чувствовал, что он начинает слегка сопротивляться мне. Но я успел сделать
все и лишь тогда сдернул с головы свой долбаный венец. Дядя Сева, злобно
поглядывая на меня, принялся энергично извиваться на лежанке. А я вынул из
его кармана пистолет, изобразил воздушный поцелуй и, крикнув: "Чао,
бэби!", помчался к лифту.
Вахтер подозрительно оглядел меня:
- Чего это вы по одному тянетесь?
- Нет, мы вдвоем уезжаем, а Анатолий Алексеевич будет работать до
утра, - как можно убедительнее ответил я и выскочил на улицу.
...Предрассветная Москва, еще вчера постылая и неуютная, казалась мне
раем. Мы мчались по Тверскому, и я наслаждался чувством свободы и
торжеством победы. Я пытался сосредоточиться и решить, что же мне следует
предпринять дальше, а Тоша гордо, как старший умудренный опытом товарищ,
выдавал:
- Рад за тебя, Коля, честное слово. Правильный ты сделал выбор.
Времена настают нынче сложные, и всем нам - людям с головой - нужно
держаться друг за друга. Что друзья твои погибли, это жаль, конечно. Но ты
пойми: без жертв не бывает. Слабый, он должен погибнуть...
И он разглагольствовал бы так еще долго, если бы я не осадил:
- Заткнись ты, жопа.
Он озадаченно умолк.
Теперь-то я знал, какую роль в убийстве Рома сыграл он.
Ученые, "курируемой" Севостьяновым лаборатории все же понимали, что
их работа может быть использована и не по назначению; вопрос о том, чтобы
перевести тему в разряд "закрытых", стоял давно, но, как это у нас бывает,
волокитился. Самим-то им - все равно, ведь перед собой они ставили узко
профессиональные задачи. Зато Севостьянов, напротив, всесторонне обдумывал
перспективы и выгоды. Он не нажимал на ученых, не торопил события, он
знал, что свое возьмет и без того. Ведь нейротрансляция сулит переворот не
только в медицине, но и в юриспруденции, и в искусстве, и в политике.
Последнее особенно потрясало его воображение. Ведь с помощью нового метода
можно тихо и чисто совершить любой государственный переворот. И в любом
случае - хозяином положения будет он. Словом, его ожидали блистательные
горизонты.
Но вот в стране случилась смена власти, и то, что еще вчера казалось
незыблемым, рассыпалось, как карточный домик. Севостьянов не боялся
безработицы. Все его "однополчане"-партийцы устраивались быстро и красиво:
кто - в золоченые кресла руководителей различных коммерческих предприятий,
кто - не менее резво чем раньше двинулся вверх по ступенькам политической
карьеры, по демократической, правда, ныне лестнице... Но у него, у
Севостьянова, был свой путь, свой лакомый кусок, своя золотая жила... И
он, ожидая восторженного приема, попросился в "свою" лабораторию. И тут, к
неприятному своему удивлению, обнаружил, что и ее заведующий, и директор
института, вчера еще в беседах с ним более чем высоко ценившие его
медицинские познания, сегодня относятся к нему чуть ли не
пренебрежительно. "Анатолий Алексеевич, - сказал ему директор, - вы должны
отдавать себе отчет, что многолетний перерыв в работе пагубно влияет на
профессиональные качества. Мы тут посовещались и решили: можем предложить
вам только должность старшего лаборанта..."
Так он еще раз утвердился в мысли, что в нарождающемся обществе ни
регалии, ни заслуги, ни вчерашнее положение значения иметь не будут.
Процветать, понял он, будут только владельцы крупных материальных
ценностей. А он привык процветать. И еще он утвердился в мысли, что нужно
спешить. Тактичность администрации института могла и улетучиться,
столкнувшись с откровенным невежеством; а истинную невеликую цену своим
профессиональным познаниям он знал лучше, чем кто бы то ни было.
И он согласился на эту унизительную должность. Потому что это был его
последний шанс. Он снова получил доступ в лабораторию, к транслятору. И,
экспериментируя, параллельно принялся разрабатывать различные варианты его
применения в новой ситуации.
Срочно требовался реципиент. Удобнее всего работать с наркоманом: его
не придется уговаривать или заставлять делать себе инъекции. Была у
Севостьянова пара надежных людей, которым он мог довериться (царство им
небесное, это они сидели в "скорой помощи", которую я угробил), но среди
их знакомых - наркомана не нашлось. Вот тут-то и вспомнил дядя Сева о
своем "младшем товарище" - Антоне Пташкине - ныне скромном труженике на
ниве шоу-бизнеса. Как раз в этой среде, по мнению идеолога Севостьянова,
сплошь все - тунеядцы, гомосексуалисты и наркоманы. То, что надо. И,
чуткий к чужой слабости, Тоша подставил Романа Хмелика. Посадил его на
иглу и продал с потрохами. То, что Роман жил неподалеку от лаборатории,
было случайным, но удобным для Севостьянова обстоятельством: радиус
действия транслятора ограничивался сотней километров.
Кстати, память дяди Севы не окончательно стала МОЕЙ памятью. Я,
во-всяком случае, не путал, что мое, а что - его. Факты из его биографии
воспринимались мной, скорее, как эпизоды из просмотренного когда-то
фильма, и уже сейчас я чувствовал, как некоторые мелочи ускользают,
забываются. Но одна картина впечаталась в мое сознание так прочно, что,
наверное, всю жизнь она будет мучить меня. Картина, которую я сумел
отогнать от себя там, в лаборатории, иначе она напрочь парализовала бы мою
волю: перекошенное испуганное лицо Насти с глазами, молящими о пощаде.
Усевшись ей на грудь, всей своей тушей придавив ее к полу и зажав в
пятерне волосы, он другой рукой, таблетка за таблеткой, стандарт за
стандартом впихивал ей в рот снотворное, а потом - вливал воду. Она
давилась, захлебывалась... и почти не сопротивлялась. А после он, глядя ей
в глаза, с нетерпением и ужасом ждал, когда они превратятся в холодные
голубые стекляшки.
До родного Лялиного переулка мы с оскорбленным Тошей добрались молча
и даже расстались без слов.
Войдя в квартиру, я обзвонил ребят - Костю, Джима и Эдика. Все они
оказались дома. И все, несмотря на ранний час, без особого недовольства
обещали сейчас же быть у меня. Я еще не знал, зачем они мне нужны, но
чувствовал, что они - помогут. Я поставил воду для чая, завалился на диван
и попытался сосредоточиться. Верно ли я поступил, что не уничтожил
транслятор? Наверное - нет; но в тот момент я думал о спасении своей
жизни, мне было не до прибора. Это естественно. К тому же, где-то остались
бы чертежи, документы, ученые, которые его создали... Так что это,
пожалуй, ничего не решило бы. Правильно ли я сделал, что не прикончил
Севостьянова? Правильно. Не хватало мне еще вляпаться в уголовщину. Но
теперь, по-видимому, я должен принять какие-то меры, чтобы обезопасить
себя от него. Ведь я - единственный свидетель. Нужно сделать так, чтобы я
стал не единственным, то есть, чтобы о его преступлении узнало как можно
больше людей. Но как это сделать?
Мои размышления прервал звонок в дверь. Я опасливо глянул в глазок.
За дверью - искаженное линзой, и без того не блещущее красотой, лицо
Клена.
- Встань пораньше, встань пораньше! - приветствовал я его, открывая.
- Ну ты - фраер! Мы уже решили, что тебя - того...
- С чего это?
- Сначала Ром с Настей пропали, потом ты исчез...
На лесенке послышались шаги и знакомые голоса. Через минуту в
квартиру ввалились Джим и Смур.
...Когда я закончил свой рассказ, ребята еще некоторое время обалдело
молчали.
- Круто, - наконец выдавил из себя Джим. - Ром - зомби. А ты все это
не по видику посмотрел?
Я не обиделся. Я бы и сам вряд ли сразу поверил всей этой ахинее, не
случись она со мной самим. Я ответил на несколько их недоверчивых вопросов
и чувствовал при этом, что мало-помалу они привыкают к мысли, что все это
- правда. Но добило их, когда Джим, встрепенувшись, задал провокационный
вопрос: "А пистолет где?" А я достал пистолет из ящика стола и молча подал
ему...
- Постой-ка, - дошло до Клена, - "Зомби"? Я не понял, Ром что, правда
был мертвым, когда грабил?
- Ну да. Это дело Севостьянов всерьез не готовил, держал такой
вариант про запас, как самый ублюдочный. В тот вечер он просто
экспериментировал, но вкатил такую дозу, что Ром не выдержал. И вот тут-то
дядя Сева и узнал то, чего не мог даже предполагать: после смерти
реципиента его тело становится еще более послушным, и, пока разложение
вконец не испортит нервные волокна, в течении нескольких часов им можно
управлять, как роботом. До этого открытия Севостьянов рассчитывал только
на 15-20 минут работы с живым человеком, а тут... Смертью Рома он был даже
слегка огорчен. Но уж, раз так случилось, он, не раздумывая, решил
использовать момент. Ведь, работая с трупом, он не рисковал ничем: тот его
никогда не выдаст...
- Скотина! - процедил Джим. А я закончил:
- К тому же, так случилось, что именно в эту ночь на "скорой"
дежурили верные ему люди, и забрать тело было очень просто. Все ему
смазала единственная непредвиденная деталь - телекамера напротив двери.
- А откуда он потом о ней узнал? - задал Смур вполне резонный вопрос.
- И как он вас с Настей вычислил?
Я объяснил:
- Когда он в теле Рома лежал в ванной, он слышал, как Настя звонила
мне. И он решил проследить, что мы будем делать. Утром он поехал за нами и
оказался возле прокуратуры. Настя вошла, я уехал, а он остался ждать ее
возвращения. Потом, выйдя, она тут же, из автомата позвонила мне. А Сева
стоял рядом, возле козырька, вроде бы ждал, когда освободится телефон. И
все про камеру, и про то, что Настя ничего прокурору о смерти Рома не
сказала - слышал. Он дико испугался и твердо решил нас, как можно быстрее,
убрать. Позвонил своим людям, чтобы они нашли меня (им пришлось снова на
смену не по графику напрашиваться), а сам разделался с ней.
У меня подкатил к горлу комок, и я замолчал, но потом пересилил себя
и закончил:
- Настю нашла Томка. Если бы она пришла чуть раньше, она или спугнула
бы Севостьянова, или наоборот - была бы убита тоже.
Мы молчали долго.
- И что теперь? - спросил Джим, возвращая пистолет.
- Я и сам хотел бы знать. В милицию, по-моему, даже и дергаться не
стоит.
- И не думай, - хмыкнул Смур, - тебя с твоей сказочкой там только на
смех поднимут.
- В газеты? - предложил Клен.
- Да брось ты, - обломил его Смур, - если б я Крота не знал, разве бы
такую дурь напечатал?..
- Я кажется кое-что придумал, - решился я. - У вас, по-моему, на
сегодняшний вечер концерт запланирован?
- Какой концерт без Рома? - махнул рукой Клен. - Мы-то все ждали, что
он объявится, а теперь... А так было бы клево, - он с мечтательным
выражением лица побарабанил себя по ляжкам, - представляешь: на стадионе,
ночью. Там штук двадцать команд будет. Называется "Рок - в борьбе с
наркоманией".
- Актуально... - вставил Смур. Но Клен его не слушал:
- Мы бы там самые крутые были. Тоша подсуетился и где-то на час
арендовал спортивный вертолет. Представляешь, мы бы с неба спустились...
- Да хватит тебе, - попытался остановить его Джим, - что теперь об
этом говорить?
А Смур, кажется, что-то понял и стал подозрительно на меня
поглядывать.
- А еще - не унимался Клен, - там на сцене уже установлен огромный -
метров в двадцать высотой - портрет Рома. Он ведь должен был стать
"гвоздем программы". Ром собирался спалить свой портрет под конец
выступления...
- Вот и классно, - заявил я. - Вы не будете ничего отменять. Тряхнем
стариной: я буду с вами. У нас еще день на репетиции. И там, на концерте,
я все, как есть, расскажу зрителям.
- Так я и думал, - покачал головой Смур. - Это облом, Крот Коля. Лет
пятнадцать назад нас, возможно, еще стали бы слушать. Но сейчас... Даже и
не думай. Что бы ты не говорил, они будут или свистеть и гнать тебя со
сцены, или наоборот - тащиться. Но они никогда НЕ ПОВЕРЯТ ТЕБЕ.
- Но почему? Почему ты так уверен?
- Ты остался в тех временах, когда играл сам. Рок-тусовка в
"Невском", ночные бдения при свечах, дзен, тихие девочки... Все мы тогда
искали истину. Сейчас ищут зрелищ. Ты будешь выглядеть клоуном. Причем -
бездарным.
- Смур прав, - сказал Джим. - Но мы должны попробовать. С нас-то не
убудет. А вдруг выгорит?
- Да ну что вы, а?! - взбунтовался Клен. - Что вы смурь-то наводите?
Все получится.
Но Клен - дурак, это общеизвестно. И я снова искательно глянул на
Эдика. И, видно, ему жалко меня стало:
- Ладно, - говорит, - давай попробуем. В конце концов, если на
репетиции почувствуем, что не катит, мы всегда сможем остановиться.
- А Тоша туда не явится? - спрашивает Джим.
- Ну, это-то мы сейчас устроим, - говорит Эдик и набирает по телефону
номер.
- Алле! - говорит он. - Антон? Тоша, что делать будем? Ром пропал,
как сквозь землю. А у нас концерт сегодня. Ты не знаешь, где он?.. Нет?..
Отменять? Слушай, жалко, там все так круто приготовлено... Ладно, понял...
Ладно, не беспокойся, нам так и так туда за аппаратом ехать. Сиди дома...
Не за что... Да, а как с вертолетом быть? Как предупредить, что не
нужен?.. Встретить?.. Да уж ладно, я сам... Ну все, привет, - и положил
трубку.
- Класс! - восхитился Клен. И я был согласен с ним. Был бы прошлой
ночью на моем месте Смур, он бы, наверное, не наделал столько глупостей.
Весь день мы проторчали в ДК ВДНХ, где сейчас "Дребезги" арендуют зал
для репетиций. Мы вспомнили три наших старых хита, те, что играли до
прихода Рома ("Дай мне шанс", "Беглый монах" и "Электрическая линия"). Но
это - "для разминки"; на выступление же я написал новый текст, который
будет состыкован с гимном "Дребезгов". Мы пробовали, ругались, курили,
пили кофе и пробовали снова. И то нам казалось, что все - очень клево, то
- что Смур прав, и все - жутко неубедительно. А ведь нам, по задумке,
предстояло не просто сыграть и спеть, а устроить такой кипеш, чтобы все
газеты писали...
...Заглянул администратор ДК и сказал, что к телефону зовут
"кого-нибудь из музыкантов". Пошел Смур, а вернувшись, сообщил, что искали
меня - "какой-то Гриднев". "Это тот самый следователь, - объяснил я, - что
ты ему сказал?" "Соврал на всякий случай, что ты не появлялся".
"Правильно, - одобрил я, - не до него", а сам подумал: "Интересно, что ему
от меня надо?"
Но вот настал вечер и мы, пересаживаясь с трамвая на автобус (из нас
только у меня есть машина, да она так и осталась стоять возле Тошиной
дачи; при том - в жутком состоянии), двинулись в сторону стадиона. Точнее
- к пустырю неподалеку, куда должен подлететь за нами небольшой спортивный
вертолет.
...Он завис над центром переполненного людьми неосвещенного стадиона,
и со всех концов к нему потянулись разноцветные лазерные нити. Со сцены в
этот момент уходили ребята из питерского "Горячего льда". Вертолет
снижался, двигаясь к подмосткам и метрах в пятнадцати над ними - завис.
Упала складная лестница. Первым начал спускаться Клен. Но для толпы он
почти невидим: его не освещают.
Мы двинули за ним лишь тогда, когда услышали внизу бешеный грохот его
барабанов. Пока все идет по сценарию, разработанному еще вместе с Ромом.
Барабаны перекрывают даже рокот лопастей. Нас зарницами выхватывают
из тьмы яркие белые сполохи стробоскопа. Почти одновременно мы спрыгиваем
на сцену и на миг задерживаемся на ее краю, пронзая указательными пальцами
пустоту перед собой. Джим и Смур бросаются в разные стороны - к
инструментам, а я остаюсь посередине - перед стойкой с микрофоном. Я не
опустил руки, а обвел ею человеческое море внизу, и по тысячам голов
заметались в испуге серебряные круги прожекторов.
По традиции, да и не разобрав, что на сцене - вовсе не их кумир,
зрители сначала неуверенно, а затем - все громче, начинают скандировать:
"Ро-ма! Ро-ма!" На это я и рассчитывал, сочиняя новый текст. Я собираюсь,
словно готовясь к прыжку, и выплевываю в ухо микрофона:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг