всю правду о себе? Испугалась бы? Возненавидела? Зоя готова была принять
его таким, каков есть, по-детски веруя в его возрождение. Но и этой
женщине признателен, хотя видно, как ее мучает искушение заявить о
нежданном госте. Однако уверен, теперь уже она не сделает этого, даже
сейчас, когда есть возможность.
Воде он мог бы сочинить гимн и проклятие. Она открыла ему, что он не
как все, что природа сыграла с ним шутку, наделив свойством, которым, быть
может, не обладал ни один человек, а если и обладал, то хранил в тайне не
только от других, но и от себя. Он же, как мальчишка, до сих пор ликует,
когда в нем пробуждаются эти странные силы, полезное применение которым не
может найти, отчего опасность мчится за ним по пятам. Если бы не в
двенадцать, а в тридцать лет он сделал это открытие, не пришлось бы играть
и хулиганить своим даром.
Когда впервые узнал о своей необычной способности, удивился, но и
перетрухнул. Он тогда вернулся из школы в детдом - иного дома у него не
было, родителей он не знал, - но не пошел в классную делать домашние
задания, соврал воспитательнице, что разболелась голова, и завалился на
кровать. Лежал, думал об Антиповой, с которой сидел за одной партой. Опять
она пригласила его домой на обед. Он с удовольствием поел бы домашнего
борща, послушал новые записи на маге, поиграл с ее шпицем, но отказался от
этих приятностей, вспомнив настороженно-жалостливые взгляды Нинкиных
родителей и то, как ее бабушка со слезами на глазах запихнула ему в
портфель кусок пирога с повидлом, а потом, точно младенца, погладила по
голове. До сих пор был с Нинкой на равных, но после того прихода в гости
что-то изменилось, показалось, что Нинка относится к нему, как к больному,
с чрезмерной опекой и вниманием. Это злило, и сегодня, когда опять услышал
от нее приглашение, зло съехидничал, что никогда не придет к ней, потому
что у нее в квартире воняет псиной и кошатиной. На самом деле, в доме у
Нинки чисто и хорошо, просто захотелось досадить ей, и, кажется, добился
своего - она ничего не сказала, только покраснела до ушей.
От лежания голова и впрямь разболелась, и он хотел было пойти к
дежурной медсестре за таблеткой, когда вошла Майя Григорьевна, ведя за
собой рыженького мальчишку с зареванными глазами. Представила:
- Наш новенький, Леня Носов. А ты чего, Кадыров, разлегся на покрывале?
Он встал с кровати, привел ее в порядок и обернулся к новичку. Тот
вместе с воспитательницей укладывал в тумбочку содержимое портфеля и
полиэтиленового пакета.
- Кадыров, отведи его в душевую, а по пути возьми белье у
сестры-хозяйки, - распорядилась воспитательница и заспешила по своим
делам.
- Пошли, - скомандовал он новичку.
Поскольку любил поплескаться, не упустил удобного случая и вместе с
мальчишкой попрыгал под резкими струями воды. Впрочем, новичок не прыгал,
а флегматично терся мочалкой, как-то нехотя постоял под душем, а потом с
опущенной головой побрел в спальню.
- Ты откуда?
- Из дому, - ответил новичок.
- У тебя есть дом?
- Был. - Мальчишка бросился ничком на кровать и затрясся в беззвучном
плаче.
- Да ты чего, да брось ты, - стал неумело успокаивать он, невольно
прикасаясь к его плечу. И тогда впервые ощутил тот особый толчок в грудь,
после которого он уже был не совсем собою, а как бы чуточку и этим
плачущим мальчишкой.
- Что такое? - пробормотал новичок. Сел на кровати и уставил на него
вмиг просохшие глаза. - Ты прикоснулся, и сразу полегчало.
Он же ощутил, как стиснуло горло, что-то заныло меж ребер, и в спальню
хлынула из дневных окон чернота. Вся мальчишкина печаль передалась ему без
остатка, и то, что он физически почувствовал ее, привело в восторг и
напугало.
После этого случая стал намеренно испытывать себя: подходил к
кому-нибудь из одноклассников или детдомовцев и как бы нечаянно прикасался
к руке или плечу. Когда выяснилось, что умеет забирать не только печаль,
но и радость, и скуку, и множество других состояний, стал разборчив.
С Чаем они познакомились в порту, после того, как спустил половину
первой зарплаты на пирушке с друзьями-грузчиками. И чего его занесло туда?
Может, вся жизнь сложилась бы иначе, не надумай вечером пройтись вдоль,
набережной к пристани, куда то и дело подплывали юркие катера на подводных
крыльях, выбрасывая на деревянные мостки праздные группки отдыхающих. Ему
нравилась шумная летняя суета, пестрая толпа приезжих, где каждый виделся
таинственным гостем из далеких, неизведанных земель. В детстве,
разглядывая курортников, мечтал о тех городах, откуда они прибыли. Когда в
кармане оказался аттестат зрелости, как бы открывающий сотни дорог, вдруг
ощутил себя на распутье. Куда идти? Налево? Направо? Прямо? Не идти
хотелось, а ехать, плыть, преодолевать тысячи километров и самого себя. Он
мог высоко взлететь, а свалился у стойки бара...
Подойди к нему в тот вечер не Чай, а капитан дальнего плавания, быть
может, нашел бы иное применение своему дару. В нетерпении расхаживал по
деревянному настилу, сквозь щели которого проглядывала зелень воды. Ее
близость, выпитое вино и запах водорослей возбуждали так, что, когда
очередная группа туристов выстроилась на приближающийся катерок, он
притерся к ней и, стараясь обойтись без шума, начал впитывать в себя ее
настрой и желания. До сих пор помнит ту высокую шатенку с яркими губами,
испуг в ее глазах, когда она почувствовала себя обкраденной и схватилась
за перекинутую через плечо сумочку, к которой он и не прикасался.
- Вор! Держите! - вскрикнула она. Он пошатнулся, как от пощечины, и
рванул с мостков.
За ним погнались. Впервые. Сколько раз потом слышал за спиной крики,
ругань, топот ног, но первая погоня до сих пор сидит в нем острым камнем.
Кто-то схватил его за плечо, потащил в заросли прибрежной маслины.
Преследователи пронеслись мимо, а он, запыхавшийся, с сердцем, готовым
разорваться, опустился на песок.
- Что, братан, нечисто сработал? - услышал насмешливый басок своего
спасителя. Невысокий, тщедушный на вид человек средних лет, с желтыми
белками глаз, отчего и сами глаза казались желтыми, смотрел на него с
веселым интересом. - Какого черта шляешься в порту? Здесь всегда ксивы
ломают, в любой миг могут застукать.
- Что за ксивы? - пробормотал, стирая со лба испарину.
- Так ты шпана? - Он расхохотался. - Надо же! А я думал, майданщик со
стажем. Ничего, со временем обтащишься. Пошли ко мне.
Он хотел было сказать этому желтоглазому, что тот ошибочно принял его
за вора, что для него самого загадка, отчего обвинили его в воровстве, но
любопытство, желание изведать что-то не будничное, привело в дом
карманщика. Как выяснилось позже, квартира Чая была "блатхатой", куда
местные и заезжие воры свозили "темное" - краденые вещи, где отдыхали
после набегов и разрабатывали планы на будущее.
Узнав о его необыкновенной способности, Чай восхитился, стал
размышлять, какую бы извлечь выгоду из этого дара и, так ничего и не
придумав, хлопнул его по плечу волосатой лапищей:
- Будешь как я. Научу по-настоящему "писать мойкой" карманы и сумочки.
Что за прок от твоего таланта? Кормит только душу, но душа без тела -
ничто.
И он разразился длинным монологом о том, что нет на земле ни одного
безгрешного и лучше уж быть профессиональным карманщиком, чем красть
по-крупному у государства.
- Мы облапошиваем раззяв, - с пафосом говорил Чай, расхаживая по
комнате, которую никак нельзя было уличить в принадлежности к воровскому
притону: обычное, даже в какой-то мере стандартное жилье со стандартной
мебелью и скромными обоями. - Мы занимаемся своего рода воспитанием,
прививаем людям некоторые интеллектуальные качества, внимание,
осторожность. Лично я - вор благородный. Если нахожу в портмоне документы,
запечатываю их в конверт и шлю заказным письмом растерехе.
Он с брезгливым любопытством слушал Чая, не принимая его философии, но
исподволь заряжаясь ею. Он вовсе не собирался делаться карманщиком, но
сейчас, когда каждый день стакан вина переворачивал его дар
шиворот-навыворот, разве не роднило его с тем же Чаем умение обворовывать
людей? Что с того, что он крал не кошельки, а человеческие чувства, все
равно это преступление, потому что после вина крал избирательно, в
основном, радостные, приятные эмоции.
Чай потом спохватился, что слишком откровенен, но, увидев его понурый
вид, понял - парень в его руках.
- Впрочем, тебе опасно быть карманщиком, - наконец сообразил вор. - Ты
ведь тут же выдаешь себя, даже не притронувшись к кошельку. Ну хорошо,
если, как говоришь, люди попадают под твое влияние, не мог бы внушить им
протягивать добровольно свои портмоне? И тогда - о боги! - ты будешь самым
честным вором в мире!
Его это покоробило, но виду не подал, боясь показаться трусом. И еще
почуял, что не соглашаться с Чаем опасно - все же тот выдал ему себя, свое
жилье.
- Для начала принесешь завтра хотя бы червонец, - дал задание Чай. - У
меня будет небольшой сабантуй по поводу моего юбилея. Сделаешь подарок мне
к этому дню. Червонец, и больше ничего. Кстати, как тебя зовут?
- Николай.
- Колян, значит. Ну вот что, Колян, приходи к семи вечера, не пожалеешь
- фирменные девочки будут.
Его разбирало любопытство, и он пришел. Это была обыкновенная пирушка с
танцами, вином, водкой и дракой. Разве что блатной жаргон и попечительская
властность Чая, интересующегося у каждого, как его дела, придавали сборищу
налет таинственности и некоторой избранности.
Душой компании была стриженная под Мирей Матье и чем-то смахивающая на
нее лицом, - отчего и прозвали ее Миркой, - девчонка с гитарой, в узких
брючках и желтом свитерке. Она лихо исполняла песню за песней, и лицо ее
было так зазывно обращено к Коляну, что он не на шутку разволновался и
потом весь вечер танцевал с ней.
- Зачем ты здесь? - спросил он в перерыве между танцами, зажав ее между
стеной и шкафом.
Она изящно пустила ему в лицо дым и, посмеиваясь глазами, ответила с
лихой бравадой:
- От скуки.
- Всего лишь? - протянул он разочарованно.
У него тогда еще не было девчонки, а Мирка так блестела глазами, так
обворожительно улыбалась, потряхивая челкой, что он решил - она непременно
станет его подружкой.
- Как ты думаешь, кроме Чая, здесь есть воры? - наивно спросил он.
Мирку так и скрутило пополам от смеха.
- Чего ты? - растерялся он.
А она так закатилась, что понадобилось встряхнуть ее за плечи.
- Слышите, - все еще в трясучке хохота обратилась она к собравшимся. -
Этот мальчик, - Мирка ткнула в Коляна пальцем, - интересуется, кто из
присутствующих, кроме Чая, нечист на руку.
Он стоял багровый и злой, самый раз было смотаться из этого вертепа, но
будто леший приковал к месту.
- Дитя мое. - Чай подошел к нему и, пошатываясь, взял двумя пальцами за
подбородок. - Я тебя сюда привел, я и турну так, что до луны долетишь,
если будешь мучиться кретинскими вопросами. Давай, падла, показывай свое
экзотическое умение, иначе раздавлю, как таракана.
Он пятился, а Чай все надвигался и надвигался на него, пока между ними
не влезла Мирка.
- Не тронь его. Чай, - сказала она таким мягким тоном, что сердце
зашлось: так мог говорить лишь близкий человек. - У него все еще впереди.
- Брысь, Мирка. - Чай грубо оттолкнул девушку и вновь надвинулся на
него. - Ну-с, демонстрируй свое искусство.
Он заметался, ища выход, но его со всех сторон обступили красные,
потные от водки, жары и танцев парни, из-за спин которых, хихикая,
выглядывали растрепанные девицы.
И он решил.
- Нужна вода, - твердо сказал он.
Ему протянули стакан минеральной.
- Нет, надо искупаться.
- Сэр, может, вам сауну? - расшаркался перед ним носатый толстяк в
красной рубахе.
Кто-то сбегал в ванную и притащил ведро воды.
- Ты что, - оттолкнул энтузиаста Чай. - Дуй на улицу, нечего мне тут
паркеты портить.
Двое широкоплечих парняг подхватили Коляна под руки и выволокли во
двор, где выли и воду ему на голову. Слегка подрагивая от злости и
хлынувшей в тело энергии, он вернулся в дом, осушил бокал вина.
- Кто первый? - закатывая рукава, угрюмо обвел глазами собравшихся.
- Тю, псих, драться надумал, что ли, - хохотнула зубатая, ярко
выкрашенная девица.
- Только пальцем притронусь, - успокоил он, - сразу поймете, в чем
дело.
Однако не успел и шевельнуться, как на голову надели ведро и свалили на
пол. Завязалась драка, и Чай был в восторге от того, что он разбросал в
сторону самых дюжих парней. Те смотрели на него с трусливым недоумением:
откуда такая сила у этого сопляка?
Постепенно все утихомирились, вновь включили магнитофон, стали
танцевать.
Он сидел в углу, под торшером, потягивая из стакана красное вино, и
наблюдал за танцующими, прислушиваясь к себе. Тело слегка ныло от
недавнего побоища, руки и ноги подрагивали, еще не полностью стряхнув с
себя энергию, так бездарно потраченную на драку. И все более охватывало
смятение, не от стычки с парнями, а от того состояния их душ, которое в ту
минуту он хорошо ощущал, впитывал в себя и уже не мог разобрать, где его
собственные чувства, а где чужие. Все смешалось, переплелось. Еще минуту
назад эти ребята, враждебные ему, были сейчас понятны и даже близки.
Каждый по той или иной причине прошел мимо большой жизни: одних не поняли
и потому не приняли; других обидели, и они затаили зло; некоторые, как и
он, искали впечатлений, не сумев найти себя в настоящем деле; кто-то от
дремучести, нравственной неразвитости был готов даже на преступление;
многих губило дурное пристрастие к спиртному, толкая на необузданные,
дурные поступки. И у всех не было спокойствия от сознания ежеминутной
опасности.
Он настроился на Мирку и зажмурил глаза: такая сумятица царила в ее
душе, такая неразбериха! Боль и досада захлестнули его, судорогой сжали
горло. Захотелось разбить окна, впустить в душную комнату свежий морской
ветер. Но случилось наоборот: вокруг него плотно сгущалась, обволакивая,
окутывая, пропитывая до мозга костей, беда этих ребят, которых так щедро
взял под свою опеку Чай.
Тот вечер навсегда отравил этой бедой, вобравшей в себя все, чего
жаждала его юная, неокрепшая душа: риск, бурные переживания, ставку на
крупный житейский выигрыш. Ему уже не хотелось уходить отсюда, и еще
недавно казавшиеся грубоватыми, неприятными, лица присутствующих выглядели
теперь своими, давно знакомыми, незащищенными, как и он, от опасности,
подстерегающей за порогом. Превозмогая брезгливость еще не испорченного
сердца, он впустил в себя этот мир, испокон веков отвергаемый, осуждаемый
обществом, которое, однако, в глубине души всегда признавало и долю
собственной вины в его существовании.
- Эй! - позвал он девушку, что-то сердито говорящую Чаю. - Иди сюда,
Мирка.
- Лучше ты иди к нам, жиганец, - ухмыльнулся Чай.
И он встал, и сел с ними за стол, и пил уже не только вино, но и водку,
а потом пел с ними веселые песни, и от того, что это были не блатные, а
обыкновенные песни, те, что звучали каждый день по радио, ему было хорошо
и спокойно.
А через несколько дней мир раскололся на "мы" и "они". Мы - это он.
Мирка, Чай и его друзья. Они - те, кто живут бестревожно, не боясь, что в
любую минуту могут оказаться в неволе. Он не стал ни майданщиком, ни
домушником. Это Мирка ловко писала бритвочкой карманы и сумочки зевак, он
же всегда находил способ честно заработать рубль - на выгрузке вагонов, в
порту, на стройке. Но нигде не засиживался больше месяца. Перекати-полем
гнало его с одного места на другое, по городам и весям необъятных
пространств. В основном задерживался в городах - и для него, и для Мирки
здесь всегда находилось дело.
Расплатой за связь с этой девчонкой было все нарастающее чувство
отверженности, обособленности от людей. Чтобы оправдать себя, стал
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг