Пингвином, Сусликом и еще двумя оххрами... Они к нам теперь
все время ходят. А потом сразу у вас очутилась. Сережка ме-
ня, наверное, ищет... Ничего, поищет, - улыбнулась она и
быстрым движением головы перебросила свои волосы через пле-
чо. - А это кто у вас?
Павел повернулся и увидел маленькую желтую птицу, похожую
на цыпленка. Цыпленок вошел через неплотно закрытую дверь и
теперь бродил по полу, тыкал коротким клювиком. Павел маши-
нально развернул свое поле, чтобы узнать, кто перед ним.
Но поле не встретило другого поля. Перед ним был не оххр.
Птица захлопала крыльями, попыталась взлететь, но не
смогла, и Павел увидел, что это скорее не цыпленок, а что-то
среднее между синичкой и цыпленком. Синичка и Надя, Надя и
синичка. И вдруг Павел понял. Если он не ошибся, Мартыныч
должен быть где-то поблизости. Он повернул поле к Наде. Так
и есть. Он коснулся поля Мартыныча. Вот тебе и Надя.
- Tы хотел сделать мне подарок? - спросил он полем.
- Да, - ответил Мартыныч. - Больше я ничего не мог сде-
лать.
- Ты сделал мне другой подарок.
- Какой?
- То, что ты не выключил поле.
- Теперь, когда я знаю, что тебе это неприятно, я никогда
не сделаю этого.
- Спасибо. А как же ты сделал Надю? - Он спохватился, что
сказал это не полем, а обычно, вслух, но было уже поздно.
- Как это "сделал Надю"? - спросила Надя. - Меня никто не
делал.
- Я пошел к Сергею и Наде. - Теперь это говорила уже не
Надя, а Мартыныч. - К ним ходит много оххров, потому что они
проповедуют любовь.
- Мы? Проповедуем? Любовь? Что это вы говорите? Не пони-
маю. - Надя от негодования перебросила волосы с такой силой,
что они хлопнули ее по груди.
Надя снова стала Мартынычем:
- И Пингвин и Суслик рассказали, что вы очень интересно
рассказываете про чувство, о котором никогда не слыхал ни
один оххр. Мы много странствовали но Вселенной, особенно
раньше, когда это еще было нам интересно. Мы видели разные
разумные существа, разные обычаи, но ни в одной цивилизации
не встречали ничего столь же абсурдного и интересного.
- Гм... смелое заявление, - пробормотал Павел.
- Я пришел к Сергею и Наде, потому что видел Надю в мыс-
лях Павла. Я долго перебирал ее...
- Перебирал? - спросила Надя.
Светловолосая юная красавица говорила то за себя, то за
Мартыныча, и Павел улыбнулся. Отличный эстрадный номер чре-
вовещания.
- Изучал. И вот...
- Значит, я там осталась, с Сережей?
- Да, ты - точная копия.
- Копия с копии, - фыркнула Надя.
- Но копия замечательная.
- Правда? - спросила Надя.
- Ты меня не обманываешь? - спросил Мартыныч.
- Нет, я вас обоих не обманываю...
Копия с копии. Копия с копии копии. Зеркальный мир откры-
вался перед мысленным взором Павла, зеркала, отражающиеся
друг в друге и уходящие в дымку бесконечности. Мир, населен-
ный Надями. Тысячами, миллионами Надь с теплыми шершавыми
губами. О господи, что же с ней делать?
- Что вы чувствуете, Наденька? - спросил Павел.
- Ничего особенного. Я даже успокоилась теперь. Мне жалко
было немножко Сережку. Он бы, глупый, с ума сошел, если бы я
ушла. - Она пожала плечами. - И зря, между прочим, потому
что жить с такой идиоткой... я бы точно не стала...
- Что же с вами делать?
- Ничего особенного, оставить меня...
- Как оставить?
- Так, самым обыкновенным образом. И не смотрите на меня
с таким ужасом, пожалуйста, - Надя дернула головой, и волосы
шмякнули ее по спине, - я вовсе не собираюсь оставаться у
вас.
- Но куда вы пойдете? Не забывайте, что вы не только На-
дя. В вас также живет Мартыныч.
- Мартыныч? Не очень-то это прилично для чужого человека
залезть...
- Но это скорее вы к нему...
- Я не просилась, это он...
- Я думаю, он примет скоро свое привычное обличье и вы
просто... исчезнете...
- Я? Исчезну? Как бы не так! Нет уж, фигушки, создал он
меня - пусть теперь и отвечает. Не исчезну ему назло! Нашли
дурочку! Как же! Хочу домой...
- Домой?
- Ну конечно, домой. К Сереже.
- Но там же есть уже Надя. Боюсь, что двух Надь в одном
месте будет многовато. С вашим характером...
- Наверное, так. Я себя действительно долго не выношу.
Сумасшедшая девка, как говорит мама, - сказала Надя, успока-
иваясь.
- Это вы уже кокетничаете.
- Наверное. О, у меня идея! Мартыныч, а что, если я буду
жить у вас?
- У меня? - сказала Надя голосом Мартыныча. - Как это - у
меня? У меня же ничего нет. У нас нет домов, потому что они
нам не нужны. И потом, мы - это же...
- Как хотите, - Надя опять повысила голос, - или делитесь
и родите меня, или...
- С удовольствием!
- Надо будет только предупредить Первую Надю, чтобы не
было никаких недоразумений...
- Таня, - тихонько позвал Александр Яковлевич.
- Что? - не поднимая головы, спросила Татьяна. Она лежала
на кровати, повернувшись к стене.
- Это я, Александр Яковлевич.
- Я узнала, - сказала Татьяна, и голос ее прозвучал туск-
ло.
- Я все знаю... О том, что вы сделали... Отдали... -
Александр Яковлевич прерывисто вздохнул и продолжал: - Иван
Андреевич и я... Я, конечно, слабый и никчемный старик...
- Хватит вам, Александр Яковлевич, на себя наговаривать.
Слабый, никчемный... Скажете тоже! Вас вон весь город как
уважает, и аптека ваша лучше, чем в области.
Татьяна прерывисто вздохнула. Она лежала, отвернувшись к
стенке, со слегка подогнутыми ногами и казалась маленькой
обиженной девочкой. И Александр Яковлевич вдруг почувствовал
такой взрыв нежности к этому опустошенному существу, что она
начала теснить грудь - вот-вот вырвется наружу. Нужно было
бы, наверное, найти сейчас какие-то необыкновенные слова,
чтобы передать ей эту нежность, чтобы она ощутила ее тепло,
но где, где найти их? И губы его прошептали:
- Танечка!..
Ему показалось, что Танины плечи несколько раз вздрогну-
ли. Он попытался представить себе ее одиночество, но не мог.
Он не мог даже представить себе, чтобы он не помнил своей
комнаты, каморки в аптеке, лица всех сотрудников, от кассир-
ши, старушки Галины Игнатьевны, которая считает на счетах
даже тогда, когда ее просят выбить пять копеек и протягивают
десятикопеечную монетку, до накрахмаленной и надменной Сера-
фимы Григорьевны, которая работает через день в оптике и
смотрит на всех остальных свысока. Даже без них он не мог
представить себя, а Таня отдала мужа и дочь.
Александр Яковлевич протянул руку и положил осторожно на
Танино плечо. Плечо чуть заметно вздрогнуло. Боже, вдруг
пронеслось у Александра Яковлевича в голове, какая у меня
старая рука! Кожа сухая, морщинистая, как у ящерицы, и эти
пятна пигментации. А ведь можно было сделать себе новую ко-
жу, упругую и блестящую, надо только захотеть. Ему и в голо-
ву это даже не приходило раньше. Наверное, это и есть насто-
ящая старость, когда тебе уже не хочется быть молодым. Но
сейчас Александру Яковлевичу очень хотелось быть молодым, и
он стыдился пятнистой, морщинистой руки на Танином плече.
Осторожно, бесконечно медленно он сдвинул руку и погладил
замершее плечо. И нитка, втрое скрученная, не скоро порвет-
ся.
- Танечка, - сказал он и ощутил на губах непривычную ма-
лость и нежность имени, - я знаю, вы отдали самое дорогое,
что у вас было. Если бы у меня были самые лучшие в мире вос-
поминания, я бы обязательно поделился ими с вами, я бы с ра-
достью отдал их вам...
Но что ей сказать? В голову, как назло, лезла всяческая
чепуха вроде того, что в аптеке практически нет подсобных
помещений и, когда привозят тюки с ватой, повернуться совер-
шенно невозможно. Или что не очень давно он получил взятку.
Привез одной старушке из области новое венгерское лекарство
от паркинсоновской болезни, и ее сын презентовал ему индийс-
кий чай в большой жестянке, на которой был изображен
Тадж-Махал. Конечно, надо было жестянку вернуть, но благода-
рили его с такой искренностью, хотя никакое лекарство, по
всей видимости, старушке уже не поможет, и так он любил чай,
что оставил жестянку у себя.
Ну что он за человек, что у него за жизнь, если нечего
вспомнить и нечем поделиться! Даже дочь и внучку не смог
удержать он. Ни в жизни, ни в памяти. Отдалились, ушли, по
два письма в год в полстранички - все, что осталось... Прош-
ла, прошелестела жизнь незаметно. И вот сидит он на кровати
у женщины, скорбно отвернувшейся к стене, и беспомощно пог-
лаживает ей плечо своей старой, морщинистой рукой с некраси-
выми пятнами пигментации.
А может быть, не так уж и незаметно? Ведь честно жил,
чисто, для людей, ничего не нажил - все на виду, без забо-
ра... И вот теперь, в самом уже конце, наградила его за
что-то судьба зарядом нежности, что распирает его изнутри,
тянется к Татьяне. А может, и действительно не так уж он
ничтожен, каким привык считать себя? Ну, не был он героем,
но не всем же быть героями, кому-то и в аптеке работать на-
до...
В дверь тихонько постучали, и в комнату вошел Старик. Он
кивнул Александру Яковлевичу и сказал Татьяне Владимировне:
- Впервые за долгое-долгое время мы решили сложить нового
оххра. В вашу честь. Вас ждут. Татьяна...
- Как это - сложить нового оххра? - удивился Александр
Яковлевич.
- У вас дети рождаются, у нас по-другому. Когда мы чувс-
твуем, что нам нужны новые оххры, мы собираемся по двадцать
-тридцать оххров вместе. К этому времени на преобразователе
уже изготовлен прообраз будущего оххра. Это еще не оххр, это
лишь его тело. Дальнейшее вы сейчас увидите. Пойдемте, Тать-
яна, - мягко и настойчиво сказал он.
- Хорошо, - вдруг сказала Татьяна и села. Лицо ее осуну-
лось и глаза были пусты.
Они вышли на улицу.
- Начнем, - тихо сказал Старик и встал в круг, образован-
ный оххрами.
В центре круга на земле лежал похожий на плоский камень
предмет. Старик почувствовал, как напрягаются поля его дру-
зей, и сам сосредоточил свои усилия на центре круга. Поля
напряглись, как струны, и тихо вибрировали. Гудение станови-
лось все громче и громче, пока не превратилось в музыку. По-
ра было отдавать частицу себя. Музыка набирала силу, росла,
и в такт ей поля собравшихся в круг несли жизнь тому, кто
еще не начал мыслить.
Давно уже не собирались в круг оххры. Зачем давать жизнь
кому-то, когда и своя давно уже потеряла смысл? Больше охх-
ром, меньше - какое это имело значение? Реки времени неудер-
жимы, и всё, кроме них, - призрак.
Но теперь появилась надежда, и собравшиеся в круг в еди-
ном мощном усилии оторвали от своих полей частицу и отдали
тому, кто еще не начал мыслить.
И предмет в центре шевельнулся, и все в круге почувство-
вали рождение нового оххра.
В этот момент к Татьяне Владимировне подошла тихонько
девчушка с двумя торчащими косичками и сказала:
- Новый преобразователь заметил появление постороннего
предмета вблизи Оххра. Предмет замедляет скорость полета,
это скорей всего корабль...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Лик увидел ее в первый раз за месяц до своей очередной
метаморфозы. Она медленно опускалась по стене дома. Может
быть, Лик и не обратил бы на нее внимания - мало ли кто
спускается или поднимается по стене, - но она делала такие
мелкие пугливые шажочки, так неуверенно замирала перед каж-
дой щелью в камне, что он остановился и стал смотреть на
незнакомую асу. Аса в конце концов все-таки спустилась на
тротуар, по очереди почистила каждую из четырех своих ножек
и собралась было уже идти, но заметила, что на нее смотрят.
- Почему вы на меня так смотрите? - спросила она Лика. -
Это нехорошо, это невежливо.
- Почему невежливо? - спросил Лик.
Странная какая-то аса, подумал он. Гм! Невежливо, скажите
пожалуйста!.. Манеры - словно из какого-нибудь пятого секто-
ра, а у самой на шее знак девятого сектора, всего на сектор
выше, чем у него.
- Потому что смотреть на незнакомого аса, не будучи
представленным, невежливо, - рассудительно сказала аса. -
Разве вы не знали этого?
- Слышал, - буркнул Лик.
Конечно, в школе им говорили об этом, но кто в десятом
секторе думал о хороших манерах?
- Разрешите, пожалуйста, я пройду, - сказала аса и пос-
мотрела на Лика.
Передние глаза у нее были большие, влажные, и Лику пока-
залось, что она задержала взгляд на нем дольше, чем нужно
было.
- А вы здесь живете? - спросил он. Почему-то ему не хоте-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг