вырабатывать собственную философию. Он ли виноват, а не природа, в том,
что ему требуется именно такой образ жизни - находиться в постоянном
движении, беге, аккумулируя эмоции людей? Поскольку никто не знает, куда
девать его энергию, он сам будет искать выход. Пока видит лишь этот:
бродить в многолюдных местах, окунать себя в толпу, сливаться с нею и,
если нащупает нечто нужное, беззастенчиво впитывать в себя.
До сих пор не поймет, как смог привыкнуть к Миркиному ремеслу. Нечто
общее было в их работе, это и связывало.
- Не строй из себя чистоплюя, - говорила она. - У обоих рыльце в пушку.
Поначалу коробило, что она так запросто причисляет его к своей братии,
потом привык. Старался следить за собой: ходил всегда свежевыбритый, в
выглаженном костюме. Но со временем опустился, стал неряшливым.
- Зачем тебе много денег? - спрашивал у Мирки. - Я могу заработать на
двоих.
Она недоверчиво, презрительно оглядывала его с ног до головы:
- Как это зачем? Думаешь, всю жизнь буду "писать мойкой"? Когда-нибудь
выйду замуж, нарожаю детей, куплю трехкомнатную кооперативную. На все это
нужны "бабки". А ты? Неужели все время хочешь так вот "работать"?
Наивная, она не знала, что грязь души не так легко отмывается, как
грязь тела.
Он же пока не задумывался, что будет дальше. Было интересно: новые
города, новые люди, впечатления. Правда, раздражало, когда Мирка таскала
его по блатхатам, перепродавая краденое. Все чаще с грустью поглядывал на
идущих по улицам девчонок с ясными лицами, предчувствуя, что не
кто-нибудь, а именно Мирка заложит его и будет одной из причин его первой
судимости.
- Эй, уже чай готов!
В дверь ванной постучали.
Выходит, крепко задумался. А тело по-прежнему обновлено, мозг открыт
навстречу любому чувству другого. Плохо: энергия не снята. Или, чего
доброго, еще более подзарядился? Если бы не срывался в запой и не попадал
за решетку, можно было бы давно научиться регулировать свою способность.
Он недовольно вздохнул, вышел из-под душа и стал одеваться.
- А я уже подумала, не случилось ли чего, - сказала Стеклова, когда он
прошел на кухню. Подвинула ему стул, поставила перед ним тарелку со
вчерашней котлетой, чашку чаю.
- То есть вы забеспокоились? - заключил он, усаживаясь и принимаясь за
еду. - А между тем, уважаемая... Простите, ваше имя-отчество?
- Татьяна Васильевна.
- Уважаемая Татьяна Васильевна, вы поступили очень и очень опрометчиво,
впустив в квартиру такого типа, как я.
- Кто вас впускал? Сами ворвались. А потом, когда спохватилась и хотела
сообщить кое-куда, не позволили.
- Я признателен вам.
Ее царапнуло - очень нужна ей признательность этого типа.
Он с аппетитом уплетал котлету, ловко орудуя ножом и вилкой, и она
неприязненно подумала: "Надо же, аристократ какой".
Парень остановил на ней веселый взгляд, перевел его на вилку с ножом,
хмыкнул, но ничего не сказал.
И опять ей стало тревожно.
- Так вот, я признателен вам, - повторил он, - за то, что никуда не
позвонили, пока я был в ванной.
В самом деле, почему она не сделала этого? Даже вылетело из головы, что
надо бы позвонить, - ведь после того, как он ушел мыться, только об этом и
думала:
- Скажите честно, боитесь меня?
Его черные раскосые глаза искрились такой напористой энергией, что она
отвела взгляд. В конце концов, что ему нужно? И почему в такой вот
близости, через столик, даже с татуировкой, выглядывающей из-под майки -
капитанский штурвал с какими-то иероглифами, а на предплечьях птицы и
корабли, - не пугает ее, а вызывает любопытство?
- Боюсь или не боюсь - это мое дело, - сказала строго. - Во всяком
случае, оставлять на ночь не намерена.
- Вы живете одна?
- Нет, конечно, - схватилась она за спасительный довод и ругнула себя:
шляпа! До сих пор не догадалась воспользоваться этим! - Должен прийти с
работы муж.
- Сегодня суббота.
- Ну и что? Он работает на заводе, в первую смену. Вот-вот вернется.
Знаете, какой он у меня - на голову выше вас, занимается каратэ.
Колян пристально взглянул на нее.
- Лжете, как школьница. Сегодня вы одна. И завтра тоже.
- Тогда не спрашивайте, если такой мудрый. - Она досадливо звякнула
ложкой о блюдце.
- Нехорошо, Татьяна Васильевна.
- Что?
- Нехорошо скрывать у себя дома преступника. Да еще особо опасного.
- Не просто нехорошо, а ужасно. За вами гналась милиция?
- Нет, сознательные граждане.
- Что же вы все-таки натворили?
Он допил чай, отодвинул чашку и опять заглянул куда-то в самые глубины
ее души, отчего вновь стало неуютно.
- Того, что я натворил, Татьяна Васильевна, вполне достаточно, чтобы вы
сейчас встали и набрали "02".
- Как же я это сделаю, - всполошилась она, - если нахожусь в вашей
власти? Да-да, я постоянно ощущаю ваше воздействие на меня!
Он отвернулся, спрятав глаза. После некоторого молчания спросил:
- А сейчас? Что вы ощущаете сейчас? Могли бы в эту минуту встать и
пройти к телефону?
- Пожалуй, - не совсем уверенно сказала. - Но мне почему-то не хочется.
- Подумайте.
- Нет, - твердо мотнула головой. - Не хочу. Однако я не убеждена в том,
что вы и теперь не влияете на меня. Кто вы?
- Я же сказал - вор. Честное слово.
Она едко рассмеялась.
- Вор с честным словом - не глупо ли? Знаете... Как-то не укладывается
в голове...
- Ваш журналистский опыт явно обогатился.
- Но как можно?! Вы вовсе не похожи на узколобого бандюгу! Испокон
веков воровство считалось преступлением, нечистым, позорным делом.
- Мое воровство несколько иного свойства, чем обычное. А скажите,
личная собственность, по-вашему, заслуживает уважения?
- Не всякая, но та, что на трудовые доходы, - да!
- Когда-нибудь человек будет свободен от любого вида собственности,
кроме самого необходимого, скажем, интимных мелочей.
- Так это когда-нибудь. А сегодняшний день - иной, и надо следовать его
законам.
- Зачем вам хрустальные стаканы, что в серванте?
- Чушь говорите, - так и подскочила Стеклова. - Красота должна входить
в быт, а не оставаться экспонатом в музеях. Вспомните древних греков или
даже наше русское дворянство. Каждая вилка, ложка были произведением
искусства.
- Но мы сейчас почему-то пьем чай не из тех хрустальных стаканов, -
заметил он. - И котлета лежит не на расписной тарелке. Значит, все это для
важных гостей? Чтобы пустить пыль в глаза?
- Пожалуй. Для каждого дня слишком шикарно. Но всему свое время, раньше
и этого не было.
- В чем-то вы правы, - кивнул он. - Однако разве не воровство - при
книжном дефиците иметь столько книг? Лежат мертвым грузом, в то время как
тысячи жаждущих могли бы удовлетворить свою жажду, будь книги в
библиотеке. Было время, когда моей душе требовался Тютчев. Я обегал все
библиотеки города, в котором жил, - не нашел. И что же? Оказывается,
Тютчев у вас. Разве это не кража? Да вы обокрали сразу несколько тысяч
человек.
- У вас своеобразные представления о собственности.
- Прикиньте на досуге, сколько в вашем доме лишних вещей.
- Неужели подсчитали?
- Зачем вам шикарная люстра и ковры чуть ли ни на каждой стене?
"В самом деле зачем? - подумала Стеклова. - Родители постарались.
Хотели, чтобы молодожены начинали не с нуля, почти полностью обставили
квартиру. Правда, кое-что мы нажили и сами, но когда пришло гнусное время
развода и Кротов без зазрения совести предложил дележ, оказалось, что две
трети имущества - родительские".
Она встала, долила Коляну чай.
- Вот-вот, еще и ухаживаете за мной, в то время, как пора бы указать на
дверь. Моя бобочка уже, наверное, просохла.
Метнув в него укоризненно-злой взгляд, Стеклова прошла на балкон, сняла
с веревки белье. Освободив стол, торопливо принялась за глажку.
- Все-таки спешите выпроводить? А я думал, испытываете себя на чуткость
и доброту. Сейчас все занимаются самосовершенствованием, это теперь в
моде.
Она разгладила рубашку и протянула Коляну.
- Благодарю, - кивнул он, оделся и опять сел. Она смотрела на него
вопросительно, ожидающе. После душа и чая он разрумянился, черные волосы
лежали мягкими волнами, и выглядел он моложе. Под его пристальным взглядом
снова нахлынуло раздражение.
- Опять гипнотизируете?
- Знаете, мне у вас хорошо, уютно, домашне, словом, по-родственному. Но
ведь я мог оказаться убийцей, а вы так доверчиво отворили мне. Плохо
знаете жизнь, Татьяна Васильевна. Теперь уж не гоните. Очерк дописан, я
отпечатаю его на машинке и тем самым отработаю обед и стирку бобочки. У
вас есть машинка? Займитесь чем-нибудь по дому.
- Нет, это слишком, - рассвирепела она. - Вовсе нет такой необходимости
- печатать. Вообще у меня собственные планы, и если вы сейчас Же не
смотаетесь отсюда, то...
- То что? - перебил он. Глаза его погрустнели, и ей стало неловко
своего крика. Чего, в самом деле, разоряется? Почему бы парню не прийти
как следует в себя?
- Ладно, - вздохнула она. - Вы и впрямь умеете печатать?
- Попробую. - Он встал. - Где машинка?
Они прошли в комнату. Стеклова достала из серванта старенькую
"Олимпию", поставила на стол. Ситуация показалась жуткой и забавной:
незнакомый парень в ее доме, сидит, печатает... Не быстро, но деловито. А
она не гонит его взашей. Чертовщина какая-то.
- У меня с пунктуацией нелады, - признался он.
- Всего-то? - съехидничала она, но он не заметил ее укола.
Чего терять время? Решила продолжать глажку в Юркиной комнате,
застелила стол байковым одеялом и принялась за дело.
- Муж у вас мастеровой? - услышала из гостиной.
- Мастеровой, - соврала она. - А что?
- Буква "т" западает, пусть починит. Люстру повесили, а машинку новую
не можете приобрести.
- Далась вам люстра! - вспыхнула она.
Что, если этот Колян не одну квартиру ограбил, потому так болезненно
относится к чужой собственности? Вот уж не предполагала, что и у воров
своя философия.
Зазвонил телефон. Стеклова отложила утюг, вошла в гостиную и
вопросительно взглянула на парня.
- Берите, - кивнул он. - Может, подруга.
Это и Впрямь оказалась Березова.
- Иду, - коротко предупредила она, и Стеклова растерялась. Пока думала,
что ответить, Надежда положила трубку.
- Сейчас она будет здесь, - сказала Коляну с некоторым вызовом.
- Очень приятно. - Он продолжал печатать. - Я, кажется, уже в приличном
виде? Сообщать о моей профессии не обязательно.
- Сами представитесь.
Интересно, есть ли у него свой дом, семья? И если есть, то где? И что
сказать о нем Березовой?
Почти не удивилась, когда, перестав печатать, он спросил:
- Вероятно, вас одолевает множество вопросов, откуда я, куда, зачем?
Увы, я не современный Робин Гуд, у меня все гораздо сложнее. В семидесяти
километрах отсюда, в Волногорске, мой дом. Детский. Единственный, где меня
еще помнят и любят.
- В Волногорске? - удивилась она. - Это же город моего детства!
- Выходит, земляки? - Он развернулся на стуле. - В какой школе учились?
- В третьей.
- Ну а я через дорогу, в десятой, и наверняка пулял в вас снежками и
дергал за косички.
Они как-то одновременно улыбнулись своему детству, и Стекловой
почудилось, что и впрямь когда-то знала мальчишку со слегка раскосыми
глазами.
- У меня в третьей дружок учился, Вовка Денисов.
- Знаю! - обрадовалась она. - Такой кучерявый, худющий!
- Он самый.
- Небось в курзал на танцы бегали?
- Бегал.
- Я тоже. Мне уже начинает казаться, что когда-то вы пригласили меня на
танец.
- Очень возможно.
- Случайно, с Витькой Косяковым не знакомы?
- Косяков? Что-то не припомню. А кто это?
Она строго взглянула на него.
- Ваш коллега.
- Неужели у такой интеллигентной женщины есть знакомые воры?
- В одном дворе жили, никуда не денешься.
- Пардон, вам сколько лет?
- Двадцать семь.
- Выходит, одногодки?
- Я так и думала. Что же это с вами, а? - вырвалось у нее отчаянно.
Вдруг захотелось защитить, оградить его от опасности, от чего-то грозно
нависшего над ним.
Он уловил этот миг ее настроя и успокаивающе кивнул:
- Ничего, все устроится, Татьяна Васильевна.
Рассказать бы ей обо всем, что случилось с ним, но в эту минуту легким
толчком в грудь напомнила о себе Зоя. Это ей он нес весь груз впечатлений,
болей и не должен был преждевременно сбрасывать его. Но как теперь явится,
опять переступив тот барьер, через который дал слово уже никогда не
перешагивать?
Не раз представлял длинные вечера с нею. По-восточному бросит матрац на
пол, поставит на проигрыватель диск с какой-нибудь успокаивающей мелодией
и, положив ее голову себе на грудь так, чтобы видеть выражение ее глаз,
будет читать в них приговор и понимание, начнет долгий разговор до утра.
Прежде всего расскажет о городах, где побывал, какие они разные не только
архитектурой, планировкой, но и характером. Да, у каждого свой характер, и
уже на вокзале, едва сойдя с подножки поезда, можно почувствовать, какой
он: раздражительный, нервный или спокойный, приветливый. Есть
города-ребусы, которые трудно разгадать с ходу, надо немного пожить в них.
А есть, как люди-экстраверты, нараспашку, без всяких тайн, смело
протягивающие тебе руки. В таких даже как-то неловко объегоривать.
Существуют города-западни, из которых надо немедленно убегать, иначе
крышка. Тот, в котором он сейчас, именно из таких, но, опьяненный
свободой, он не сразу почувствовал это. Когда-то учил Мирку: "Узнавай
города по глазам людей". Где она сейчас? В какой колонии пропадают ее
молодые годы? А может, образумилась и, как мечтала, вышла замуж, нарожала
детей?..
Около года они ездили вдвоем, удрав от Чая, его опасной опеки. Поначалу
Мирка не протестовала, что он не дает ей развернуться в полную силу.
- Есть на что прожить день, и хорошо, - говорил он, умеряй ее воровской
азарт.
Новизна открывшегося мира захватывала, увлекала. Он водил Мирку по
музеям, театрам, выставкам, и красота человеческих творений незаметно
входила в его сердце, вызывая диссонанс в мироощущении и раздумьях о
собственной жизни. К тому же ухитрялся не расставаться с книгами. Обычно
не нагружался ими, а, прочитав очередную, с грустью оставлял ее где-нибудь
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг