4
- Сереженька, - сказала Надя и начала водить пальцем по
Сережиной макушке.
Сережа по-кошачьи зажмурился и промурлыкал:
- Что, Надюшенька ты моя единственная?
- А ты помнишь, как я пришла в библиотеку... ну, когда мы
моего двойника увидели?
- Помню, я все помню. Все, что связано с тобой, все-все
помню. Даже шнурок зеленый, которым ты волосы подвязывала...
- Правда? А я думала, ты такой... умный... Щупленький та-
кой, как цыпленок полупотрошеный, в очках...
- Да ну тебя!..
- Нет, я правду... Ты же зато теперь... вон какой... -
Надя широко развела руки, показывая, какой огромный стал
Сергей.
- Во всяком случае, не меньше того хмыря в оранжевых
плавках.
- А, ты о Вадиме... - Она задумалась и глубоко, прерывис-
то вздохнула: - Ленинградец... С матерью приехал... На "Жи-
гулях" собственных... - Она оживилась: - Знаешь, как он во-
дит? Он меня катал...
- Ты начала рассказывать о библиотеке, - нежно сказал
Сергей, поднял рукой тяжелые Надины волосы и провел губами
по белому, беззащитному затылку.
- Щекотно, - томно сказала Надя.
- Ничего не щекотно, я осторожно, - сказал Сергей.
Мир был прекрасен. В высоком оранжевом небе плыли два си-
них солнца и отбрасывали от Нади две тени крест-накрест, как
на футбольном поле при электрическом освещении.
Мир был прекрасен, потому что Сергей был полон нежности к
этому непостижимо прекрасному существу с зелеными, в черную
крапинку глазами. В нем было столько этой нежности, что ее,
казалось, хватило бы на всю Вселенную, и даже те несчастные,
что никогда не смотрели на своих Надь, как он на свою, и те
поняли бы, как прекрасна любовь.
- Да ну тебя, Сережка! - сказала Надя и капризно выпятила
нижнюю губу. - Чего ты на меня так смотришь...
- Ты начала говорить о библиотеке, - улыбнулся Сергей.
Что за чудо - все, абсолютно все в этой девчонке приводи-
ло его в трепетное умиление, даже то, что она всегда начина-
ла разговор про одно и тут же сворачивала куда-то в сторону.
- А, вспомнила... Я еще сказала тогда тебе, что я плохая,
помнишь?
- Я все помню, все...
- А знаешь, почему?
- Нет.
- Потому что Вадим поцеловал меня...
Конечно, ленинградец Вадим с шарообразными бицепсами,
модными очками и "Жигулями" был серьезным соперником, но
сейчас у Сергея было довольно важное преимущество: Вадим был
далеко. Возможно, там, в Приозерном, Вадим сейчас и одержи-
вает верх над полупотрошеным, как она сказала, цыпленком,
который прячет свою робость под индейской невозмутимостью,
но здесь, на Оххре, ленинградские "Жигули" были не страшны.
И, стало быть, можно было быть великодушным.
- Ну и что? - небрежно спросил Сергей и почувствовал,
что, несмотря на все, в горле вынырнул знакомый комок.
- Как это - что? Значит, тебе все равно, с кем... кто ме-
ня целует? Ну хорошо, я буду знать...
- Ты меня пугаешь? - улыбнулся Сергей.
- Тебя? - надменно вскинула голову Надя и царственным
жестом отбросила волосы за плечо. - С какой стати? Но не за-
бывай, дорогой Сереженька, что не ты один...
- На Оххре?
- Да, представь себе, и на Оххре!
Неужели она имеет в виду Павла Аристарховича? Ну конечно
же, кого еще? Вот чертовка... Комок в горле окреп и мешал
уже дышать. И Павел Аристархович тоже...
К их дому, подле которого они сидели, неслышно скользнули
два круглых, похожих на сложенные вдвое тарелки существа,
мягко опустились на землю и вытянулись в маленьких массивных
гибридов - нечто среднее между пингвинами и сусликами.
- Здравствуйте, - сказали гибриды.
- Здравствуйте, - сказала Надя, и Сережа заметил, как она
быстро превратила ладонь в зеркало и украдкой бросила на не-
го взгляд.
- Добрый день, - сказал Сережа. - Как прикажете вас назы-
вать?
- Как хотите, - сказал один из гибридов, который больше
походил на пингвина.
- Отлично, вы будете Пингвином, а вы - Сусликом. 0'кэй?
- О'кэй! - закивали оххры.
- Чем можем служить? - Фраза была старинная, и Сережа
гордился ею.
- Мы хотели спросить вас, - пискнул Суслик, - о ваших
чувствах. Мы давно слушаем ваши беседы...
- Каким образом?
- В вашем доме живет кошка Мурка.
- Ну и что?
- Она и транслирует на весь Оххр ваши разговоры.
- Это просто безобразие! - вспыхнула Надя.
- Но почему же? - спросил Пингвин. - Разве вы скрываете
свои чувства?
- Но мы думали, что мы одни, - пробормотал Сергей.
- Значит, у вас есть разные чувства для узкого круга и
для широкой публики? - спросил Суслик и уставился на Сергея
маленькими, как бусинки, черными глазками.
- Пожалуй, не совсем так. Чувства, наверное, одни, но мы
не привыкли выставлять некоторые чувства напоказ.
Только не Надя, подумал при этом Сергей. Она-то уж осо-
бенно не стесняется.
- Скажите, а как называются те чувства, что вы испытывае-
те друг к другу? - спросил Суслик, и Сергей улыбнулся: Сус-
лик был чем-то похож на соседского Шурика, когда тот начинал
мучить Сергея вопросами.
- С моей стороны по отношению к Наде это, безусловно, лю-
бовь...
- Сережка, - сказала Надя, - как ты можешь?
- А почему я не должен мочь? Я же тебя люблю? Люблю.
- Ну чего ты заладил: люблю, люблю!
- Ты меня можешь не любить, это дело твое, но любить тебя
мне ты запретить не можешь, и по мне, так весь Оххр может
это знать и даже вся Вселенная.
- Скажите, - спросил Пингвин, - а в чем смысл вашей люб-
ви? Что это такое?
- Это, - засмеялся Сергей, - очень трудный вопрос.
- Но почему? Наверное, это очень редкое на вашей Земле
чувство?
- Вовсе нет. Наоборот, любят миллионы. И все-таки опреде-
лить его пока никому еще точно не удалось...
- Почему это - не удалось? - подозрительно спросила Надя.
- А это вот: "Любовь, как радуга над полем?"
- Это Эдита Пьеха поет, - сказал Сергей. - Кроме Пьехи, о
любви говорили, писали и пели многие, от Гомера до Большой
советской энциклопедии. Вы простите, товарищи, что я говорю
так непонятно...
- Но что же, по-вашему, главное в этом странном чувстве,
которое знакомо многим и которое невозможно точно опреде-
лить? - спросил Пингвин.
- Нежность..
- Нежность? А что это такое?
- Вот видите... Я смотрел Большую советскую энциклопедию,
Малую, Медицинскую, старую энциклопедию Брокгауза и Ефрона и
нигде не мог найти точное определение.
- А зачем ты искал? - подозрительно спросила Надя.
- Хотел поставить мои чувства к тебе на научную основу.
- Дурак!
- Скажите, значит, для того чтобы двое испытывали эту ва-
шу любовь друг к другу, один из них должен быть дураком?
- Это почему же?
- Потому что Надя только что назвала вас так.
- Это она пошутила. Вообще-то у нас принято считать, что
любовью не шутят.
- Мы ничего не поняли, мы не понимаем ваших шуток, - жа-
лобно сказал Суслик и беспомощно развел лапками.
- "Любовь нечаянно нагрянет, - сказала Надя, - когда ее
совсем не ждешь, и каждый вечер сразу станет удивительно хо-
рош..."
- Но на Оххре нет вечеров, - еще печальнее сказал Суслик.
- Понимаете, о любви очень трудно говорить...
- Это правда, - обрадовалась Надя, - даже в песне поется:
"О любви не говори, о ней все сказано, сердце, полное любви,
молчать обязано".
- Это же у нас, Надь, - укоризненно сказал Сергей. -
Здесь о ней еще ничего не сказано. Я думаю, лучше всего
сформулировать любовь так: стараться сделать для того, кого
любишь, все, чтобы сделать его счастливым. Ты согласна, На-
дюшенька?
- Я не знаю, - сказала Надя, - я еще никого не любила.
Просто так - может быть... А любить - не любила... Ты не
обижайся, Сережа. Я ведь тебя очень уважаю. И благодарна за
все, ты только не обижайся.
- Я не обижаюсь, - бодро сказал Сережа и поправил маши-
нально давно не существующие очки на носу. - Ты еще меня по-
любишь.
- Это очень красивое чувство, так, как вы его описываете,
- сказал Пингвин, - и оно нас очень интересует. Но даже если
и не иметь точного определения, возникает вопрос: кого лю-
бить и как полюбить? Вы можете объяснить, почему вы полюбили
именно это существо, по имени Надя, а не другое? Возможно,
Надя лучше всех?
- Ну как вы можете? - с притворным негодованием вскричала
Надя.
- Конечно, Надя лучше всех в Приозерном. Да что там Прио-
зерный! В мире, во Вселенной! Вы только посмотрите на эти
глаза, эти волосы...
- Сережа, прекрати!
- Мы с вами согласны, - важно кивнул Суслик, внимательно
рассматривая Надю, - это, наверное, действительно лучшая
землянка. Но тогда ее должны любить все? А те, кто хуже, ли-
шены любви?
- Надя - самая лучшая только для меня! - пылко сказал
Сергей.
- Вот и ничего подобного! - Надя вдруг выставила язык. -
Мне и Вадим говорил, что я особенная, и Коля...
- Это еще какой Коля?
- Что в волейбол как бог играет.
- Ну уж как бог... Простите, мы все время отвлекаемся.
- Нет, нет, пожалуйста, это очень интересно, мы изучаем
вас. Мы просим разрешения остаться здесь, около вас. Мы хо-
тим понять, как можно полюбить и кого, потому что это очень
интересное чувство. Оно совершенно нелогично, и нам необык-
новенно трудно уловить его нюансы.
- А вы из чьей группы? - спросил Сергей. - А то если вы
из группы Татьяны Владимировны, Она такой крик подымет...
- Нет, мы из группы Александра Яковлевича.
- А он вас не хватится?
- Нет.
- Ну хорошо, оставайтесь, все равно нам группы не выдели-
ли...
- Друзья мои, - сказал Александр Яковлевич группе оххров,
сидевших перед ним, - мне хотелось бы поговорить с вами по
душам. Вы просили нас помочь - мы согласились. Но как? Я не
могу, подобно уважаемой Татьяне Владимировне, навязывать вам
свою волю. Я вовсе не убежден, что обладаю для этого мораль-
ным правом. Мне хотелось бы, чтобы я мог донести до вас хотя
бы частицу нашей земной мудрости.
Оххры сидели неподвижно, одни похожие на людей, другие на
животных. Человекообразные, как он называл их про себя, по-
ходили по большей части на него, и он присвоил каждой своей
копии порядковый номер. Александр Яковлевич первый, второй,
третий... Проще, конечно, было бы называть их короче, Алек-
сандр Первый, Второй, но мысль о том, что его могут обвинить
в приверженности монархическому строю, была неприятна.
Что сказать им, этим всесильным и вместе с тем обреченным
существам? Где, в каких тайниках души найти то, чего ждали
они от него? Да и есть ли в нем эти тайники? Или это лишь
стариковская гордыня? Цепляние за книжную засушенную муд-
рость и за книжную скорбь?
А может быть, все не так? Может быть, это лишь кокетство
старого дурака аптекаря, которому давно уже нечем больше ко-
кетничать? Потому что настоящая мудрость должна множить не
печаль, а радость. Ибо какая же она мудрость, если несет
только печаль, которой и без нее, слава богу, хватает на на-
шей грешной Земле.
И у Александра Яковлевича стало весело на душе.
А действительно, как же живем мы там, на родной Земле?
Только ли потому полны мы жизни и движения, что не успели
еще познать мудрость? Нет, это было бы слишком просто. Наша
мудрость сегодня простирается неимоверно дальше и глубже,
чем в древние времена, и нет у нас страха перед познанием, и
не содрагаемся мы при мысли о будущем. Потому что мы знаем,
куда идем и что хотим принести в этот мир, унаследованный от
бесчисленных поколений предков.
Но как, как объяснить это оххрам, в молчаливой покорности
судьбе смотрящих на него и ждущих от него спасения?
И только теперь, на шестьдесят восьмом году жизни, забро-
шенный в виде своей копии к черту на кулички, понял вдруг
Александр Яковлевич, что всегда был маленьким трусливым мол-
люском, который прятался от всего на свете в раковину. О,
чужая древняя мудрость была сладка, с тонкой улыбкой позво-
ляла она следить за тем, что происходило вокруг, - с веселой
безжалостностью судил он свою жизнь, ведь он-то знал, что
все это суета сует.
И когда нужно было что-то делать, чтобы удержать дочку, а
потом и внучку, он и тогда нашел оправдание отступлению: не
говорил он себе - я трус, а говорил - я мудр.
И вот теперь смотрит он на неподвижных оххров и не знает,
что сказать.
Выходит, за все надо расплачиваться. И за трусость свою,
что так долго и ловко маскировал он чужой, взятой взаймы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг