Мнение Арфарры сильно зависело от уровня воды во рве с ручными
утками, который он на месте Андарза спустил бы в два дня. Он улыбнулся и
пробормотал, что действовать подобает сообразно обстоятельствам, а не
мнениям.
- Я думаю, - воскликнул господин Чареника, - что пока среди
мятежников находится этот негодяй Андарз, и речи не может идти о
переговорах. Это человек, составленный из преступлений и всяческого
воровства; из-за него тысячи верст плодородных земель под столицей
превращены в болото. А Чахарский мятеж! Андарз получил деньги для оплаты
войска за два дня до штурма, а раздал их через два дня после! А во время
штурма он нарочно положил половину войска, чтобы деньги убитых достались
ему! У господина Нана обо всем этом были бумаги - теперь они у вас,
господин Арфарра. Достаточно огласить их в народном собрании, и народ
отвернется от Андарза.
- Боюсь, - сказал Арфарра, - что народ не обратит на это внимания.
- Как же не обратит, - возразил Чареника, - когда они уже умудрились
запретить этому негодяю штурмовать дворец! Кое-кто, господин Арфарра,
распускает вздорные слухи о том, что у вас нет документов господина Нана,
и что завтра господин Нан сам предъявит эти документы в собрании! Ходят
слухи, что вы тайно заказали у дворцового резчика копии двух печатей,
овальной и с пеликаном, которые Нан тоже держал в сундучке! Лучший способ
опровергнуть эти сплетни - принести сюда документы об Андарзе.
- А вы как думаете? - спросил Арфарра другого советника, господина
Лая.
- Я ничего не думаю, - ответил советник, - пока не увижу документов
об Андарзе.
Арфарра обвел глазами всех сидевших за столом: все одиннадцать
смотрели на него, как коза на капусту.
- Хорошо, - сказал господин Арфарра. - Отложим заседание до вечера.
Вечером, в присутствии государя, я оглашу эти документы.
Господин Арфарра улыбнулся, встал, и вышел из Голубого Зала, чувствуя
себя в точности, как сазан на сковороде.
Обед в комнате, обтянутой красными циновками, продолжался. Унесли
вторую перемену, третью, и перед гостями в теплых глиняных чашечках
задымилась "красная трава", а стол покрылся серебряными корзиночками,
наполненными сладостями пяти видов и десяти вкусов.
О претенденте больше не было сказано ни слова, и было видно, что
Шимана не очень-то доволен теми словами, что были сказаны.
Шимане принесли какую-то бумажку. Он прочитал ее, пожевал пухлыми
губами и сказал:
- Господин Нан! Народ требует суда над теми, кто высосал его кровь и
мозг. Я не скрою от вас, что Чареника - мой давний враг, и мне приятно
знать, что мои враги - отныне враги народа. У вас есть папка на Чаренику и
прочих: почему бы не зачитать ее завтра в соборе?
- Не знаю всех обстоятельств, - осторожно сказал Нан, - может быть,
эти документы уже у Арфарры.
Шимана пошевелил свою чашечку.
- Ужасно, - сказал он. У этих, на площади, язык без костей! Станут
говорить, что вы, мол, уже договорились с Арфаррой, купили свою жизнь
ценой этих бумаг.
- Не думаю, - поспешно сказал начальник парчовых курток Андарз. - Там
целая папка касается меня, и если б эти документы были в руках Арфарры, он
бы нашел способ зачитать эту папку прямо с трибуны собрания.
Нан молчал. Шимана помахал принесенной бумажкой.
- Шесть часов назад, - сказал он, - в Голубом Зале самозванец Арфарра
предложил государю восстановить вас в должности. Негодяй Чареника так и
закричал: "Нан и Арфарра сговорились за счет блага народа"!
Нан молчал.
- Все дело упирается в документы, - нетерпеливо сказал еретик. - Что
скажут, если вы откажетесь их огласить? Скажут, что вы еще надеетесь на
примирение с дворцом!
Внезапно Нан вынул из рукава записку и протянул ее Шимане. Записку
ему бросил в толпе какой-то из агентов Арфарры. Арфарра предлагал
меняться: Нан отдает сундучок с документами, а взамен получает сына.
Андарз всплеснул руками:
- Какая дрянь! Отдайте ему бумаги!
Шимана внимательно прочитал записку и порвал ее.
Первый министр побледнел от бешенства.
- Вы думаете, - сказал он, - мы достаточно сильны, чтобы уже
ссориться?
- Ничего Арфарра с вашим сыном не сделает, - возразил Шимана. В
крайнем случае отрежет... чтобы тот не мог быть императором.
Слово, употребленное еретиком, было непозволительно грубым.
- Я думаю, господин Шимана, - сказал Андарз, - что сын Нана и
государевой кузины, - единственный, помимо государя, ныне живой отпрыск
государева рода, и вам стоит упомянуть об этом на вечернем заседании. А
господин Нан за это отдаст бумаги, касающиеся вашего врага Чареники.
На этом и порешили.
Нан и Андарз откланялись и покинули комнату с красными циновками.
Шамана остался наедине с писаной красавицей. Он поклонился и сказал:
- Документы - бог с ними, можно повесить Чаренику и без документов.
Но вот что важно: чтобы Нан навсегда порвал с этими людьми из дворца и сам
добивался их гибели. Кончилось время мира!
- Дурак! - сказала женщина, - народ повесит Чаренику за его
преступления, а за какие преступления повесишь ты Арфарру?
- Матушка, - сказал Шимана, - я не понимаю, о чем ты?
- Выборы, выборы, - закудахтала женщина. - А кого выберут-то? В
столице, пожалуй, выберут тебя! А в провинции-то выберут Арфарру!
Шимана ужасно побледнел.
- Можно обвинить его... и тут же замолк. Все те соображения
касательно всенародных выборов и Арфарры, которые уже представлялись
Чаренике, пришли в голову и его заклятому врагу. Но следующие слова
писаной красавицы заставили Шиману окаменеть.
- Если Нан будет жить, - сказала она, - то кто-то из вас через три
месяца отрежет другому голову! А если он умрет сегодня, то он станет
богом-хранителем революции. И если смерть его приписать Арфарре и Киссуру,
это и будет то преступление, за которое их можно казнить по суду.
- Матушка, - воскликнул Шимана, - я буду неблагодарной лягушкой, если
не отомщу за смерть Нана! У нас хватит мужества дойти до эры истинного
добра, даже если придется идти по трупам!
И пошел распорядиться.
Поездка Андарза и Нана к дому первого министра заняла почти час:
народ не давал им проходу, осыпая жареным зерном. Министр полиции Андарз
заплакал и стал на колени.
- Нан, - сказал он, - вы чувствуете запах свободы?
Нан, по правде говоря, чувствовал лишь запах чеснока.
Нан и Андарз прошли в широкий двор: там, среди ликующего народа,
стояло десять сектантов, в красных куртках и с мечами, и впереди них - сын
Шиманы, стройный, красивый юноша лет семнадцати. Нан знал его и любил: в
отличие от своего отца, тот получил изрядное образование и учился в лучших
лицеях.
Юноша опустился на колени перед Наном и произнес:
- Отец сказал: "Пока Арфарра держит его сына во дворце - иди и будь
его сыном." Ах, господин министр! Этот колдун Арфарра сделал из бобов и
бумаги целое войско наемных убийц и послал их по вашим следам: а вы даже
свою охрану оставили в Зале Пятидесяти Полей. Можно мы будем охранять вас?
Андарз и Нан довольно переглянулись. "Все-таки Шимана устыдился, -
подумал Андарз. - Послал сына, для примирения, почти заложником".
Засмеялся, обернулся и спросил Нана:
- Как вы думаете, - примет государь делегацию или нет?
- Думаю, - сказал Нан, - что с ним случится приступ астмы.
- Что ж, усмехнулся Андарз, выпятив губу, он не понимает, что если с
ним случится приступ астмы, то через месяц ему отрубят голову?
Нан поглядел на Андарза. Министр полиции, взяточник и казнокрад, был
очень хорош сегодня. Его большие серые глаза так и светились, дорогой
кафтан был измят и разорван на груди, и на высоком лбу красивого цвета
спелого миндаля была повязана красная шелковая косынка. Он совсем не
походил на того человека, который, два года назад, прятался в масляном
кувшине и плакал в ногах Нана.
- А вы понимаете, - сказал Нан, что если через месяц государю отрубят
голову, то через два месяца ее отрубят нам?
- Я думаю, что это совершенно неважно, - ответил Андарз.
Оба чиновника сошли с лошадей и расцеловались на прощание. Солнце
билось и сверкало в мраморных плитах двора, челядинцы и красные циновки
почтительно щурились в отдалении, и с холма, на котором стоял дворец, в
раскрытые ворота виднелись бесчисленные беленые крыши и зелень садов, и
пестрая толпа на улицах и площадях.
Андарз вскочил на лошадь и поскакал к своим войскам. Нан долго глядел
ему вослед, на солнце, город, народ и небо. Обнял сына Шиманы, засмеялся и
сказал:
- А вы правы! Арфарра попытается меня убить, - пошлю-ка я за своей
охраной.
Черкнул записку и отослал с одним из секретарей.
Нан прошел по аллее, усыпанной красноватым песком, в малые покои в
глубине сада. Он шел очень медленно. Встретив садовника, стал
расспрашивать его, хороша ли в теплицах клубника, та, которую он всегда
посылал государю. Полюбовался цветущими кувшинками и долго стоял в детской
у пустой колыбельки.
- Ну, - хлопнул Нан юношу, - пошли за сундучком!
Сын Шиманы как-то растерянно улыбнулся и пошел за министром. Они
прошли в малый, скромно отделанный кабинет, с толстым харайнским ковром во
весь пол и неброскими гобеленами в белых и голубых тонах. В углу стояло
множество богов-хранителей, и юноша вздрогнул дурного предчувствия,
заметив среди них яшмового аравана Арфарру. Нан долго что-то делал у
каминной решетки, так что сектанты даже подскочили, когда угол ковра вдруг
стал опускаться, открывая щель, черную, как лаз в преисподнюю. Нан сошел
вниз, а один из сектантов, вышивальщик по занятию, взял фонарь в виде
шара, увитого виноградными гроздями, и полез за ним. "Экие аккуратные
ступеньки - подумал вышивальщик. - У нас так дома не чисто, как у них в
подземелье." Ход был довольно узок. Нан скоро остановился, вынул из стены
небольшой сундучок и сунул его в руки сектанту. Сектант, топоча к выходу,
полюбопытствовал:
- А куда ведет этот ход дальше?
- Во дворец. Можно даже дойти к моему кабинету.
- Ба, - так мы, значит, можем пробраться во дворец без всякого
штурма? Или там - засада?
- Не знаю, - сказал Нан. - Об этом ходе знаю только я и государь. Я
почел лишним сообщать о нем моему преемнику, а государь, сколь я знаю, мог
и запамятовать.
- Ба, - промолвил сектант, - все-таки у нас неподходящий государь.
Нан помолчал, потом сказал:
- Этот Арфарра, вероятно, велел постукать по стенам, только нынче эти
вещи не так строятся, чтобы до них можно было достучаться.
Тут они вышли в малый кабинет. Вышивальщик стал вертеть сундучком на
столе, и Нан торопливо сказал:
- Его не открыть без шифра - бумаги сгорят.
Сын Шиманы улыбнулся ненатуральной улыбкой, словно карп на подносе,
подошел к двери кабинета и запер ее на ключ изнутри. Двое сектантов
скучали и бродили глазами по потолку.
- Итак, - сказал медленно Нан, - я отдаю вашему отцу бумаги,
порочащие Чаренику, а что я получаю взамен, кроме народного восторга и
репутации предателя?
Тогда все трое сектантов откровенно вынули из ножен мечи, и сын
Шиманы стукнул кулаком по столу и заявил:
- Открывайте сундук! Больше вам ничего не осталось!
- Да, - согласился Нан, больше мне ничего не осталось, разве что вот
это, - Нан встал, и юноша увидел, что министр вытащил больную руку из-за
пазухи и держит в ней какую-то ребристую штучку с глазком посередине.
Глазок выпучился на юношу, подмигнул.
- Это как называется? - удивился юноша.
- На языке ойкумены, - ответил насмешливо Нан, - это не называется
никак, а сделана эта штука для того, чтобы защищать бедных министров,
которых всякая сволочь норовит принести в жертву государственным
соображениям.
Юноша схватился за меч и вышивальщик схватился за меч... Говорят, что
на небесах эти двое жестоко поспорили: один показывал, что министр-колдун
вытряхнул из своего рукава десять тысяч драконов, а другой говорил, что
драконов не было, а была огненная река; и судья Бужва, вконец запутавшись,
постановил, что это дело не входит в его юрисдикцию.
И если вы хотите узнать, что случилось дальше, - читайте следующую
главу.
13
Убедившись, что весь Государственный Совет остается на заседании,
Киссур, довольно усмехаясь, спустился в дворовую кухню, где под присмотром
Алдона и двоих его сыновей, поварята в желтых передничках варили в
огромном котле птичий клей.
- Готово? - спросил Киссур.
- Готово, - ответил Алдон.
- Тогда понесли, - распорядился новый фаворит.
- Что ты скажешь людям, - спросил Алдон.
- Я сначала сделаю их людьми, - усмехнулся Киссур, а потом и
поговорю.
Варвары подхватили котел за чугунные ушки и потащили во внутренний
дворик, где собралось большинство защитников дворца. Господин Андарз
бессовестно преуменьшал, уверяя, что из городской стражи осталось в живых
тридцать человек. Их было не меньше двух сотен.
Лавочник Радун-старший лежал на песке в одной набрюшной юбочке. При
виде Киссура он приподнял голову и сказал своему собеседнику:
- Ишь, опять пришел ругаться. Ты как думаешь, наш склад в Лесной
Головке уцелеет?
Склад имел все шансы уцелеть, так как Радун отдал дочь замуж за
большого человека из "красных циновок".
- Не знаю, - откликнулся собеседник. - А вот, говорят, народное
собрание заседает сегодня в зале Пятидесяти Полей, и принимает там
делегацию от уроженцев Варнарайна, в национальных костюмах. Если б мы были
в этой делегации, то склад бы наверняка уцелел.
Киссур оглянулся и подошел к Радуну.
- А ну оденься, - сказал он.
Лавочник перевернулся на песке.
- А что, - сощурился он на юношу, - разве мне дали десять палок, что
я не могу показать спину солнцу?
Все захохотали.
В следующее мгновение один из сыновей Алдона, из-за спины Киссура,
вскинул рогатое копье и вогнал его в глотку умника.
Люди повскакали с мест, но в этот миг внимание их было отвлечено
новым обстоятельством: племянник Алдона, бешено бранясь, вталкивал во
двор, одного за другим, только что арестованных дворцовых чиновников.
Пленники, связанные вместе, в своих нарядных кафтанах и придворных шапках,
походили на гирлянды праздничных тыкв, которые продают на рынке в дни
храмовых торжеств, раскрасив всеми восемью цветами и семьюдесятью
оттенками. Воины пораскрывали глаза, увидев, что первым среди арестованных
тащат сына Чареники.
Киссур подошел к пленнику и ткнул его в грудь.
- Все вы, - сказал Киссур, - изобличены в кознях против государства и
в сношениях с бунтовщиками.
- Только попробуй отруби мне голову, - взвизгнул чиновник.
- Я вовсе не собираюсь рубить тебе голову, - возразил Киссур. - Я
раздену тебя и загоню в этот чан с клеем. После этого купанья я заставлю
тебя одеть опять твой нарядный кафтанчик, и отдам тебя моим солдатам: и
они начнут сдирать с тебя кафтан вместе с кожей.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг