торговцев? Эти люди гордятся тем, что их прабабку изнасиловал горный дух,
и что предки их жрут прохожих в своих могилах, и они считают, что
совершили угодное небу дело, если застали на горной тропе торговца и,
ограбив его, зарубили. Так что он вам предложил?
Ванвейлен густо покраснел. Предложение Марбода быть идейным
наставником в государственном перевороте его не очень-то устраивало; но
доносить он на Марбода не собирался. Не то чтобы Ванвейлен был против
государственного переворота как такового, - но ему казалось, что если
Марбод сядет на место короля, в этой стране ничего не изменится, да и
вообще в ней ничего нельзя изменить.
- Что он вам предложил?
Ванвейлен нагло улыбнулся монаху и спросил:
- Так значит, Марбод - королевский инспектор! А что делает
королевский инспектор?
- Королевский инспектор, - сказал монах, - это глаз и око центральной
власти; он собирает налоги и творит суд, он защищает сирых и слабых и
утирает слезы вдов и сирот, бедняку он служит защитой, а богачу - карой...
- И много налогов собрал для короля Марбод в этой поездке?
- Видите ли, - сказал монах, - не все налоги собираются инспекторами.
Бывает, что король милостиво дарует пожалованным землям иммунитет, и
владельцы их сами собирают налоги и творят суд. И хотя никто не отменял
звания инспектора, и не отнимал у короля право собирать налоги, эти
милости королей продолжаются больше двух веков, и...
- И Марбоду Кукушонку не пришлось в этой поездке судить сильных и
оберегать слабых?
- О, - сказал монах, - на следующий день после того, как он получил
плащ и печать королевского инспектора, он рассек эту печать мечом, на
спор, а иные говорят - проиграл в кости. Вы представьте себе, как бы
Кукушонок уберег слабых... Уж лучше пусть граф судит свое имущество.
Монах покачался в седле и добавил:
- И он выпросил у короля плащ и печать инспектора для этой поездки,
чтобы никто не мог сказать то, что вы только что сказали, потому что
профессия торговца в этих местах не в чести.
- Я это заметил, - отозвался Ванвейлен.
Когда они выехали из заколдованного леса-города, уже вечерело, и
Марбод с дружинниками был шагов на сто впереди. Слева от него показался
деревянный храм ржаного королька, а перед храмом, на паровом поле,
крестьяне по-своему праздновали весну: сложили по кругу сор и солому,
зажгли костры, и прыгали через них, парами, как можно выше.
От бузы и огня крестьяне тоже были совсем пьяные, побросали шапки и
кинулись к господам, а проповедник, ржаной королек, схватил под уздцы
лошадь Кукушонка и закричал на своем языке о короле умершем и воскресшем.
Лух Медведь и другие засмеялись. У Марбода на щеках вспыхнули два
розовых пятна и сверху - два красных пятна, левый глаз закатился внутрь, а
правый - выкатился наружу и налился кровью. На седле у Марбода висела
боевая плетка, хорошая плетка, с рукоятью, отделанной посеребренными
черепаховыми щитками, семь хвостов о семи когтях, всего сорок девять
железных когтей и пятидесятый - золотой шарик.
Марбод снял эту плетку и ударил ей проповедника так, что содрал с
него рогожный куль, в который тот был одет, и потом ударил еще раз.
Проповедник, наверно, был очень огорчен, потому что упал и не шевелился.
А Марбод на коне перемахнул через канаву, и челядь за ним. Марбод
закричал, чтоб не упускали крестьян, а те стали визжать и увертываться от
копыт, потому что мечей господа не позорили.
Ванвейлен поскакал наперерез, схватил лошадь Кукушонка за узду и
закричал:
- Как вы смеете!
Кукушонок, однако, перехватил руку, уперся ногой в брюхо его коня и
выдернул Ванвейлена из седла, как редьку из грядки.
- А как они смеют позорить моего родового бога?
Ванвейлен посидел на земле и пошел к бродячему проповеднику. Тот
лежал, как сломанная бамбуковина: мертв. Рядом монах-шакуник, в кафтане
цвета морской ряби, с облаками и листьями, безмятежно глядел на
продолжение охоты.
Тут только Ванвейлен сообразил, что бывший королевский род и нынешний
простонародный бог зовутся одинаково - Ятун. Можно было и сообразить
раньше, но дело в том, что словом "ятун" по-аломски и по-вейски назывались
разные животные. На аломском "ятуном" называли Белого Кречета,
великолепную господскую птицу, чья жизнь стоила дороже жизни раба.
По-вейски "ятуном" называлась птичка из рода соколиных, но совсем другая:
мелкая и пестрая; мутный рыжий глазок, ворох неопрятных перьев на красных
ножках. Птичка ела червяков, падаль, снулую рыбку и чужих птенцов. В
усадьбе ее называли "ржаным корольком". Говорили, что она бесчестит свой
род, как шакал бесчестит род волков.
- Самая последняя птица, - сказал как-то Шодом Опоссум. - Я владею
крестьянином, крестьянин владеет коровой, а ржаной королек сидит на корове
и выбирает из нее клещей...
А тем временем на поле мало кто из крестьян сумел убежать. Девки
страшно кричали, а мужики, по приказу Марбода, сносили хворост для
праздничных костров к подветренной стороне деревянного храма.
Марбод снял колпачок со своего кречета. Птица взлетела на колчан за
спиной, била крыльями и следила за крестьянами, как за перепелами.
Не прошло столько времени, сколько нужно, чтобы сварить горшок каши,
как все было готово. Марбод выбрал из колчана гудящую стрелу, зажег и
пустил в вязанку. Крестьяне тоскливо заголосили.
- Так, собственно, почему убили последнего короля Ятуна? - спросил
Ванвейлен монаха-шакуника, отца Адрамета.
Монах молча глядел, как в вечернем воздухе занимается огнем жилище
чужого бога.
- Я мало что знаю, - сказал он. - А что знаю, знаю со слов господина
Даттама. Здешние сеньоры соглашаются, что вся земля - собственность
короля. И дана в распоряжение не им, а божественным предкам. И вот
последний Ятун долго думал и сообразил, что Бог - один, а все прочие боги
суть его атрибуты и качества. Сеньоры было согласились, но вскоре
выяснились некоторые богословские подробности. Оказалось, что есть боги
истинные, а есть боги ложные, а стало быть, несуществующие. Список
несуществующих богов совпал со списком непокорных родов. Это, конечно,
было совершенно справедливо: согласитесь, что ложный бог должен внушать
своим потомкам ложные мысли.
- А земли, - проговорил Ванвейлен, - которыми владеют несуществующие
боги, должны, стало быть, воротиться к богу истинному...
- Несомненно, - кивнул монах. - Но заметьте, что и все прочие боги -
лишь свойства и имущества великого Ятуна. Кто такой, например, Большой
Хой? Просто топор в руке Ятуна, его атрибут и его раб. А все, чем
пользуется раб, тоже принадлежит хозяину. Стало быть, богу-предку на небе
принадлежат другие боги, а богу-внуку, королю, принадлежит вся земля.
- Понятно, - сказал Ванвейлен, - и тогда-то случилась эта история с
женским коварством.
- Да, - кивнул монах, - тогда случилась история с женским коварством.
- И новый король поспешил вернуть богам все права свободных людей.
- А что же еще ему оставалось делать? - сказал монах. - Особенно,
если учесть, что его попрекали рабским происхождением.
- Да еще сын кстати у покойника родился, - прибавил сквозь зубы
Ванвейлен.
Монах-шакуник глядел на горящий храм. Да какой там храм! Стойло!
- Говорят, - сказал монах, - колдун после смерти становится втрое
сильнее. Странное дело. У короля не хватило сил навязать свою веру огнем и
мечом. Его убили, и род истребили, и храмы ушли под землю. А теперь
шляются оборванцы, и хотят убедить народ в том, в чем не смог его убедить
сам король, вывернуть мир наизнанку, как шубу в праздник, и так его и
оставить. Сеньор неугоден богу, купец неугоден богу, весь мир неугоден
богу, одни праведники угодны! Зачем же он его создал? Ходят странники и
нищие и учат, что не спасешься, пока не раздашь все добро странникам и
нищим...
- Да, - сказал Ванвейлен, поглядывая на расшитую золотом ферязь
божьего служителя, на пальцы, унизанные перстнями, - вы исключительно по
богословским причинам не любите ржаных корольков.
- Шакун, - сказал монах, - великая сила, разлитая в мире. Он
предшествует субъекту и объекту, действию и состоянию. Он невидим, как
свет, но делает видимым все остальное. Он различает вещи друг от друга и
придает им значение и форму. И нет ничего в мире, что может быть чуждым
ему. Почему же золото, или чаша с каменьями, или меч, или земля должны
быть ему чужды? Что за бешеная гордость - говорить: "Человек - образ и
подобие божие, а в идолах и вещах божьего образа нет"?
Помолчал и спросил у Ванвейлена:
- А что, ваша вера похожа на веру ржаных корольков?
- Почему вы так думаете?
- А вам тоже не нравится все вокруг. Но вы глядите и не вмешиваетесь.
По дороге в замок Ванвейлен пытался представить себе, что изменится в
здешнем мире, если корона окажется в руках такого человека, как Марбод
Кукушонок, и решил, что ничего не изменится.
Наутро Ванвейлен сошел во двор храма: сеньоры собирались на охоту.
- Вы не едете с нами? - окликнул его Марбод, как ни в чем ни бывало.
- Нет, - сказал Ванвейлен, - я больше не буду ездить с вами, Марбод.
Вместо охоты Ванвейлен отправился к сожженному храму: там крестьяне
повесили мертвого проповедника на дереве вверх ногами, а потом положили в
кожаную лодку и пустили в море. Особенно они не горевали: "Он сам сказал,
что его убьют, а на четвертый день он воскреснет".
Два дня не происходило ничего, достойного упоминания.
В третий день Шуют, благоприятный для начала путешествий, все гости
собирались покинуть замок, и поэтому накануне хозяин устроил пир для всей
округи: приехало сорок три человека и больше двухсот челядинцев.
Залу переодели, расстелили скатерти с золотыми кистями. Выросли горы
мяса, разлились озера вина. Предки могли съесть барана зараз: как отстать
от предков?
Потом все соглашались, что пир кончился очень странно, и многие
говорили, что это чужестранцы его сглазили.
Наверное, так оно и было. Конечно, чужестранцы молча сидели и
слушали, однако же колдун не рыцарь, чтобы говорить громко. Бывает, просто
взглянет, - а молоко уже прокисло...
Говорили о Весеннем Совете, который созывал король в городе Ламассе,
а потом как-то заговорили о самом городе. Дело в том, что люди были
Ламассой не совсем довольны.
- За год, - пожаловался хозяин, - от меня сбежало в Ламассу двадцать
семь человек. И не кто-нибудь! Лучший шорник сбежал, кузнецы сбежали,
шерстобиты. Король объявил, что всякая собака в стенах Ламассы свободна -
вот они и бегут. А теперь что? Прикажете мне ехать в Ламассу и покупать у
моего же шорника мое же добро? - обернулся он внезапно к Марбоду
Кукушонку.
А на Марбоде Кукушонке, надо сказать, опять было древнее платье
королевских посланцев: длинный малиновый паллий с жемчужным оплечьем, с
мешочком для печати у пояса, такой плойчатый, что даже меча не было видно
в складках.
Марбод помолчал и сказал:
- Да, лавочников там много.
- Надо на Весеннем Совете объяснить королю, - сказал Той Росомаха, -
что ему нет выгоды разорять своих верных. А выгода от этого только храму
Шакуника: разве вы, сударь, продали бы давеча монахам кузнеца Луя, если бы
он не пытался уже дважды сбежать в Ламассу?
Тут внесли новую перемену блюд и еще переменили факелы на стенах.
Сидели, надо сказать, так: по правую руку от хозяина - Лух Медведь.
Дальше, со стороны Кукушонка сидели Духон Полосатый, заморский гость Клайд
Ванвейлен, монах-шакуник Адрамет, дальше - опять заморский гость Сайлас
Бредшо, дальше Ичун Долгоглазый, Шомад Верещатик и Кадхун Черное Лицо. По
левую руку тоже все сидели местные гости.
И вот Шомад Верещатик, Лухов побратим, опять спрашивает Марбода
Кречета:
- А ведь если кузнец в Ламассе станет свободным, то он и воином
станет? И получается, сударь, что ваша дружина - уже и не дружина, а
просто городское ополчение, а вы - так, издольщик при чужом войске.
Марбод отвечает:
- Я на удачу короля не жалуюсь.
- А откуда известно, что эта удача - королевская? - говорит
Верещатик. - Рассказывают, что у короля теперь не только торговцы
привозные, из храма Шакуника, но и колдуны оттуда же.
Хозяйский сын, тоже королевский дружинник, сказал, однако:
- Господин Арфарра, - не колдун, а полководец.
- А зачем тогда, - возразил ему Верещатик, - он обещал королю
восстановить старый бронзовый храм о семидесяти колоннах, каждая колонна
которого извещает, кто и где дерется? Как раз в самом подлом вкусе
ворожба, чтобы войну заменить соглядатайством.
Тут внесли третью перемену блюд.
На пиру был человек по имени Таннах Желтоглазый, хороший рассказчик.
Шомад Верещатик заметил его и спросил:
- Сударь, а как же так вышло, что в позапрошлом году вы дрались за
короля, а в этом - за герцога Нахии?
Таннах ответил:
- Потому что наши предки так не дрались, как король в это году!
Тут все стали уговаривать Таннаха рассказать о том, как в этом году
воевали, потому что такие вещи каждый любит послушать много раз. Таннах
стал рассказывать:
- Советники короля собрались и решили, что земли по западному берегу
Рябьей реки весьма плодородны и населены, и приобрести их - большая выгода
и честь. И вот, когда уже вырос новый урожай, дружины переправились через
реку и оказались в области племени далянов. У вождя далянов дочь замужем
за графом Нахии, по прозвищу Пекари Рубчатое Ухо. Рубчатое Ухо поспешил на
помощь далянам, а королю послал учтивое письмо. В письме было сказано, что
герцогство пожаловано было его роду родом Кречетов, а король - потомок
вольноотпущенников, и что, стало быть, герцог не может быть связан узами
верности с нынешним королем Варай Аломом. Дядя короля по материнской
линии, Най Третий Енот, обрадовался, что, кроме далянов, придется драться
еще и с герцогом, разорвал письмо и сказал: "Чем больше противников - тем
больше славы". Но королевский советник Арфарра покачал головой: "Надо
поссорить наших врагов и разбить их поодиночке". По совету Арфарры король
написал герцогу ответное письмо и вымарал в нем несколько строк. Вождь
далянов узнал о письме и тоже захотел его прочесть. Увидев зачеркнутые
строки, он спросил: "А это что за исправления?" Герцог ответил на это:
"Так было". Вождь далянов промолчал, но про себя подумал, что герцог решил
скрыть от него правду о сношениях с королем и потому-то и зачеркнул
строки. Они поссорились. Пекари Рубчатое Ухо увел свои войска, и король
легко разгромил далянов. Меж тем герцог одумался и понял, что король не
простит ему учтивого письма. Он заперся в своем замке и разослал письма
друзьям. Марбод Кукушонок явился к нему с дружиной на помощь. Дядя короля,
Най Третий Енот, узнав об этом, заявил: "Чем больше противников - тем
больше славы. Большая честь - побить сразу и Пекари, и Кречета". Но
королевский советник Арфарра возразил: "Надо поссорить врагов и разбить их
поодиночке". По совету Арфарры король написал герцогу письмо, в котором
напоминал, что старший сын герцога, Ахая Полый Рог - названный брат
короля, и звал его к себе на пир перед битвой. Полый Рог обрадовался
случаю познакомиться с воинами молодого короля. Король и Полый Рог
веселились всю ночь и под утро легли спать в одной палатке. Перед сном
Полый Рог заметил: пьяный король сгреб со стола какие-то бумаги и сунул их
себе под подушку. Ночью Полый Рог неслышно встал, зажег светильник и
вытащил бумаги из-под короля. Это было письмо от Марбода Кукушонка. Тот
писал королю, что не хочет сражаться против своего законного государя и
ждет только случая, чтобы перекинуться.
Сын герцога, вернувшись в замок, обвинил перед всеми Марбода в
измене. Марбод Кукушонок возмутился и потребовал божьего суда - поединка.
Противники сразились, Марбод, понятное дело, убил герцогского сына...
Тут Шомад Верещатик сказал:
- Мир совсем испортился. Марбод написал изменническое письмо, а божий
суд выиграл.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг