как в соседней комнате заворочалась мать. Только бы отец не
проснулся...
- Что ты говоришь?
- Я ничего и никого не боюсь! Я люблю тебя, маленькая моя
Чуна, твои тонкие ножки и большие влажные и глупые глаза! И
я не собираюсь ни у кого спрашивать разрешение на встречи с
тобой, понимаешь, ни у кого!
О машина, он сошел с ума, подумала Чуна. Он сошел с ума,
а я, наверное, тоже, потому что первый раз в жизни не упот-
ребила ритуальную форму благодарения... Почему судьба так
жеетока? Почему она издевается над ней? То даст ей Лика, то
отнимет. Или это машина, да будет... Не буду, не скажу, не
хочу благодарить ее, если она отнимает у нее Лика!
- Уходи, Лик, уходи... - зашептала она, - мама позовет
стерегущих...
- Ты не ошиблась! - прошипела аса. - Вот, смотри! - Она
нажала на кнопку вызова на контакте, но контрольная лампочка
не вспыхнула, экран не засветился.
Не может этого быть, подумала аса, как же так... Не мо-
жет, не может, повторяла она про себя, а какой-то наглый и
насмешливый голос возражал ей: может, может, ведь даже ма-
шинные новости не передавали. Понимаешь ли ты, что это зна-
чит - не передавать машинные новости?
- Не старайтесь, марана, никто не придет, - мягко сказал
Лик.
- Марана? Ты назвал меня мараной? - взвизгнула аса.- Тебе
никогда в жизни не разрешат не только встречаться с Чуной,
тебе никогда не разрешат даже заходить в первый сектор, а ты
назвал меня мараной, как назовет меня муж дочери! Один раз
ты избег того, что заслужил, но теперь тебе не миновать пят-
надцатого сектора!
- Мама!
- Молчи! Да, не миновать! Я сама буду приходить туда и
смотреть, как ты, волосатый и вонючий, будешь ползать по
ямам и канавам, собирая отбросы!
- Что случилось, Кера? - послышался сонный голос, и в
дверях появился отец Чуны. - Неужели я не заслужил покоя в
своем собственном доме? - Он высоко поднял голову, и даже в
призрачном белесом полумраке видно было, как на шее у него
блеснул золотой знак.
- Предоставляешь, опять приполз к нам этот Лик Карк, при-
полз к Чуне ночью, перед утренним ветром, и назвал меня... я
даже не могу выговорить... мараной...
- Мама, он не хотел этого! - крикнула Чуна и рванулась к
матери.
Но Лик удержал ее.
- Вызови стерегущих, - важно сказал глава семейства, -
пусть его уведут, мне нужно отдыхать.
- Я... - начала было мать Чуны, но запнулась.
- Что ты хотела сказать?
- Контакт не работает... - тихо пробормотала аса, и в го-
лосе ее послышалось извинение, как будто она была виновата в
том, что контакт не включался.
- Как это - не работает? - визгливо закричал отец. - Смо-
гу я обрести когда-нибудь покой в этом доме?
- Дело не в вашем доме, - усмехнулся Лик, - контакт боль-
ше не работает нигде. Потому что машина больше не существу-
ет.
- Машина, да будет благо... - пробормотала пораженная
мать Чуны, - не существует?
- Мы сломали ее, уничтожили! - гордо воскликнул Лик.
- Лик! Но это же нехо...
- Я знаю, Чуна, - засмеялся он, - я знаю, что ломать ма-
шины нехорошо и невежливо, но эту машину нужно было сломать.
Пойдем Чуна, я увожу тебя...
- Из первого сектора? - недоверчиво спросил отец.
- Секторов тоже больше нет.
- Так, значит, ничего больше нет?
- Почему же, есть мы!
- Эй, Лик! - донесся с улицы крик. - Мы пришли и ждем те-
бя!
- Иду! - крикнул в окно Лик и нежно потянул Чуну за руку.
- Идем, асочка моя маленькая...
- Но это же...
- Идем.
Он подвел ее к окну, вылез сам и потянул за собой. На
улице послышался первый шелест утреннего ветра.
- Мама, папа... - хотела что-то сказать Чуна, но не успе-
ла, потому что уже бежала по стене за Ликом.
Дул утренний ветер, гнал по улицам клочья серого, грязно-
го тумана. Было сыро, холодно, страшно, весело, и сердце
озорно и щекотно летело куда-то в пропасть...
Корабль стоял на буром холме, и две тени от него скользи-
ли по песку и камням.
- Ну вот, - сказал Павел Мюллеру, - и приехали. Иди ты
первый.
- Нет, ты.
- Хватит спорить, - тихо сказал Старик, - был бы с нами
Иван Андреевич, он бы живо навел порядок.
Мюллер открыл люк, и в отсек пахнул родной сухой зной
Оххра. Но он не заметил его, потому что вокруг корабля стоя-
ли оххры. Он никогда не видел столько оххров сразу. Каза-
лось, весь Оххр собрался у корабля. Они не лежали обычными
камнями, они стояли, окружив корабль огромным кольцом, и
кольцо это состояло из сотен Павлов, Иванов Андреевичей,
черно-белых дворняжек, Стариков, Штангистов и кошек.
Неведомое чувство сжало горло Мюллеру. Это в их честь
собрались оххры, в их честь приняли их обличье и в их честь
сложили мелодию, которая плыла сейчас над холмами и долина-
ми, мелодия, которая дышала давно забытой радостью.
Мюллер хотел спуститься, но не смог. Мягко и властно его
подхватило могучее поле, сложенное тысячами отдельных полей,
и осторожно поставило на родную землю. Он смотрел, как попа-
дают в объятия поля его товарищи, и голова кружилась от не-
ведомых чувств. Хотелось что-то сказать, и хотелось молчать,
хотелось видеть всех и быть одному, печаль и веселье неслись
сквозь него странным ветром, и горизонт плыл, дрожал, приб-
лижался...
- Люди, - сказал Пингвин, - мне поручили сказать вам нес-
колько слов. - Он высоко поднял голову и обвел взглядом Пав-
ла, Татьяну, Александра Яковлевича, Сергея и двух Надь. - Мы
знаем, что вы любите произносить речи. Мы этого еще не уме-
ем, поэтому я буду говорить как умею.
- Отличный заход, - пробормотал Павел.
- Что вы сказали? - спросил Пингвин.
- Тише! - сказала Татьяна Осокина.
- Я тоже так считаю, - кивнул Александр Яковлевич.
- Молчу, - сказал Павел.
- А вы, наверное, смеетесь надо мной, - сказал Пингвин. -
Это то, что вы называете чувством юмора.
- Нет, нет, - замахал руками Павел, - у меня не было и
нет чувства юмора. Продолжайте, докладчик.
- Оххры поручили мне сказать вам, что вы спасли нас, и мы
преисполнены благодарности. Прошло уже много времени с тех
пор, когда оххр в последний раз выключил поле. Нам казалось,
что мы познали все, и печаль окутала нас, лишила нас воли.
Но вы научили нас надеяться, верить и любить, и мы благодар-
ны вам. Вы не представляете, что вы сделали для нас, вы даже
не знаете, кто вы. Вы дали нам свои чувства, подарили нам
свою память, и в нашем пустом, печальном мире, где слышался
лишь неумолчный гул рек времени, расцвели хрупкие и прекрас-
ные цветы, и мы благодарны вам. Мы были могучи и слабы в
своем всесилии, потому что печаль лишила нас воли к сопро-
тивлению. И асы увозили нас на свою планету, где заставляли
служить им. Вы научили нас бороться с врагами, и один из вас
отдал за нас жизнь, и мы благодарны вам.
Мы много думали над тем, как выразить вам свою благодар-
ность. Никто не хотел оставаться в стороне, и мы складывали
поля в общем раздумье. И мы наконец решили. Те из вас, кто
захочет вернуться на свою родную Землю, вернутся туда. Поду-
майте и скажите мне. Я жду.
Наверное, учебный год уже начался, подумала Надя Первая.
Прощай привольная жизнь на спасательной станции, запах горя-
чего сухого дерева башни, восхищенные мужские взгляды. Про-
щай ленинградец... как же его звали?.. И его "Жигули". И Се-
режкин серьезный и печальный взгляд, что хоть и слабой ни-
точкой, а тянул ее, попрекал, когда кокетничала, строила
глазки и давала за собой ухаживать чужим, пугающим и привле-
кательным молодым людям.
"Надьк, опять ты за водой не сходила, - будет ворчать
мать. - Как на танцы, так тебя как вихрем подхватывает, а
помочь по хозяйству-так ты сразу инвалид".
Милая, милая мамочка! Как ты там, родная? Ну что я могу с
собой поделать, если я такая дурочка и на танцы мне ходить
интереснее, чем кормить поросенка. Ты не сердись.
Начался учебный год, думала Надя Вторая, начались уроки.
Ну кто, кто придумал уроки? И зачем? Она же честно старает-
ся, всегда старалась выполнять домашние задания. Тетради
всегда у нее аккуратные. Чем она виновата, что только поло-
жит перед собой математику, как все эти плюсы и минусы, тан-
генсы и катангенсы начинают шевелиться, расползаются, а
вместо них в учебнике появляется длинное платье из сверкаю-
щей ткани, она видела такое раз на певице, которая пела в
доме отдыха имени Горького. Сверкающее, переливается, как из
сказки про какую-нибудь принцессу. А в платье она. Гордая,
надменная, неприступная. Очень мне нужны ваши "Жигули", ка-
тайтесь в них сами... Садись, скажут ей назавтра в классе.
Опять не знаешь. Знает, знает она, только не то что по их
глупым программам требуется...
Не поеду, вдруг обрадовалась она. Пусть Надька земная
разрывается там между тангенсами и мечтами. Хватит и одной!
"Зато здесь Сережка, вон какой! - горделиво посмотрела на
Сергея Надя Первая. - А там? Головастик облупленный. Как же
его здесь бросить!".
Не поеду, вдруг обрадовалась она. Хватит там одной Надьки
двойки хватать и поросенка Сашку кормить.
Не поеду, сразу решил Сергей Коняхин. Решил, а потом уже
стал думать. Конечно, если Надя захочет вернуться, тогда
другое дело. Тот Сережка, земной близнец, без него, пожалуй,
тогда не сумеет. С ней и так-то тяжело было, ой, как тяжело.
А уж после космоса... Озорная, непутевая, не удержишь. А
сердце млеет, мечется, рвется к ней, к зеленым шальным гла-
зам с черными крапинками. Ох, тяжело тебе будет, Надя, На-
денька, Надюшка.
Останься, мысленно взмолился он, здесь... здесь, конечно,
тебе не так интересно, как там, в Приозерном, куда являются
летом на озеро всякие там разные пижоны в заграничных очках
и джинсах, но зато...
Нет, не поеду и ее не пущу. Тем более, что можно не бо-
яться здесь проказы. Сергей мысленно улыбнулся детской своей
глупости. Как ты там, Сережка? Выше нос, парень, все будет
хорошо. Ты уже и так кое-чего достиг в жизни. Побольше, чем
пижоны в джинсах "суперрайфл". Спасти целую расу мыслящих
существ, даже если и не он один это сделал, шутка, согласи-
тесь, не шуточная...
Сердце его сжалось от нежности к тому далекому Сережке,
что упрямо накачивает по утрам гантельками мышцы и ищет от-
веты на вопросы, что задает ему жизнь, в Большой советской
энциклопедии. Ему бы оххровское поле, он бы там натворил чу-
дес... Как ты там, брат? Не бойся, выше нос, все еще у тебя
будет, может, когда-нибудь и встретимся...
Ну, так что решила моя Надя?
- Не поеду, - сказала Надя Первая.
- Остаюсь здесь, - взмахнула решительно головой Надя Вто-
рая, и копна овсяных волос перелетела через плечо.
- А я и подавно, в таком случае, - кивнул Сережа.
- Спасибо, - сказала Надя Первая.
- Подумаешь, - сказала Надя Вторая. - У меня есть один
знакомый оххр, который все спрашивает, какой у меня идеал
внешности... - При этом она посмотрела на Павла.
Конечно, напряженно размышляла Татьяна Осокина, надо было
бы посмотреть, как там Петя и Верка без присмотра... "Как
это без присмотра, ты что это, тетка, мелешь? - тут же поп-
равила она себя. - Я же там". Ну конечно же, она там. Сто
раз про это думала и сто раз путалась, а раз там, нечего и
беспокоиться понапрасну. Не из тех она, которые только о се-
бе думают, плюют на семью. Вроде Марьи Гавриловны из их
госстраховской бухгалтерии. Муж оборванный ходит, а она за
год два костюма из кримплена купила. Да хоть бы при этом еще
сидели на ней, а то мешки мешками. Особенно тот зеленый с
черным... Не-ет, у нее, у Татьяны Осокиной, и Петенька и
Верка ухоженные. Себя не щадит. Жизни, можно сказать, не ви-
дит.
И представила себе Татьяна Владимировна земного своего
оригинала, остроносенькую Таньку Осокину и Петра Данилыча с
колыхающимся "Советским спортом" на лице. "Олимпийцам - дос-
тойную смену!"
И жалко, жалко стало ей ту Татьяну. Ну что, что видела в
жизни? И как сможет она ходить каждый день на работу и ви-
деть Марью Гавриловну в ее кримплене, если будет жить в ней
воспоминание об Оххре, о себе, молодой и курносенькой, кото-
рая все отдала оххрам, поставила их, можно сказать, на ноги.
И Александр Яковлевич, Сашенька...
Стыдно, конечно, ей, замужней, но ведь она там, а я
здесь. Сашенька, прошептала она про себя. Как бросился он
тогда под пули, у нее словно глаза другие стали. То видела
старика болтливого, а то мужчина предстал, который ее грудью
прикрыл. Любит, как любит он ее, посмотрит - а в глазах как
будто лампочки горят. И за что ее так любить можно? - кокет-
ливо, скорее для приличия, подумала Татьяна, потому что в
глубине души была уже давно согласна с заведующим аптекой,
который уверял ее, что она женщина необыкновенная. И как
уверял! Откуда только он такие слова находит, подумала Тать-
яна Владимировна. Оставить его? Да ты, Танька, тронулась
совсем, если подумать даже могла такое.
И решила сразу, легко: остаюсь.
- Я остаюсь, - сказала она и посмотрела на Александра
Яковлевича. - А вы как? - спросила, улыбнувшись. Хорошо
спрашивать людей, когда наперед знаешь ответ. - Да вы поду-
майте как следует, может здесь вам скучно будет.
Ах, сладко, до чего же сладко кокетничать, когда видишь,
что прямо трепещет человек. Смешной...
- Танечка, вы серьезно мне это говорите?
Спросил, а сам смотрит на нее, и губы дрожат, как у маль-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг