- Нет, псих немного, дикий, а так нормальный, не баптист.
Натренируешь, меня благодарить будешь. Я ж его за гроши отдаю.
Они отошли от меня и продолжали говорить. Они спорили. И я даже
понимал, что разговор идет обо мне и почему-то Лысый хочет получить за
меня деньги. Наверное, подумал я, за то, что он потратил столько времени,
чтобы довезти меня сюда. Курчавый достал кошелек, стал вытаскивать оттуда
монеты, потом перехватил мой взгляд и сказал одному из сидевших у стола:
- Налей ему - дорога трудная.
Тот - фигура мрачная, неприятная, разбойничьего вида, лба вообще не
видно, глаза утоплены в глазницах - налил мне в глиняный стакан прозрачной
жидкости из кувшина, и я был ему благодарен, потому что после картофелины
захотел пить.
- Спасибо, - сказал я и сделал большой глоток.
...И туг понял, что помираю!
Я знал, что бывает водка, и знал со слов спонсоров, какое ужасное
влияние алкоголизм оказывал на людей, но я не подозревал, что в наше
цивилизованное время кто-то осмеливается изготавливать водку.
Впрочем, в тот момент я так не думал - я кашлял, задыхался,
скорчившись пополам.
- Дай ему воды запить! - крикнул курчавый.
Мне протянули другой стакан, в нем была вода, я глотнул, стало легче.
- А теперь допивай, - приказал курчавый.
Я не знал, что мне допивать - воду или водку, но спросить не посмел.
Меня обожгло, мне хотелось умереть от отвращения к себе...
Я сел в угол, скорчился там и решил дождаться смерти.
Как сквозь сон я слышал, как прощается с остальными и уходит Лысый.
- Прощай, любимец корявый, - сказал он мне. - Надеюсь, тебя быстро
здесь поломают.
И я понял, что он полон ненависти ко мне.
Неожиданно он больно ударил меня носком башмака в бок, и я хотел
возразить, но голова кружилась, и я решил, что если останусь жив, я его
тоже ударю. Он ушел, какие-то люди входили и выходили. Настроение у меня
постепенно улучшилось, и я даже смог встать на ноги, хотя меня тут же
повело в сторону, и мне пришлось искать стену, чтобы за нее держаться.
Вошел курчавый, вернее, он появился в поле моего зрения. Его глаза
были близко от моих.
- Живой? - спросил он.
- Даже очень живой, - я глупо ухмылялся.
- Вот и отлично, - сказал он. - Пошли, я тебя устрою.
- Она скоро придет? - спросил я.
- Кто?
- Госпожа Маркиза, кто же еще, меня хозяйка-мадамка к ней направила.
- Скоро, скоро, - сказал курчавый лживым голосом, как говорят с
маленькими, чтобы от них отвязаться.
Я пошел за курчавым наружу, а ноги не слушались. Было смешно.
Грузовик Лысого уехал. В кустах я увидел черную крытую повозку.
- Залезай, - сказал курчавый, - и спи.
- Простите, - возразил я. - Мы друг другу не представлены.
Я протянул ему руку и представился:
- Тимофей. Кислых щей!
- А ты меня теперь до самой смерти будешь звать хозяином, - сказал
курчавый. - Или господином Ахметом.
Он что-то делал с моими руками - щелкнул замок, мои руки оказались в
железных браслетах, скрепленных короткой цепью.
- Вы что? - спросил я. - С ума здесь все посходили?
- Чтобы быть спокойным, что не сбежишь - а ну иди, ложись!
Продолжая смеяться, я попытался влезть в повозку, но руки мешали.
Господин Ахмет подсадил меня. Внутри было сено. Я лег и сказал, что буду
спать.
4. ЛЮБИМЕЦ СРЕДИ ГЛАДИАТОРОВ
Очнулся я в темной комнате с небольшим окошком, забранным решеткой.
Словно снова попал на кондитерскую фабрику. Только лежал я не на нарах, а
на каменном полу - пол был холодным, бок у меня окоченел, руки затекли.
Память сразу вернула мне последнюю сцену в комнате с камином. Я понял, что
меня напоили дурманящим напитком, чтобы перевезти в другое место.
Я сел. Судя по цвету воздуха за окном, уже вечерело. Я попытался
подняться, но это получилось далеко не сразу. Я растирал руку и бок и тут
увидел на запястье ссадины - я не сразу догадался, что это следы
браслетов, в которых меня везли. Уж лучше бы я остался на кондитерской
фабрике, уж лучше бы таскал трупы гусениц... удивительно, как все на свете
относительно! Сейчас мне, полузамерзшему и голодному, жизнь на фабрике
казалась раем. И я еще как назло представил себе, что горячая,
переливающаяся как ртуть Ирка забирается ко мне на нары и греет меня...
От злости я все же поднялся и, чтобы не упасть, добежал до стены и
оперся о нее. Я сделал некоторые движения руками - гимнастику, по
выражению госпожи Яйблочко. Каждое утро мы с ней занимались гимнастикой.
Мы вытягивали вперед руки и поднимали ноги - разные по форме и размеру -
но действия были схожи. Потом мы с ней бегали кругами по газону - конечно,
она бежала куда тяжелее и медленнее меня, но я и не спешил. Хотя каждый ее
шаг - метра два, не меньше...
Минуты через две-три кровь начала двигаться по моим несчастным жилам,
и я хотел пойти к двери, чтобы выломать решетку, но тут мое внимание
привлекло движение за окном.
Окно моей камеры располагалось на втором этаже и выходило на пыльную
площадку, окруженную невысокими сараями и складами, а кое-где соединенными
кирпичной стеной. На площадке находилось несколько человек, занимавшихся
странным на первый взгляд делом. Они были вооружены мечами и топорами на
длинных рукоятках. Эти люди сражались, а приземистый горбун с головой,
вросшей в широкие плечи, держа в руке длинную палку, направлял ею и
криками действия сражающихся. Невдалеке стоял господин Ахмет в
преувеличенно ярком костюме, желающий всем доказать, что имеет право или
смелость нарушать все законы спонсоров.
Я хотел окликнуть его, но бой продолжался, и громкие крики потных
бойцов заглушили бы мой зов.
Когда я подошел к двери, я уже понял, что попал на студию, где
снимаются фильмы для телевизора, а бойцы - это актеры, которые разучивают
старинную войну.
Я толкнул дверь. Она не открылась.
Я даже удивился - зачем меня запирать? Я же ничего плохого не
замышляю.
Дверь была замкнута.
Тогда я в нее постучал. Но это тоже не помогло.
Я начал колотить в дверь кулаками, и тогда снаружи откликнулись.
Издавая грязные ругательства, в дверях показался похожий на злую
обезьяну человек с пистолетом в руке.
- Чего тебе?
- Я хочу наружу, - сказал я. - Я уже проснулся!
- Он проснулся? - искренне удивилась обезьяна. - Проснулся?
Стражник никак не мог осознать значения моих слов.
По-моему, он решил тут же меня пристрелить, потому что, когда в его
глазах появилось осмысленное выражение, оно сопровождалось движением дула
пистолета. Дуло поднималось, пока не уткнулось мне в грудь.
К моему счастью, в коридоре раздались быстрые шаги.
- Что тут происходит? - спросил господин Ахмет.
- А он шумит, - поморщился стражник.
- Потерпишь, - сказал Ахмет. - А вам, сэр, что понадобилось?
- Я выйти хочу, - сказал я.
- Ты как себя чувствуешь? - спросил Ахмет.
- Ничего.
Я не стал жаловаться. У него были такие колючие черные глаза, что
жаловаться было бессмысленно. Даже при моем скудном жизненном опыте мне
было ясно, что этот человек не умел жалеть. У нас в подсобке для любимцев
был один с такими глазами. Он искусал хозяина, задушил их жабеныша, и его
потом затравили с вертолетов...
- Я доволен.
- Я боялся, что ты окажешься хлипким, - сказал хозяин.
- Я не хлипкий. А зачем вы меня сюда привезли?. Где госпожа Маркиза?
- Я не знаю никаких маркиз, баронесс и графинь!
- Но Лысый обещал...
- Какой Лысый?
- Он меня привез!
- И продал тебя мне за сто двадцать марок.
- Меня? Продал? Зачем?
- Видно, ему деньги понадобились.
- Но разве можно человека продать?
- Если найдется покупатель.
Он не смеялся, он был серьезен, он стоял в дверях камеры и спокойно,
терпеливо объяснял. Ахмет вообще никогда не суетился - в его опасном деле
суетиться нельзя. Но это я узнал позже.
Лицо у него было как бы сдавлено с боков, так что нос выдавался
слишком далеко вперед, и его лицо загорело настолько, что кожа была темнее
зубов и белков глаз. И еще у него были усы - я никогда раньше не видел у
людей таких усов. Это были черные, свисавшие на концах усы. Он был похож
на черного сома. Но очень скользкого, верткого и подвижного.
- А зачем вы меня купили? - спросил я.
- Чтобы ты стал таким, как они. - Ахмет показал на окно, не
сомневаясь, что я в него уже выглядывал. - Храбрым и сильным. Иди за ним,
- он показал на стражника. - Он тебе покажет, где умыться и так далее.
Потом придешь во двор. Ясно?
- Ясно, - сказал я. - Но ведь Лысый не должен был меня вам продавать?
- Не знаю, чего он должен, а чего нет. Я его второй раз в жизни вижу.
- Он нечестный человек! Ему велели отвезти меня к Маркизе!
- А что такое честность? - удивился Ахмет, а стражник засмеялся,
заухал грудным смехом. И мне показалось, что он сейчас начнет бить себя в
грудь волосатыми кулаками.
Ахмет обнял меня за плечи и повел к выходу из камеры.
- Не обращай внимания на мелочи жизни, - говорил он, и его золотые
зубы отражали свет ламп в коридоре. - Тебе повезло, что ты оказался у
меня. Или тебе нравилось вкалывать на кондитерской фабрике?
- Нет, не нравилось, - сказал я.
- Видишь, как хорошо. Я, например, не выношу, как воняют зарезанные
ползуны.
- Я с вами совершенно согласен, - сказал я. - Там дышать невозможно.
Я раньше и не думал, что спонсоры едят плоть.
- Проще, мой милый, проще. Жабы жрут себе подобных, а нам вешают
лапшу на уши, будто они чистенькие вегетарианцы.
Я невольно оглянулся - не слышит ли кто-нибудь. Ахмет заметил мое
движение, усмехнулся, пропустил меня первым в дверь.
Вечерело. Синева залила двор, схожий со двором крепости, правда,
стены ее были невысоки, а ворота были решетчатыми, и потому сквозь них был
виден луг, потом лес, над которым виднелся клочок зеленого закатного неба.
Люди, которых я условно называл артистами, прекратили бой и стояли,
глядя на нас.
- Мальчики, - сказал Ахмет, - я вам новенького привел. Хотите
ласкайте, хотите бейте, только чтобы костей не ломать, поняли, гады? Он -
мои деньги. А то я вас знаю: утром проснулись - нет Петра Петровича. А где
он?
Воины заржали, они пополам сгибались от хохота, а Ахмет продолжал
выкрикивать - в нем тоже было что-то актерское:
- А Петра Петровича, отвечают мои мальчики, скушали мышки!
От грубого хохота воинов мне стало не по себе. Я понимал, что все
это, к сожалению, имеет отношение ко мне.
Мои худшие опасения начали сбываться через несколько минут.
Клоун Ахмет молча наблюдал за тем, как воины сдавали оружие
квадратному горбуну, в громадных пальцах которого мечи и копья казались
булавками. Горбун осматривал оружие и передавал двум обнаженным рабам,
которые стояли за его спиной. Воины уже забыли о моем присутствии, они
переговаривались, смеялись, некоторые побрели в душ, другие сначала
очищали себя от пота и пыли специальными скребками.
- Прупис, - сказал Ахмет, - ты распорядишься по части новенького?
- А куда его? - спросил приземистый горбун.
- Положи на койку Армянина, - сказал клоун Ахмет. На улице было
видно, что лицо его раскрашено - подведены глаза, подрисованы брови,
нарумянены щеки. Неужели ему все можно?
- Не стоит, - сказал квадратный Прупис, - ребята будут недовольны.
Недели не прошло, как армянин погиб.
- Объясни, что другой свободной койки у нас нет.
- А они его прибьют.
- Побьют - мне такой не нужен.
Я понимал, что речь идет обо мне, и в то же время понять это было
немыслимо. Что плохого я сделал этим людям?
Я стоял, опустив руки и ожидая развития событий.
- Мыться пойдешь? - спросил Прупис.
- А можно?
- Если ты не заразный.
- Что вы, меня доктор смотрел!
- Доктор? - Тут уж Прупис удивился. - Где он тебя нашел?
- Дома, - сказал я.
- Чудеса, да и только, - сказал Прупис. - Что за дом такой?
- Я убежал, - сказал я. - А потом меня сюда привезли.
- Ага, слышал, - согласился Прупис.
Вперевалку, чуть не касаясь земли пальцами могучих рук, он направился
к душу. Я зашел туда следом.
Мне хотелось верить в доброту и справедливость Пруписа. Человек
должен надеяться. Я так часто за последние дни лишался надежды, что
смертельно устал и готов был пойти на край света за любым человеком,
который хотя бы сказал: "Я не буду тебя бить!"
Душевая была разделена на кабинки без дверей - Прупис показал мне на
крайнюю. Вода была горячая, на деревянной полочке, прибитой к стене, лежал
кусок мыла - я давно уже не видел мыла. Я хорошо вымылся. Прупис дожидался
меня. Когда я вышел, он сказал:
- Ты долго.
Он протянул мне чистую тряпку, чтобы вытереться.
- Я грязный был. После кондитерской фабрики.
Но Прупис не знал, что такое кондитерская фабрика.
- Потом расскажешь, - отмахнулся он.
Он повел меня к одноэтажному зданию - чем-то жилье воинов было похоже
на подвал, в котором мы с Иркой провели два дня, но здесь стояли не нары,
а койки. И они были застелены серыми одеялами. У каждой койки была
тумбочка, а стены в изголовье кое-где были разрисованы. Там были
изображены воины или голые женщины - что выдавало вкусы моих сожителей.
Я знал, что убегу отсюда - и как можно скорее. Мне хотелось увидеть
Ирку, меня тревожил новый подвал - в нем пахло жестокостью. Я точно
ощущал: дом и двор - все вокруг было пронизано злобой и насилием.
Прупис провел меня по длинному залу, мимо коек. Кое-кто из воинов уже
вернулся в свою комнату - один что-то зашивал, сидя на кровати, несколько
человек уселись вдоль длинного стола, стоявшего между рядами кроватей...
Прупис подвел меня к кровати у стены и сказал:
- Здесь будешь спать.
Потом поглядел на меня, пощупал мои штаны, сшитые из куска мешковины,
и спросил:
- Ты настоящую одежду раньше носил?
Жилистый, худой смуглый человек, сидевший на соседней койке, сказал:
- Он дикий, лесной. На что ему штаны в лесу?
Сам засмеялся, и кто-то за столом поддержал его смех.
Из-за стола поднялся грузный усатый человек со лбом, изуродованным
бугристым шрамом, и сказал:
- Мастер, мы не хотим, чтобы он спал на койке Армянина.
- Господин Ахмет велел, - сказал Прупис, который был смущен словами
усатого. - Я ему сказал - недели не прошло, а он приказал.
- Пять дней, - сказал жилистый смуглый сосед. У него были раскосые
черные глаза.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг