пока государь на него не раскричался.
Тогда Киссур велел увести депутатов и повесить их на яшмовых воротах,
потому что, как он выразился, ласку, забравшуюся в курятник, вешают без
суда.
А дальше было вот что: Андарз, услышав о новостях, послал в город
пятьсот человек, под командованием некоего Зуны. Им было известно мало,
кроме разве того, что проклятые оборотни Арфарры, о которых столько
говорили в эти дни, сорвались со стен в зале Пятидесяти полей и загрызли
многих людей и даже иных бессмертных; и в тот миг, когда существование
оборотней наконец-таки стало доказуемо через опыт, пошли слухи, что,
пожалуй, это все-таки не оборотни, а справедливые духи!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг