паче живым отпускать нельзя. Зачем искал? Зачем людей моих, понимаешь,
губил?
Вот это был удар ниже пояса. Зачем я его искал, если я его и не искал
вовсе? Но надо было что-то сочинять. И я ляпнул, что в голову пришло:
- Я хочу работать с вами.
- Они посмотрели друг на друга и усмехнулись одновременно. Да,
промазал.
- Вот что, Антон. Нужно его просто прозондировать. И все мы узнаем:
писал он эти письма или нет, а если писал - то кому передал. Благо,
сегодня суббота, там нет никого.
- Анатолий Алексеевич, - отвечает ему Тоша, - он хоть и врет, что с
нами работать хотел, а я ведь его знаю, с ним можно и договориться. Мужик
он деловой, к героизму особому не склонный. Если сумеем ему объяснить, что
нет у него другого выхода, с нами будет.
Даже и не знаю, спасибо Тоше говорить за такое обо мне мнение или
наоборот - оскорбляться.
- Сейчас с ним возиться - времени нет, - говорит Севостьянов. - Вот
прозондируем, там и видно будет: ежели врет он все - сам понимаешь, - он
выразительно провел ребром ладони по шее, - а не все, тогда, возможно, и
разговаривать будем. Агитировать. Тряхнем, понимаешь, стариной; а -
комсорг?
И они засмеялись - так глумливо, что мне тошно стало. Хотя тошно мне
стало еще раньше: от словечка этого - "прозондировать" Зондировали мне
как-то желудок - кишку глотал пальца в два толщиной. Мерзко до крайности.
А этих, я так понимаю, мозги мои интересуют. Так что перспективы -
радужные.
Уже в машине до меня дошло, какого я свалял дурака. Надо было
сказать, что я хочу взять с них деньги. В такую-то причину они бы
поверили, знаю я этот народ. Разыграл бы из себя шантажиста, поторговался
бы, глядишь, живым бы ушел. Но теперь - поздно рассуждать.
Молчим. Едем. Вдруг дядя Сева и говорит:
- Ты вот что, Антон. Когда прибудем, ты в саму лабораторию не заходи.
Посиди возле двери, посторожи. На вот. - Он полез куда-то под сидение,
вынул оттуда пистолет и отдал Тоше. - Окна там с решетками, не убежит; а
вот дверь - постеречь надо.
Вот, значит, как. Лаборатория. Не хухры-мухры.
Дорога, которой мы двигались, была знакома мне. Вот магазин
"Аленка"... Машина остановилась возле огороженного высоким металлическим
забором богатого зеленью комплекса психоневрологического центра имени
Павлова. Да я мимо этих ворот чуть не каждый день езжу: в двух кварталах
отсюда живут Роман с Настей... Жили.
Дядя Сева развязал мне руки, предупредив, что лучше мне не дергаться,
и мы, миновав двор, подошли к корпусу.
Вахтер, выйдя на звонок, поворчал немного насчет "в нерабочее время -
не велено", но впустил-таки. Поднялись мы на шестой этаж, Тоша остался в
коридоре - на стреме, а дядя Сева открыл ключом дверь и, пропустив меня
вперед, запер ее изнутри.
На первый взгляд это был самый обыкновенный больничный кабинет для
проведения физиопроцедур: лежанка, крытая белой простынкой, возле нее -
столик с поблескивающей металлическими уголками коробкой какого-то
прибора. Но если слегка приглядеться, становилось ясно, что все здесь на
порядок лучшего качества, чем в обычной больнице: и простынка "нулевая", и
столик - импортный, а уж прибор и вовсе ультрасовременно выглядит - словно
из какого-то штатовского фильма. Еще там стоял шкаф с неаппетитными
сосудами и неприятными инструментами, а слева от шкафа находилась дверь в
смежную комнату.
Севостьянов сразу подошел к прибору, чем-то на нем щелкнул, и
передняя панель засветилась зелеными и красными огоньками. Потом он открыл
одну из застекленных дверок шкафа, вынул оттуда одноразовый шприц,
флакончик с какой-то жидкостью и указал мне на лежанку: "Сюда".
Я лег и начал потихоньку соображать: то, что он прибор включил, и что
колоть меня собирается - взаимосвязано... А он мою руку берет, трет
запястье ваткой со спиртом и говорит при этом:
- Ты не бойся, это - без героина, чистый, как слеза.
Потом вгоняет мне этой дряни кубик и садится в кресло перед прибором
- ко мне спиной. (А чего ему бояться? Что я сделаю? За дверью - Тоша с
пушкой.) Одевает он на череп обруч, металлический вроде, от которого к
прибору кабелек тянется, и начинает чего-то колдовать: на кнопки нажимать,
ручки крутить... А я в этот момент окончательно просекаю: сейчас, все что
у меня в голове, у него как на ладони будет. И то, что нет в природе
никаких разоблачительных писем, и то, что никогда не собирался я с ним
работать, и то, что так я их с Тошей ненавижу, что даже если б и не знал я
ничего про Рома, все равно бы меня пришить следовало - на всякий пожарный.
И уж за чем, за чем, а за этим-то у них не заржавеет. Удавят, как
цыпленка.
Бегут в моей голове все эти мысли, а сам я в этот момент чувствую,
что начинаю входить в какое-то состояние необычное: не то, чтоб торчу, но
ясность в башке - поразительная. Это от введенного препарата, догадался я
(позднее я узнал, что и правда, есть такой побочный эффект).
Приподнялся я и сел на краешек лежанки. И дяде Севе через плечо
заглядываю. И вижу: передняя панель разделена на две одинаковые части, а
на них - кнопки сенсорные и экранчики с цифрами; пара кнопок на каждый
экранчик. Возле кнопок треугольничками показано увеличение и уменьшение, а
под экранчиками надписи: "зрение", "слух", "обоняние", "вестибулярный
аппарат"... Всего (я пересчитал) двадцать один блок. И еще один отдельно -
под его экранчиком написано: "общие характеристики психического
состояния".
Севостьянов быстро установил нужные цифры на одной стороне, а на
другой, напряженно наморщив лоб, стал медленно наращивать показание
экранчика в блоке "память". Все, - понял я, - если я не сделаю ничего
прямо сейчас, я - погиб, если же сделаю, появится хотя бы один шанс
выкрутиться.
Я огляделся, и увидел возле лежанки металлический стульчик с
вывинчивающемся деревянным сидением. Быстро, но очень осторожно, чтобы не
спугнуть дядю Севу шумом, я оторвал стульчик от пола и медленно-медленно
стал заносить его над головой сидящего. В этот момент дядя Сева, видимо,
нашел, то что искал: он оторвал палец от кнопки и откинулся на спинку
кресла. И тут же, вздрогнув, повернул ко мне искаженное гримасой страха
лицо. Я уверен, он не мог ничего услышать; он прочел мои намерения с
помощью прибора. Но - поздно. Изо всех сил я опустил массивный предмет на
его голову.
Он, бедолага, даже не охнув, завалился на бок, и я только коленку
успел подставить, чтобы он не загремел на пол. Обруч слетел с его головы и
повис на кабеле.
Стульчик я, аккуратненько так, поставил на место и, оттащив дядю Севу
на кушетку, прижал ухо к его груди. Живой. Я кинулся к окну. Решетка
укреплена очень солидно, нечего и пытаться ее выломать, тем более -
бесшумно. Если бы ее не было, пожалуй, можно было бы рискнуть - под окном
проходит довольно широкий уступ, по которому можно было бы перебраться к
окну другого кабинета. Шестой этаж... Но я бы рискнул. Стоп! Может быть,
окно смежной комнаты? Я бросился туда.
Она оказалась совсем маленькой: письменный стол, стул, да тумбочка.
Но окно - есть! Есть и решетка. Забравшись на стол, я распахнул створки
рамы и убедился, что и тут она укреплена не менее надежно. Даже, будь в
моем распоряжении приличная пилка, мне понадобилось бы два-три часа, чтобы
перепилить несколько прутьев... А Тоша начнет беспокоиться уже минут через
тридцать-сорок. И нет у меня пилки.
Меня лихорадило, и отчаяние не позволяло сосредоточиться. Ломануться
в коридор? Это - на самый крайний случай. Пока у меня есть время, я должен
искать более безопасный путь, чем прыжки на пистолет...
Телефон!!! Идиот, телефон! Я обшарил взглядом стол, выскочил в
комнату с прибором... Но телефона не было и там.
Севостьянов застонал. Я должен обезопасить его. Я бегом вернулся в
комнатушку и, обшарив тумбочку, нашел все, что нужно - лейкопластырь и
бинты. Через минуту дядя Сева с заклеенным ртом был надежно прикручен к
лежанке. Я уселся в кресло перед прибором и постарался успокоиться. Голова
все еще была ясной, как никогда. Препарат еще действовал. "Как слеза" -
сказал о нем дядя Сева. Так. При чем тут героин? Он сказал, "это без
героина". Тоша таскал героин Роману. А в него был подмешан этот препарат.
Зачем? Чтобы "зондировать" Рома. Чтобы ИМ УПРАВЛЯТЬ! Управлять с помощью
этого прибора. Козе понятно! Не по своей же воле он грабил.
Теперь я хотя бы знаю, как все было. Но что толку? Это меня не
спасет. Хотя... Если дядя Сева мог управлять Ромом, то я могу управлять
дядей Севой. Абсурд: для этого нужно уметь пользоваться прибором. Но
научить этому меня может сам дядя Сева: я прозондирую его; я почти знаю,
как это делается.
Я еще раз внимательно оглядел переднюю панель, и почти все стало
ясно. Две одинаковые половины - прием и передача, тот, кто управляет и
тот, кем управляют... Левую дядя Сева настраивал сначала, значит это - его
половина, свои параметры он, видимо, знает наизусть. Теперь мы поменялись
местами...
Я быстро поменял местами показания на экранчиках симметричных блоков
"памяти", и напялил на голову обруч. Но ничего не произошло. Я чувствовал
себя идиотом. Причем, сильно испуганным. Только было я собрался попытаться
перестроить прибор самостоятельно, как меня осенило: я же забыл самое
главное!
Сорвав с головы обруч, я подлетел к стеклянному шкафчику, схватил тот
самый флакончик и шприц, набрал примерно столько препарата, сколько дядя
Сева вкатил мне и, встав перед лежанкой на колени, влил жидкость ему в
вену. Он при этом застонал и открыл глаза.
Но мне было не до сантиментов. Я вновь рухнул в кресло, вновь натянул
обруч и... Я "вспомнил"! Я вспомнил все.
Я вспомнил свою юность, безрадостную и серую - послевоенный голод,
разруху и безотцовщину. Вспомнил "ремеслуху" и зависть к тем, кто мог
прилично одеться. Вспомнил медицинский, где я учился позже, решив стать
психиатром. Вспомнил красавицу Лину, в которую был влюблен и которая стала
моей первой женщиной. И то счастье, которое она дала мне. И тот проклятый
нищенский быт, который разъедал все, даже самое лучшее между нами. И то,
как работая в этом самом психоневрологическом центре, не видя просвета и
возможности "выбиться в люди", решил двинуть по партийной линии...
Я постарался не отвлекаться на все подробности жизни дяди Севы, а
сосредоточился на главном.
Теперь я знал, что и по прошествии многих лет, будучи уже секретарем
обкома по идеологии, он не потерял профессионального интереса и
"курировал" медицину. Особо он интересовался исследованиями по своей
специальности - центральная нервная система. Наибольшим же фавором и
бесконечной финансовой поддержкой (из партийной, естественно, казны)
пользовалась у него именно эта лаборатория в родном ему учреждении.
Пристальное внимание "сверху" было замечено администрацией института, и
вскоре лаборатория эта заняла в институте особое - привилегированное
положение; вскоре фактически все подразделения института в той или иной
степени работали на результаты лаборатории, ее темы стали приоритетными.
Понемногу в ней сконцентрировались лучшие институтские головы и
современнейшее оборудование. Тут и было получено вещество, названное
учеными "жидким нейрозондом", при введении которого каждая клетка
организма превращается в приемо-передатчик биоволн. Тут был создан и этот
прибор, названный "биотранслятором". Точнее, тут он был лишь в общих
чертах "набросан", а окончательно спроектирован и смонтирован он был на
опытном заводе НИИ медтехники.
Намерения ученых были самыми, что ни на есть, благородными: новый
метод давал возможность быстро и со стопроцентным КПД диагностировать
патологии нервных клеток. Севостьянов же, будучи мужиком прозорливым,
увидел тут нечто иное: возможность КОНТРОЛИРОВАТЬ чужое сознание (чем он,
собственно, много лет и занимался, только более примитивными методами),
возможность "подслушивать" чужие мысли и навязывать свою волю...
Я вспомнил и Рома - таким, каким видел его дядя Сева: неопрятным
бестолковым юнцом, которого и не слишком-то жаль, вспомнил всю историю
этого ограбления. А еще я вспомнил... но это было так страшно и
омерзительно, что я, собрав всю свою волю, отогнал видение и
сосредоточился на главном - как управлять транслятором.
Все было предельно ясно.
"Зондирование" заняло минуты две, не больше. А на перенастройку
транслятора ушло еще минут пять. Я начал с блока "боль", выставил параметр
дяди Севы и начал искать свой, наращивая число в экранчике. На 332-х
внезапный удар кувалдой по башке рассек ее на две ноющие половины. Я
заорал диким голосом и, задыхаясь, сорвал обруч. Боль мгновенно стихла.
Это был кайф.
Установив мощность болевого блока на "0", я вновь покрыл голову
"венцом" и чуть-чуть повернул рукоятку вправо. Затылок заныл сверлящей,
как зубная, болью. Достаточно. Ничего не скажешь, тяжелый стул. Для
проверки ПЕРЕДАЧИ я, как мог сильно, укусил себя за руку. Дядя Сева
дернулся и застонал.
"Зрение". Секунд через десять я уже видел себя со спины - за пультом
прибора. Изображение накладывалось на основное, как при комбинированной
съемке в кино.
...Все. В готовность приведены все двадцать два парных блока. Я
повернул все рукоятки мощностей (кроме болевого) до упора вправо. И
полностью слился сознанием с Севостьяновым. Но тут же "вспомнил", что
действие препарата прекратится с минуту на минуту.
Не снимая обруча, я обернулся к дяде Севе и, распутав ему руки,
закрыл глаза.
...И, кряхтя, согнулся, развязывая себе ноги. А затем встал,
пошатываясь, с лежанки. Обойдя сидящего спиной меня, я-дядя Сева наполнил
препаратом шприц и вкатил себе в вену повторную дозу. Сразу стало легче
управлять собственным (дяди Севиным) телом. Сорвав с губ пластырь, я
подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Странно было видеть там чужое
отражение. Дядя Сева выглядел худо. Я перешел к умывальнику, сполоснул и
вытер лицо, затем, вернувшись к зеркалу, причесался и, нашарив в кармане
ключ, с замиранием сердца, двинулся к двери.
"КАКИЕ НЕРВНЫЕ ЛИЦА, БЫТЬ БЕДЕ..."
Тоша Пташкин скучал на продолговатой, обитой дермантином скамеечке. Я
- Анатолий Алексеевич Севостьянов - вышел из лаборатории, сел возле него
и, жутко боясь сбиться на несвойственный бывшему секретарю ОК лексикон,
произнес:
- Вот так, Антон. В этот раз ты прав оказался. Уел меня, старика.
- В каком смысле?
- В прямом, в прямом, понимаешь. Парень-то этот - наш. Помогать нам
будет, не продаст.
- Ну и слава богу, - с искренним облегчением вздохнул Тоша, - а то уж
я за Крота испугался. (Я-то знал, что испугался он единственно за свою
шкуру.)
- Ты вот что, Антон, - сказал Анатолий Алексеевич, поднимаясь и
протягивая ключи от "Волги" (память подсказывала мне, что Тоша пользовался
иногда этой машиной), - отвези-ка его домой и отдыхай иди. А мне тут еще
поработать немного нужно.
- Хорошо, - кивнул Тоша, взяв ключи, и добавил, приглядываясь, - вы
плохо себя чувствуете?
- Устал, - махнул рукой Севостьянов. - Да, игрушку-то верни, не
забудь, - напомнил он, и Тоша отдал ему пистолет. - Все, ступай к машине,
сейчас он спустится.
Тоша помчался к лифту, а Анатолий Алексеевич вернулся в кабинет.
Пройдя в маленькую комнатку, он достал из тумбочки несколько пачек бинтов
и шмот пластыря, чтобы я мог связать его заново. Затем он забрался на
лежанку и тщательно привязал к ней свои ноги. Затем он заклеил себе рот
куском пластыря. А уже потом я сам скрутил ему руки и накрепко привязал
его к жесткому ложу, не снимая с головы обруча и даже не открывая глаз.
(Ощущение при этом было очень странное, словно совершаешь действие,
наблюдая за собой через зеркало, или что-то в этом роде.) Я уже
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг