на видном месте и налегке продолжал свой бесконечный бег.
Музеи, книги, театры постоянно напоминали об иной, более достойной его
роли в этом мире, которую он никак не мог нащупать.
Иногда Мирка взрывалась возмущением:
- Боишься замараться?
А однажды страшно сказала:
- Считаешь себя благородненьким? Да ты в сто раз хуже меня! Питаешься
чужими душами.
Выходило, что он своего рода Мефистофель. Пробовал оправдаться:
- Это милосердие - забирать чужую боль, страдания, усталость.
- Но ведь ты чаще крадешь радость, восторг, спокойствие.
- Может, со временем нацелюсь на иное.
Бывали дни, когда приходило омерзение к самому себе. Ощущал себя
клопом, насосавшимся человеческой крови. Под ругань Мирки устало
заваливался в купе какого-нибудь поезда дальнего следования и два-три дня
лежал пластом на полке, переваривая коктейль человеческих эмоций. Лица
жертв фотографиями отпечатывались в мозгу, и он распутывал, кому из них
принадлежит то или иное чувство... Разглядывая каждое лицо, начинал
сожалеть, что невозможно вернуть по почте украденное эмоциональное
состояние. Но порой казалось, будто в его силах распорядиться этим
состоянием так, что человек, у которого оно взято, остался бы не внакладе,
а наоборот, в выигрыше.
Мирка не расставалась с обшарпанной гитарой, сидела напротив и, если в
купе никого не было, пощипывала струны. Под эту тихую музыку он, как
скупец, в полузабытье перебирал свое эфемерное богатство, не уставая
удивляться его многообразию. Далеко не все оттенки чувств можно было
выразить в словах, и, когда Мирка слишком уж приставала с просьбой
рассказать, отчего на губах его блуждает улыбка или же они горько
кривятся, он долго подыскивал слова, отражающие хотя бы приблизительно
гамму состояний, переполнявших его.
- Представь себе темный лес с сырыми стволами сосен, елей, дубов. Под
ногами пружинит слой полусгнившей хвои и листьев. Ты ожидаешь, что через
километр-два створки леса распахнутся, и выйдешь на усеянную цветами
поляну. И что же? Вместо этого стволы все гуще и плотнее смыкаются перед
тобой, пока не натыкаешься на высокий, чуть ли не под облака, угрюмый
частокол. Примерно так можно определить самочувствие женщины, с которой я
сегодня контактировал. Поскольку сегодня у меня голова трезвая, я
попробовал освободить эту женщину от тяжкого состояния, а она решила, что
я ее обокрал, - пришлось спешно уматывать.
- И зачем тебе все это? - недоумевала Мирка.
Если бы он знал!
- Ау? Где вы? - выдернула его из прошлого Стеклова.
Он вздрогнул.
- Простите, - крепко потер ладонями виски. - Значит, говорите, из
Волногорска?
- А вы давно оттуда?
- Три года не был.
- И где же путешествовали?
- Не в загранплаваний и даже не с дипломатической визой. Зато исколесил
всю страну.
- А я никак до Ленинграда не доберусь.
- Еще успеете. Я вот иногда думаю: куда бегу? еду? лечу? Зачем? Что
впереди? Нет цели, нет и счастья. Разве что напитаешься чужим, вот
какое-то время вроде бы и счастлив.
- Как вы сказали - напитаешься?..
Он смешался.
- То есть я хотел сказать, что лишь у чужого счастья и греешься. А
между тем, есть люди... - Он смолк. Взгляд его застыл где-то вне комнаты,
и Стеклова в ожидании подалась вперед.
- Ну-ну, какие люди? - подтолкнула в нетерпении.
- Есть люди твердых убеждений и ясной цели. Я бы не сказал, что их
много. Большинство живет как бы по инерции, подталкиваемые чужими волями,
желаниями, идеями. Но есть люди, сами вырабатывающие эти идеи, четко
понимающие, для чего они посланы в этот мир. Единственная порода людей,
которой я завидую.
- Что у тебя тут? - с порога набросилась на нее Березова. - Странно ты
по телефону разговаривала. - Вошла в комнату и удивилась: - У тебя гость?
Извини. Надо было предупредить. - Бросила в кресло сумку, сама плюхнулась
в него.
Крупная, ширококостная, Березова в последние годы совсем утратила
молодую грацию, перестала следить за собой, из-за чего у нее не раз
случались ссоры со Стекловой. "Когда-то полдня тратила на то, чтобы "лицо
сделать", платье подобрать". - "Ну и что? Какой толк? - говорила в таких
случаях Березова, обиженно поджимая тонкие губы. - Нетушки, теперь я лучше
лишнюю книжку прочту, чем такой ерундой заниматься". И все это как бы в
отместку мужчинам за то, что не замечают ее существования. Стеклова часто
находила в ней чуткого, внимательного исповедника, всегда готового
облегчить чужую душу. Вероятно, решила, что этот парень - ее поклонник.
- Знакомься, - сказала она и представила Коляна: - Мой странный
знакомый.
- Странный? - Березова метнула в нее вопросительный взгляд.
Он встал, протянул руку:
- Колян.
- То есть Николай?
Упрямо повторил:
- Колян.
- Что ж, если вам нравится... - Березова пожала плечами. - А вы что,
секретарем у Тани?
Стеклова знала, что подруга, хотя и сочувствует ей, поклонников ее не
терпит, потому и приняла вызывающе задиристый вид.
- Ну, мать, это же находка - иметь такого мужика, - сказала Надежда без
стеснения.
Стеклова усмехнулась - знала бы она, что это за мужик...
- А полы мыть умеете?
- Я все умею. Вы-то чем занимаетесь?
- Как? Вам до сих пор не доложили? - Березова была явно разочарована.
Обычно Стеклова рассказывала о ней своим ухажерам, и ей это нравилось.
- Мы с Татьяной Васильевной познакомились всего два часа назад, -
выручил Стеклову Колян, - поэтому еще не успели поговорить о вас.
- А-а-а, - протянула Березова, - тогда другое дело. - Перевела взгляд с
Коляна на подругу, затем опять на Коляна. - Я художница.
- Да? - удивился он. - Чем пишете, рисуете? Маслом? Акварелью? Или,
может, углем?
- Всем понемножку.
- Выставлялись?
- В основном на областных. Кое-что шло на республику.
- Вид у вас не типичный для художницы, не богемный.
- Знаю. Наши девочки курят, ходят в джинсиках и вообще форсят. А я вот
такая, бабистая. У меня и работы такие же - пишу земных, толстых, крепких
баб, на которых мир держится. Словом, не современная.
Стеклова обняла подругу:
- Зачем наговариваешь на себя? Очень даже ты у нас современная и
талантливая. Посмотрите, Колян, над столом ее работу. Это Надежда
изобразила меня.
- В будущем, - заключил он, рассматривая выполненный углем портрет. -
Автограф все же поставлен.
- По-вашему, это лишнее?
- Искусство должно быть анонимным. Тогда уменьшится число халтурщиков и
бездарей, останутся лишь те, кем движут высокие, бескорыстные мотивы.
- Все это не ново, - поморщилась Березова. - Уже слыхали.
- Между прочим, бескорыстнее всех графоманы, разные дилетанты от
искусства, - вставила Стеклова.
- Анонимность привела бы ко всеобщей нивелировке, - Березова скучно
откинулась в кресле.
- Разве лицо художнику создает его подпись под работой?
- И она тоже.
- Петрова от Иванова отличали бы по стилю, манере, а не по фамилии.
- Что-то порочное есть в этих мечтаниях. Книга без автора, балерина без
имени. Таня, чего ты молчишь? Тут такую бомбу готовят искусству. Тебе
хочется писать статьи без фамилии?
- Сегодняшний очерк я бы с удовольствием напечатала анонимно.
- Наверное, не получился, да? Вот видите, Колян, ваша теория на глазах
терпит крах: в ход пойдет именно халтура, от которой вы жаждете
избавиться, не будет ответственности художника перед людьми - без подписи
не стыдно преподнести и ерунду.
- Со временем сознательность повысится, само мышление станет иным. За
книги, скульптуры, художественные работы платить не будут, значит,
корыстный момент отпадет и останется чистая, ничем не замутненная любовь к
искусству.
Стеклова усмехнулась: кто бы рассуждал о сознательности...
- Небось на творческих хлебах сидите?
- Сижу. А что?
- Плохо это.
- Отчего же?
- Да оттого, что сделались миллионершей.
- Ошибаетесь. На хлеб насущный приходится зарабатывать в основном
портретами на заказ, до миллионов и даже тысяч далековато.
- Я не о деньгах, я о времени, хотя время, как известно, деньги.
- Не очень ясно.
- Что же тут неясного? Птичница Ольга Андреева вкалывает на ферме
ежедневно от сих до сих, а вы...
- Я тоже вкалываю, и еще как! - Полноватые щеки Березовой порозовели, и
она стала похожа на обиженного ребенка.
- В свое удовольствие вкалываете.
- По-вашему, Андреева вкалывает без радости? - вмешалась Стеклова. -
Что за чушь! Она известнейший в области человек, депутат. Да откуда вам
известно, что работа не помогает ей расти, не заполняет ее жизнь! Впрочем,
я поняла вас. На ваш взгляд, только престижные профессии могут давать
удовлетворение.
- Вовсе нет! - дернулся он. - Творческие, а не престижные.
- Сами-то вы кто? - спросила Березова.
Стеклова обомлела - вдруг возьмет да ляпнет, как ей?..
- У меня много профессий. Хотите, нарисую ваше лицо?.
- И все-то вы умеете, за все хватаетесь. - Стеклова обернулась к
подруге: - Представь, очерк мне дописал. Теперь вот на твой хлеб
покушается. - А про себя договорила: "Во всем воображает себя спецом, на
самом же деле ничего толком не умеет".
Между тем, Колян уже набрасывал карандашом портрет Березовой.
- Ну-ка, ну-ка, - полюбопытствовала она и хотела подойти посмотреть,
что там получилось, но он остановил:
- Минуту.
Сделав последний штрих, встал и преподнес свою работу. Тонкие губы
Березовой расплылись в улыбке:
- Что? Я такой миловидной кажусь вам? Нет, ты посмотри, Таня, как лихо
он набросал меня и с какой космической скоростью.
- А вы разве не догадывались, что вокруг много если не талантливых, то
способных? Вероятно, творческие работники считают себя чем-то
исключительным. А между тем, почти каждый чем-нибудь да одарен природой.
- Так уж и каждый, - возразила Березова, все еще разглядывая свой
портрет, сделанный любительски, неумело. Но что-то удалось схватить.
Он поднялся, опять стал мерять комнату шагами. Ему было явно душно и
тесно в квартире. Какие темные силы носят его по жизни? Что все же он
натворил?
- Дилетант! Во всем дилетант! - зло вырвалось у Стекловой. - Ни к чему
душа не привязана, ни за что не отвечает, ни за кого не болит. И на лбу -
печать никем не признанного гения. Конечно, и стихи пишете, и мелодии
сочиняете. За все беретесь, а в итоге ничего не выходит. Нет в вас
главного чего-то, своего, личного. И откуда вы такой?
"И впрямь, откуда?" - спросил он себя. Нахватался отовсюду понемножку.
С детства читал запоем. А потом стал растворять в себе тех, к кому
притрагивался, ничуть не заботясь о собственном стержне. Нет у него этого
стержня, оттого так легко вбирает в себя то одного встречного, то другого,
если чувствует, что может подзарядиться энергией радости, беззаботности. К
таким же, как детдомовский Леня Носов, ставший индикатором его странного
дара, старается не подходить слишком близко - душа разбаловалась и
размякла в постоянном кайфе.
- Такое впечатление, - в раздумье сказала Березова, - что вашего пара
хватило бы и на турбину, но вы пускаете его в свисток.
Стеклова насупилась. Было невмоготу смотреть, как он мотается
туда-сюда.
- Я привел вас в замешательство? - Он остановился напротив нее. - До
сих пор разгадываете ребус, кто я и откуда?
- Разве и Таня не знает? - удивилась Березова. - Это уже интересно. -
Она заерзала в кресле, поудобней устраиваясь, как на представлении. - У
вас что, блиц-роман?
- У нас деловые отношения, - строго сказал он.
- Да, Надя, у нас дела, - кивнула Стеклова. - Но ты не уходи. - И
неожиданно для себя стала обсуждать, какого цвета полоски пустить на
свитер Юрке - собралась вязать, а фасон не продумала.
Он продолжал ходить по комнате, удивляясь, до чего они разные, эти
женщины, с которыми его столкнул случай. Несмотря на распахнутость людям,
открытость, вряд ли Березова уделила бы ему столько внимания, сколько
Татьяна. Скорей всего тут же выдворила бы за дверь. Такие в критических
ситуациях действуют слишком правильно. А вот Татьяна не каждого и не сразу
впустит в собственную душу, хотя и быстро увлекается людьми и способна на
безрассудные поступки. Зато и отважно любопытна, и сопереживания ее
глубже, более цельны, надежны.
По странной аналогии подумалось о Зое, о том, что, судя по письмам, в
ней почти детская наивность Березовой и замкнутая отвага Татьяны. Или это
лишь домысел?
Пока подруги болтали, он набрал по телефону код города, в котором жила
Зоя, и затаил дыхание.
- Але! Але! - тревожно отозвалось на другом конце провода.
Именно таким и представлял ее голос: тонким, сильным, нежным.
Молча опустил трубку.
- Я, наверное, пойду? - вопросительно сказала Березова, вставая.
Он как раз проходил мимо нее и почти безотчетно прикоснулся к ее плечу:
- Посидите еще.
Березова вскрикнула, грузно шлепнулась в кресло.
- Что? Что случилось? - рванулась к ней Стеклова.
Березова сидела, схватившись за грудь, глаза ее были расширены.
- Будто дыра... здесь. Пустое место, - проговорила запинаясь. Ее
бегающий взгляд остановился на Коляне, в глазах мелькнуло смятение:
- Постойте... Как только вы тронули меня за плечо... - Она спрятала
лицо в ладонях. - Меня будто обокрали.
Стеклова резко обернулась к Коляну.
- Что? Что вы сделали? - прошипела она, хватая его за ворот.
- Не прикасайтесь! - Не успел предупредить он, как ее отшвырнуло в
противоположный угол.
Он выбежал в коридор, рванулся к входной двери, стал лихорадочно
дергать подряд все замки, но дверь не открывалась.
- Постойте, - услышал голос Стекловой.
Слегка пошатываясь, она вышла к нему, машинально протянула руку, но тут
же испуганно отступила.
- Вам никуда нельзя, - сказала осевшим голосом. - Пройдите сюда, -
указала глазами на детскую.
Он понял, что она о чем-то догадалась. Понурив голову, послушно
удалился.
- Таня, - шепотом сказала Березова, - Таня, что это?
- Оставь нас, - попросила Стеклова, - объясню потом, а пока никому ни
слова.
Березова растерянно кивнула и молча покинула дом.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг