- Зачем?
- Немедленно сообщите нам. Он не должен жить.
- Почему? Что он сделал?
Мне совсем трудно было улавливать их слова. Они отошли к самому
вертолету, по двору проезжали машины с какими-то ящиками и сосудами, винт
начал медленно поворачиваться, я готов был высунуться на двор.
- Сообщите нам, а если есть подозрения - убейте его сразу! Убейте! -
спонсор старался перекричать шум мотора. - Мы будем проверять!
- Поняла! - кричала в ответ мадамка. - Лучше ищите его на шахте! У
меня все старики и инвалиды.
И только тогда, с роковым опозданием, я понял, что разговор шел
именно обо мне. Они уже знают, что спасла меня случайность - лишь
отсрочка! А здесь, на фабрике, я и не думал притворяться - я не хромаю и
не изгибаюсь... Мадамка и Лысый почти наверное могут сложить два и два и
догадаться, кто из нас - беглый любимец.
Но почему такая ненависть? Почему надо убивать меня? Урок другим
любимцам?
Я понял, что не побегу за ними, я пошел назад по коридору.
...Ноги были как ватные. Надо было торопиться, а я медленно и
обреченно брел обратно к цеху, потому что там был единственный близкий мне
человек - бродяжка Ирка. Но что ей сказать?
В дверях меня встретил надсмотрщик Хенрик:
- Ты где шатался?
Жирный заворчал на меня:
- Я что, один их переваливать должен?
Ирка сказала:
- А я испугалась, что ты пропал - бежать хотела.
Она помогала Жирному вместо меня.
Я взялся за хвост ползуна - шерсть его была теплой, тело мягким. Он
все выскальзывал из рук.
- Они знают, что Кривой не любимец, - сказал я, повернувшись к Ирке.
Я ведь ни разу не признавался, что я - бывший любимец. Она и без меня
догадалась. Ей ничего не надо было объяснять.
- Теперь тебя ищут?
- Они сказали мадамке, что я должен быть здесь, на фабрике.
- Найдут, - сказала Ирка. - Уходить надо.
- Они и вас хотят убить.
- Когда?
- Через пять недель.
- Почему?
- Чтобы не рассказывали, где побывали, что кушали.
Мужики с дубинками снова устроили гонки за недобитой гусеницей -
ползун свалился на пол, и началась такая суматоха, что мы могли с Иркой
говорить спокойно, не опасаясь, что нас подслушают.
- Давай убежим, - сказал я.
- Обязательно убежим! Только погодим. У меня тут дела есть.
- Дела?
- А что, разве у человека не бывает дел?
- Они за мной придут!
- Пускай приходят, - сказала Ирка равнодушно. - Да не суетись ты, как
господская собачонка. Важно не когда приходят, а кто приходит. Подумай ты,
голова садовая, зачем мадамке тебя спонсорам сдавать. Она что-нибудь лучше
придумает.
- Они ее не будут допрашивать?
- Ты жизни не знаешь. И уж Машкиной жизни тем более.
Транспортер поехал вновь, выплевывая трупы гусениц, и я был вынужден
включиться в работу.
Человек ко всему привыкает. К жизни на кондитерской фабрике тоже
можно привыкнуть. К концу смены я уже не валился с ног от усталости, а
сохранил в себе достаточно сил, чтобы пойти по фабричным дворам и
закоулкам, разыскивая место, где можно убежать.
За фабричными корпусами тянулась изгородь из колючей проволоки. За
ней были бетонные корпуса, низкие, приземистые; там таились инкубаторы и
теплицы, где из яиц выводили гусениц, а потом подземными коридорами
подросших насекомых перевозили к нам в цех, на убой, оттуда - на разделку
и переработку. Фабрика у нас была не маленькая!
Я пошел вдоль изгороди. Все здесь было пропитано застарелым запахом
падали.
Изгородь кончалась у ворот. По ту сторону шел красный кирпичный
забор. Он был старый, кое-где верхние кирпичи выпали, и если бы отыскать
лестницу или хотя бы большой ящик, то можно будет перелезть через забор. Я
не задумывался над тем, что я буду делать, когда убегу с фабрики, - я
находился но власти страха. Мне казалось, что спонсоры вот-вот вернутся,
чтобы забрать меня с собой или пристрелить на месте.
Рассуждая так и крутя головой в поисках лестницы, я зашел в узкий
проход между забором и складом и тут услышал впереди голоса.
Я остановился.
- Ты с ней поговорил? - произнес женский голос.
Собеседники были отделены от меня высокой кучей ржавого металлолома.
- Она согласна отправить его к Маркизе. А что ты ей обещала?
- Мое дело.
- Она не обманет?
- Я ей достаточно пообещала.
Тут я узнал голос Ирки. Конечно, это голос Ирки! Я не узнал его сразу
только потому, что слова, произнесенные этим голосом, не могли
принадлежать жалкой бродяжке. Это были слова уверенной в себе особы. А кто
же второй?
Я подошел поближе и постарался заглянуть в щель между грудой железа и
кирпичной стеной.
Мужчина стоял ко мне спиной. В руке у него был хлыст, и он постукивал
им себя по ноге. Хлысты есть у надсмотрщиков и Лысого. Нет, это был не
Лысый. Для Лысого он слишком худ и мал ростом.
- Надо спешить, - сказала Ирка.
Я мог хорошо разглядеть ее, Ирка была серьезна. Она не стояла на
месте, а медленно ходила, как зверь, загнанный в клетку, - два шага
вправо, два шага влево.
- Завтра утром, - сказал мужчина с хлыстом. Он оглянулся и я узнал
Хенрика - нашего надсмотрщика.
- Кто его повезет? - спросила Ирка.
- Лысый. Кто же еще?
- А нельзя, чтобы ты?
- Нет, мадамка не согласится. Она только Лысому доверяет.
- Тут уж ничего не поделаешь. Мы не можем мадамке приказывать.
Просить можем, а приказывать - нет.
Они говорят обо мне! Как же я сразу не догадался! Они договорились с
Машкой-мадамкой, чтобы меня отсюда увезти.
Великое облегчение и благодарность к Ирке и Хенрику охватили меня. И
мне вовсе не было страшно, что везти меня к новому месту жительства должен
был Лысый. Как-нибудь справимся...
К Хенрику и Ирке спешил по проходу громоздкий мужчина, в котором я
узнал одного из мужиков, добивавших гусениц.
- Ну сколько тебя ждать! - накинулся на него Хенрик. Они сразу забыли
обо мне.
- Все в порядке. - Мужик тяжело дышал, будто бежал издалека.
- Говори.
- Ящики разгружали у первого блока. Сначала хорошо считали, а потом
господа спонсоры ушли обедать...
- Короче, где ящик?
- Жан тащит.
В дальнем конце прохода появился второй мужик, который прижимал к
животу большой плоский ящик.
Хенрик пошел к нему навстречу.
- Тебя никто не видел?
- Вроде не видел.
- Они считать не будут?
- Чего считать, мы их сами складывали. Где деньги?
- Ирка, отдай ему, - сказал Хенрик.
Ирка протянула первому мужику заранее отсчитанную и стянутую резинкой
пачку денег.
- Считать не надо, - сказала она.
И тут я совершил глупый поступок. Желая получше видеть, я неловко
оперся о ржавую трубу и вся куча железа начала угрожающе крениться.
- Беги! - закричал Хенрик.
Я пытался за что-нибудь зацепиться, удержаться и, конечно же, лишь
делал себе хуже - мне казалось, что я лечу с горы в лавине, состоящей из
гвоздей и гирь... Сколько это продолжалось, не знаю, но закончилось мое
падение на земле. Я не двигался, стараясь сообразить, что у меня сломано.
Потом я осторожно пошевелил правой рукой, в кулаке у меня было зажато
что-то острое. Я приоткрыл глаза и увидел, что, как букет цветов, сжимаю
пук колючей проволоки.
Я хотел было продолжать осмотр своих ран, но тут услышал голос:
- И как, нам нравится лежать?
Я испугался и постарался сесть. Сел я на железный костыль, подскочил
и с жуткой болью, исцарапанный и сочащийся кровью, вырвался из ржавого
плена.
Оказалось, что я стою перед надсмотрщиком Хенриком.
Узколицый, почти лысый, с короткими усами и бородкой, он раскачивался
на ступнях - вперед-назад, постукивая себя по штанине хлыстом.
- Простите, - сказал я. - Я нечаянно.
- Врешь, - спокойно возразил Хенрик. - Подслушивал. А ну, к стенке!
- Больно, - пожаловался я.
- Не послушаешься - будет больнее.
Я отступил к стене.
- И что же ты услышал?
- Ничего!
Глаза Хенрика, маленькие, светлые и настойчивые, буквально пронзали
меня. Я боялся сознаться.
- А что видел? - спросил Хенрик.
- Я случайно здесь шел, - заныл я. Из собственного опыта я знал, что
перед спонсором или сильным любимцем надо показать себя слабым,
несчастным, совершенно безвредным. - Я случайно шел...
- Зачем? Здесь никто не ходит.
- Я шел... потому что я хотел убежать!
- Ты хотел убежать? Не отходи от стены! Ты куда хотел убежать?
- Через забор.
- Почему?
- Потому что я никому не верю. И вам тоже не верю!
- Правильно. Никому верить нельзя. Ну продолжай, продолжай. Значит,
ты шел здесь и думал: как бы мне убежать? А тут перед тобой куча железа -
ты сразу в нее носом...
- Я задумался!
- Врешь! - Хенрик замахнулся хлыстом.
Я бы никогда не напал на начальника, но я очень испугался, что мне
будет больно. Я оскалился, прыгнул на него, вырвал хлыст и сломал его
рукоятку о колено. Хенрик пытался мне помешать, но я отбросил его, потом
кинул ему в лицо хлыст.
Хенрик поймал хлыст и сказал почему-то:
- Хороший кнут был. Дурак ты, любимчик!
И тут я понял, как я виноват. Я начал отступать, прижимаясь спиной к
кирпичной стене. Хенрик не нападал на меня. Он рассматривал хлыст.
А я, почувствовав, что отошел от него на достаточное расстояние,
кинулся бежать.
Я раскаивался в том, что не сдержался и напал на Хенрика. Он мне
теперь отомстит. Мне еще одного врага не хватало!
Подавленный, я вернулся в наш подвал. Люди уже возвращались со смены.
Было душно, и воняло потом и всякой гадостью. Некоторые спали на нарах,
другие сидели за длинным столом посреди подвала - разговаривали, играли в
кости... На меня никто и не посмотрел.
Я прошел к нарам. Нижние - Иркины - были пусты. Ирка еще не
вернулась. И это хорошо. Она уже знает, что я сломал хлыст Хенрику. Они не
захотят меня спасти. И отдадут спонсорам. А спонсоры пустят меня на
мыло...
Я так погрузился в свои мысли, что не заметил, как последние остатки
дневного света покинули подвал, и лишь коптилка, стоявшая на столе,
странно и неровно освещала лица сидевших за столом. Чего ж, уже достаточно
темно. Надо встать и пойти и сортир, оттуда выскочить во двор и бежать к
кирпичному забору.
Опасно пропустить момент - я уже знал, что дверь нашего корпуса на
ночь запирали.
Я поднялся и сделал первый шаг к двери...
Навстречу мне быстро шла маленькая фигурка - даже в темноте я узнал
Ирку. Она тоже меня узнала.
Я отступил назад, к нарам. Как мне не хотелось бы, чтобы она была
моим врагом!
- Тим? - спросила она шепотом.
- Здравствуй, - сказал я, будто еще не виделся с ней.
Ирка взяла меня за руку и потащила к нарам.
- Садись!
Я послушно сел. Мне хотелось как-то оправдаться перед ней, и я
сказал:
- Я могу ему починить хлыст. Я умею. Меня госпожа Яйблочко учила
плести из кожи.
- Какой еще хлыст?
- А он тебе не сказал?
- А ты дикий...
- Я испугался. Он строго со мной говорил.
- Ты куда шел? - прошептала Ирка.
- Я хотел убежать.
- Не надо, - сказала Ирка. - Тебя завтра увезут к Маркизе.
- Я думал, что вы теперь не захотите мне помогать.
- Я верю. А что ты видел?
- Я мужиков видел. С коробкой.
- А что в коробке?
- Я не знаю. Она закрытая была.
- Ты не бойся, любимчик, - сказала Ирка и хихикнула. - Тебя никто не
обидит. Тебя завтра увезут, как и договаривались.
- А если они тебя не послушаются? Ты ведь кто?
- Я - никто, - сказала Ирка. - Но Хенрика они обязательно
послушаются.
- Давай я ему кнут починю?
- Успеешь. А теперь давай будем спать.
Когда все заснули, Ирка забралась ко мне на нары.
Я уж ждал ее - мне без нее было холодно. Она прижалась ко мне,
сначала дрожала, а потом согрелась. Я сказал:
- Не могу с ползунами. Один на меня как человек глядел.
- Нет, - сказала Ирка твердо. - Они не соображают. Ты, видно, убивать
не любишь и не умеешь. Все убивать умеют, жизнь такая, что надо убивать, а
ты не умеешь - тебя кто-нибудь пришьет, а ты и не заметишь.
Она теснее прижалась ко мне.
- Ты теплый, - сообщила она шепотом.
Вокруг на нарах спали или не спали люди. Запах в подвале был тяжелый
- мылись-то мы кое-как, без мыла. Но было совсем темно, и можно
вообразить, что ты один или в настоящем доме.
- Мне их жалко, - сказал я.
- Вы бы потише! - зашипел человек с соседних нар - я даже лица его не
знал. - Бы тише, вы людям спать мешаете, вы свое делайте... а людям не
мешайте.
Ирка его шепотом отругала словами, которых я и не знал, но точно
понимал, что это неприличные слова, просто страшно подумать, что они
значат. Потом снова стало тихо - только храп и дыхание людей.
- Может, я уйду? - спросила Ирка.
- Нет, не уходи, - сказал я. - Ты не уходи, а то нам поодиночке
холодно.
- Боюсь я за тебя, - сказала Ирка.
От ее маленького горячего тела во мне начало подниматься непонятное
сладкое, тягучее чувство, странное желание обхватить Ирку руками - но не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг