- Я к вам по делу.
- По какому это делу? - подозрительно спросила Татьяна
Владимировна.
И бесцеремонность, и эти две косищи у взрослой бабы, и
дурацкое какое-то канареечное платье - все в посетительнице
вызывало у нее какую-то настороженность.
- Вы помните, некоторое время тому назад вы увидели в ок-
но мужа, и в это же самое время он лежал на диване и спал,
прикрывшись "Советским спортом"?
- Ну, допустим. Вас-то это каким боком касается?
Мало того, что баба мешала ей заняться стиркой, она еще
лезет не в свои дела. И вдруг Татьяна Владимировна испуга-
лась: а если это... если Петька завел себе какую-нибудь...
Устает, говорит, за баранкой. С этой канареечкой устанешь.
Ишь ты, распустила косы...
- Это была я.
Женщина произнесла эти слова совершенно спокойно и пос-
мотрела на хозяйку.
Татьяна Владимировна неприязненно покачала головой и ска-
зала:
- Не понимаю, чего здесь смешного. Вы уж простите, не
знаю вашего имени и фамилии, но у меня нет времени шутки с
вами шутить.
- А я и не собираюсь шутить, - довольно развязно сказала
дама с косами. - Я просто сообщила вам: это я была Петром
Данилычем. Не верите? Смотрите.
Женщина в канареечном платье начала вытягиваться, разда-
ваться в плечах, косы светлели и укорачивались, и у Татьяны
Владимировны вдруг мелькнула в голове совершенно дурацкая
мысль, будто бы она слышит шорох наподобие того, что слышен
в театре при подъеме занавеса. Она совершенно оцепенела и
только повторяла про себя: "Господи, господи, господи!.."
Набожной она не была, о религии никогда не думала, а тут
вдруг невесть из каких глубин вдруг всплыло материно слово,
и она схватилась за него, как хватаются в автобусе за ручку
при крутом повороте.
Женщина уже перестала шуршать собой и являла теперь Петра
Данилыча как раз в том обличье, в каком он обычно возвращал-
ся с работы: серый модный костюм, синтетика, правда, но сим-
патичный, с металлическими пуговками, купленный в прошлом
году за семьдесят два рубля, и красная с синим рубашка. Из
приозерских шоферов одевался Петя аккуратнее всех, тут спо-
рить было нечего. Нет, все-таки мой Петечка лучше всех, с
гордостью подумала Татьяна Владимировна и вдруг осознала,
что смотрит не на настоящего мужа, а на двойника, который
только что был женщиной с двумя черными косами. Голова у нее
пошла кругом. Как-то все это было сомнительно: чужая женщи-
на, Петр Данилыч, и вместе... Что-то в этом было неприятное,
брезгливо подумала Татьяна Владимировна. Хотя, -с другой
стороны, нечего было накликать беду, представляя, будто у
этой тетки с Петей что-то есть. А если бы не было, как она
могла бы его представить? Нет, разобраться в этом было не-
возможно.
- Теперь вы верите? - спросил Петр Данилыч голосом Петра
Данилыча.
И это непривычное "вы" страшно напугало Татьяну Владими-
ровну.
- Петь, ты...
- Что, Танюшка?
- Петь, я...
- Да ты не стесняйся, это я...
- Как же ты... и с этой...
- Да нет, ты не беспокойся...
Голова у бедной Татьяны Владимировны начала вращаться все
быстрее и быстрее, и, чтобы не упасть, она схватилась за ко-
сяк двери. Петр Данилыч аккуратненько свертывался в женщину
в канареечном платье. Самым удивительным было даже не прев-
ращение мужа в незнакомую женщину, а серого хорошего костю-
ма, выбранного ею самой еще в прошлом году, в платье, кото-
рое и в отделе уцененных товаров никто бы не взял. Как-то
это было обидно...
- Татьяна Владимировна, - сказала посетительница уже сво-
им голосом, - вы же женщина с образованием, вы кончили тех-
никум, почему вы не спрашиваете, как я это делаю? Ведь это
же невозможно. На ваших глазах творилось чудо, а вы, прости-
те, думали о всякой ерунде...
"Ишь ты, - неприязненно фыркнула Татьяна Владимировна, -
выворачивается туда-сюда и еще выговаривает!.. Хотя, конеч-
но, действительно всякая ерунда в голову лезет".
- Вы думали когда-нибудь о пришельцах? - строго спросила
тетка в канареечном платье.
- О ком, о ком?
- О пришельцах из других миров, об инопланетянах?
Татьяна Владимировна пожала плечами. Она и сама не знала,
думала она о них или не думала. Скорее всего, все-таки не
думала, потому жизнь ее шла заведенным порядком и без иноп-
ланетян. Она скосила глаза на ходики с кукушкой. Ого, уже
половина одиннадцатого, а она еще за обед не принималась.
Скоро Верка пожалует с пляжа, голодная, как зверь. Иноплане-
тяне... И как она превращается?
Татьяна Владимировна и хотела бы настроить свои мысли на
возвышенный космический лад, но тут же увязла в привычных
земных вещах: обед, белье, Верка, куртку ей надо на осень...
- Мы хотим просить у вас помощи. Мы, жители далекого ми-
ра, просим вас о помощи.
- Меня? Да вы что? Как же я могу помочь?
- Подобно тому, как я сейчас представила вам двойника ва-
шего мужа, мы сделаем ваш двойник, и этот двойник улетит с
нами...
- Да вы что, смеетесь? Чем я могу помочь? Нашли тоже... -
У нее вдруг мелькнула догадка: - У вас там что, есть страхо-
вание жизни, имущества?
- Нет, Татьяна Владимировна, - сказала женщина в канаре-
ечном платье, - у нас нет страхования. Нам нужны вы. Лично
вы. Вы как личность.
- Я? Как личность?
Может, все-таки она смеется, эта пришелица? Но нет, смот-
рит на нее серьезно, даже печально, и эта печаль темной во-
дой беззвучно накатывается на нее, холодит сердце, томит
его. И музыка непонятная звучит, точно молит ее, тянется к
ней. Нет, не смеется странная эта женщина. Глядит грустно,
так грустно, что горло сжимается. Скорбит человек. И просит
о помощи. Просит о помощи. И из всех, всех людей, из Чубуко-
ва, из всей бухгалтерии, из всего Приозерска ее выбрали. Как
личность. Из всех ее выбрали. Ее, Татьяну Владимировну Осо-
кину. Нет, не самую красивую, знала она и про свой нос бура-
тиний и про глаза. Нет, не самую образованную, не раз заме-
чала, что знаний ох как не хватает. Не самую умную, не самую
счастливую и не самую богатую. Как личность выбрали! И дер-
нулось что-то в Татьяниной груди, потянулось навстречу свет-
лой ниточке, что рвалась к ней из темной печали. Оценили ее.
Как личность! Нет, не провалились к черту двадцать лет и ты-
сячи сваренных обедов, тысячи пар заштопанных носков и сво-
док по выполнению плана страхования. Как личность! Уехать,
помочь. Вылететь птичкой из кухни, только тебя, Танечка, и
видели!
И тут же тоненько и жалобно пискнула мыслишка: а как же
Петр Данилыч и Верка? И, словно в ответ, услышала:
- Вы останетесь здесь, дома, и даже никогда не будете
вспоминать об этом разговоре, но копия ваша улетит с нами.
Никто и никогда не узнает об этом, не будете знать и вы. Но
мы ведь просим помощи не за награду. Решайте.
Как личность... И казалось Татьяне Владимировне, что оши-
бается пришелица, недоговаривает чего-то. Не может того
быть, чтобы сделал человек что-то в жизни и не осталось бы у
него от этого следа в душе.
- Я согласна, - прошептала она.
- Спасибо, - сказала женщина в канареечном платье и пошла
к выходу, прикрыла за собой тихонечко дверь - и будто не бы-
ло ее.
Татьяна Владимировна подняла глаза на ходики. Вот те на:
настучали уже одиннадцать, а она все стоит задумавшись.
Сколько же она так простояла? Минут, наверное, сорок.
Точьв-точь как Верка, когда моет посуду: шевельнет рукой и
замрет, уставившись в грязную тарелку. И зло ее, Татьяну,
берет, и смеяться хочется.
На мгновение ей почудилось, что она не просто замечта-
лась, что кто-то будто бы приходил к ней. Нет, это только
показалось. Подогреть воду и быстрее постирать, а то весь
день прокрутишься на кухне.
Но странное дело: хотя думала она о самых что ни на есть
будничных делах, настроение у нее было почему-то просветлен-
ное и в самой глубине души тепло плескалась светлая печаль.
С того самого момента, как увидел Александр Яковлевич Ми-
хайленко у себя в каморке старичка, у которого воротничок и
шея являли одно целое, он жил в состоянии постоянного ожида-
ния. Чего ждал, сказать он не мог, но старичок, назойливо
требовавший альмагель, мгновенно взорвал всю привычную жизнь
заведующего аптекой. Взорвано было все: от аптеки до ежесуб-
ботнего преферанса с невропатологом Бухштаубом, заведующим
инспекцией Госстраха Чубуковым и завмагом Жагриным. Все
взорвал старичок в детской светлой рубашечке с синими куби-
ками. А может быть, и не детской, кто ее знает, эту безумную
нынешнюю моду. Взорвал, поднял все кверху, перемешал. Все
перепуталось, стало зыбким и неопределенным, как бы вокзаль-
ным. Вещи потеряли присущую им солидность, а люди - свою бе-
зусловность.
Несколько дней Александр Яковлевич ловил себя на том, что
пристально всматривается в шеи людей.
- Что вы на меня так смотрите? - спросил его завмаг Иван
Иванович Жагрин, когда они играли в преферанс.
- А как это я на вас смотрю?
- Да так как-то... странно... - Завмаг пожал плечами и
приблизил карты к груди. Прятать, впрочем, ему особенно не-
чего было, потому что карта ему упорно не шла и на руках был
унылый набор всякой мелочи, как детский новогодний подарок
за рубль в целлофановом пакетике, перевязанном ленточкой.
Александру Яковлевичу остро захотелось рассказать о
странном посетителе, умевшем неким таинственным образом от-
делять воротник от шеи, но он представил себе реакцию парт-
неров и замолчал. Он сдал карты и смотрел поочередно на шеи
своих партнеров. У Бухштауба между воротником рубашки и мор-
щинистой шеей можно было всунуть детский кулак, Чубуков, ка-
залось, уже много лет не снимал свою серую рубашку и черный
галстук, а сизую шею завмага не мог удержать ни один ворот-
ничок.
Александр Яковлевич прожил долгую жизнь и давно приучил
себя ничему не удивляться. Пусть люди волнуются, шустрят,
он-то знает: суета сует, всё суета!
И вот теперь, впервые за долгие, долгие годы, он чувство-
вал себя безоружным перед явившимся ему старичком. И даже
слова о том, что нет ничего нового, никак, пожалуй, не могли
отнестись к человеку, у которого воротничок рубашки рос пря-
мо из шеи.
Александр Яковлевич налил себе стакан чаю. Заварка была
совсем жиденькая, казенная, но лень было заваривать новую.
Он размешал сахар и подумал, что надо, пожалуй, лечь сегодня
пораньше, потому что предыдущую ночь спал дурно и проснулся
совсем разбитым.
Жена Александра Яковлевича умерла вскоре после войны.
Несколько лет он прожил с дочерью, заменяя ей мать, потом
она уехала в Ленинград учиться, и с тех пор он всегда жил
один. Разве что два или три раза гостила у него внучка. Но
тихий Приозерный тяготил ее, и Леночка уезжала через нес-
колько дней.
Впрочем, он привык к одиночеству. Немудреное стариковское
хозяйство вести было нетрудно, а настоящим домом была для
него аптека. Иногда он ловил себя на мысли, что ворчит на
кассиршу Галину Игнатьевну точно так, как ворчал когда-то на
жену-покойницу, что переживает за бесплодные пока романы
провизора Люсеньки и продавщицы ручного отдела Наташи, как
переживал когда-то первые увлечения дочери. Нет, если честно
говорить, не совсем так. Сейчас он был корыстнее. Со всей
своей стариковской хитростью он рассчитал, что, если бы Лю-
сенька и Наташа вышли замуж в Приозерном, они бы, скорее
всего, остались в аптеке. Пока не родили бы, во всяком слу-
чае. А так что-то слишком часто стали они поговаривать о си-
бирских стройках, о дальних дорогах.
В дверь позвонили, и Александр Яковлевич машинально пос-
мотрел на часы - уже пол-одиннадцатого, кого это принесло в
такой час? Он подошел к двери и спросил, кто там. Не то что-
бы он боялся воров, красть у него было нечего, но скорее
так, для приличия.
- Я у вас был на днях, спрашивал альмагель, - послышался
из-за двери тот самый стариковский голос, который Александр
Яковлевич, казалось, запомнил на всю жизнь.
Он нисколько не удивился. Он почему-то был уверен, что
странный старичок обязательно пожалует еще раз и снова при-
несет с собой какую-то озорную нелепость, которая и так уже
поставила все дыбом в его размеренной жизни. Он распахнул
дверь. Так и есть, тот самый старичок, у которого воротничок
рос из шеи. Александр Яковлевич понимал, что это невежливо с
его стороны, но ничего поделать с собой не мог - наклонился
и уставился на щею посетителя. На этот раз все было в норме.
- Могли бы и поздороваться вначале, - проворчал посети-
тель.
- Да, конечно, - смешался Александр Яковлевич и почувс-
твовал, что покраснел. - Простите. Прошу, садитесь.
Старичок неторопливо оглядел четырнадцатиметровую скром-
ную комнатку заведующего аптекой и так же неторопливо сел,
слегка отодвинув стул от стола.
- Так что, альмагеля так и нет до сих пор? - строго
спросил он.
- Во-первых, есть. И обычный альмагель, и альмагель "А".
А во-вторых, с каких это пор за лекарством приходят домой к
заведующему аптекой, да еще близко к полуночи?
Сердце у Александра Яковлевича колотилось, весь он пылал.
Неясные предчувствия реяли по комнате, дух замирал в томи-
тельном ожидании. Но чего? Он вовсе не собирался выговари-
вать странному посетителю, тем более что он вполне мог ока-
заться порождением больной его фантазии, но почему-то оби-
делся за аптеку. Для аптеки в районном центре у них снабже-
ние вовсе недурное, грех жаловаться, случалось, даже приез-
жие из области находили у него дефицит, не всегда доступный
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг