на инфракрасную пленку были засняты неизвестные объекты, которые якобы
существуют в некоем параллельном мире и проходят сквозь наш мир, влияя на
наше сознание.
- Значит, плохо влияют, - сказала я мрачно.
Словом, параллельный мир меня тоже не утешил. И уж совсем ужасной
показалась гипотеза, что кто-то дергает нас совсем "за ниточки", управляя
нашими биополями.
Неожиданно выяснилось, что у каждого было в запасниках души что-нибудь
ложноспасительное: то ли идея перевоплощения человека в нечто
нематериальное, то ли гипотеза перехода в иной план, на иной глобус или
обещание вечной жизни для некоего астрального тела.
Все это захватывало воображение, но не надолго. Я завидовала Игнатьевне,
пожилой сторожихе музея, лежавшей по- соседству с Олей, - она откровенно
молилась, надеясь на доброго покровителя в небесах. Под конец карантина,
когда почти все в нашей палате были на ногах, выяснилось, что брат Василий -
племянник Игнатьевны. Когда он заявился к нам, я с молодой горячностью
набросилась на него.
- А-а-а, - злорадно протянула, увидев его холеное, не тронутое болезнью
лицо, - потому-то вы, вероятно, и здоровы, что вас пощадил всевышний. А вот
меня, атеистку, покарал. Но за что тогда наказал он Игнатьевну? Вон как она
бьет поклоны, а до сих пор не может ходить.
И что же, по-твоему, ответил Василий? - Он поднял глаза вверх и
усмехнулся:
- Ау! Где же вы, летающие тарелки с братьями по разуму? Почему не помогли
нам? Разве не видите, как вы необходимы? Что это за братья, которые не хотят
помочь в трудную минуту?
- Возможно, они так далеко, что пока не могут пробиться к нам с такой
миссией, - неуверенно предложила я.
- А у бога, возможно, кроме нас, есть дела поважнее, - ответил Василий.
- Что ты, Васенька, - Игнатьевна испуганно взглянула на него. - Божий
помысел прежде всего распространяется на человека.
- Тогда выходит, что бог бессилен! - выкрикнула я, расхохоталась и... Ты
знаешь, что случилось потом? Это было ужасно: я задрала голову и плюнула. В
потолок. А по сути, в небо.
Не поверишь, но в ту минуту я услышала голос. Нет, не божеский, а твой.
Так явно и четко, будто стоял рядом, ты произнес: "Не плюй в колодец!"
Я вздрогнула и оглянулась.
- Кто это? - пробормотала оглядываясь. На меня смотрели непонимающе - кто
с иронией, кто с ужасом.
- Кто сказал: "Не плюй в колодец!"? - переспросила я шепотом, еле
сдерживаясь, чтобы не сорваться в истерику.
Ко мне подошла Нина Васильевна, взяла за руку и усадила на кровать.
- Успокойся, тебе почудилось.
Брат Василий смотрел па меня с недоброй усмешкой.
- Он бессилен, понимаете? - пробормотала я. - Даже если и существует.
В голове продолжало звучать: "Не плюй в колодец!" И тут меня осенило: ну,
конечно же, кто, как не ты, мог в эту минуту сказать такое? В небо нельзя
плевать ни при каких обстоятельствах, даже если ни во что не веришь. Потому
что небо - это частица космоса, а значит, и частица тебя, человека. Плюнув в
небо, я плюнула в собственную душу.
Теперь понимаю, что в ту минуту твоим голосом говорило мое подсознание,
но я тогда была очень огорошена. Брат Василий заметил мою растерянность,
усмешка на его лице сменилась озабоченностью и даже участием.
- Вы не в себе после болезни, - сказал он. - Ничего, это пройдет. А на
бога не пеняйте. Возможно, он и сам мучается.
Тут Валя Еремина громко выругалась. Простая, грубоватая стрелочница с
обветренным лицом, она не верила ни в бога, ни в черта, ни в иное измерение.
Ей нужна была тихая, мирная жизнь здесь, на этой земле, в этом мире, сейчас,
сию минуту. И я хорошо понимала ее.
- Ядрена лапоть, - сказала Валя. - И когда же человек перестанет
страдать!
А я подумала: не преждевременны ли твои мечты о всемогущем человеке?
Может ли родиться в нас человеческое достоинство, пока мы ощущаем себя
букашками, которых так легко стереть с лица Земли?
Я сидела на кровати, смотрела на высохших за время болезни женщин, думала
о том неизвестном, что ожидает нас, и мне было страшно. Кажется, тогда я
впервые поняла, что твое увлечение философией было не совсем данью моде. Ты
искал опору под ногами, боялся и, по сути, занимался богоискательством.
Вспомни бесконечные посиделки с друзьями, когда, еще и щеголяя друг перед
другом, и передо мной, вы цитировали веды и Библию, Гегеля и Циолковского,
Платона и Вернадского. У вас в головах была невообразимая мешанина из
диалектического материализма, новейших научных течений и древних мифов,
притч, легенд. А я была так увлечена тобой, что не нуждалась ни в каком
боге. Я была молода, здорова, беспечна, и страх, который исподволь уже
закрался в сердца многих, не отравлял моего существования. Моей религией
была любовь. Моим богом был ты, который по очереди испробовал на себе каждую
модную систему: занимался йогой, омолаживался голоданием, уходил в горы с
альпинистами в надежде подкараулить НЛО. Ты ждал чуда, чтобы избавиться от
тайного страха, в котором боялся признаться самому себе. Все это я поняла,
когда сидела на кровати и смотрела на брата Василия. В ту минуту мне тоже
было страшно. Болезнь приоткрыла нам некие горизонты судьбы, и я поняла, как
много заключает в себе человек, и что мы еще, по сути, не родились - это
ждет нас впереди, если, конечно, не уничтожим себя физически или духовно.
Последняя наша встреча, уже в Херсоне, была короткой и случайной. Я так и
не знаю, что оттолкнуло нас друг от друга. Неужели перенесенное испытание?
Я хотела ребенка. Хотела так, что порой становилось стыдно этого желания.
После тебя было несколько мимолетных увлечений, но они ничего не оставили в
душе. Поэтому все мои мечты сошлись на ребенке. Я знала об опасности,
связанной с этим желанием, и все равно лезла на рожон. Мне виделось, как я
нянчу его, пеленаю, купаю, как гордо вышагиваю с ним за руку по городу,
ничуть не смущаясь отсутствием папаши, как вечерами читаю ему книжки, учу
грамоте. Мне хотелось мальчика. Это желание возникло вопреки той,
открывшейся в период болезни галлюцинаторной картинки из будущего: рядом со
мной сидела девочка, которая - я сразу это поняла - была моей дочерью.
Что-то неприятно поразило в ней, но что именно, я тогда не поняла. Словом, я
хотела сына. В этой мечте меня подогревала подруга, работающая в роддоме.
Она часто рассказывала о том, как непутевые мамаши-одиночки бросают грудных
младенцев, говорила о многих случаях усыновлений. Будучи по натуре
романтичкой, подруга и подстроила мне тот житейский спектакль, который
продолжается до сих пор и прекратится лишь с моей кончиной. Дважды она
заводила меня в бокс, где лежали в кроватках крохотные, беспомощные тельца,
требующие заботы и ласки, чтобы стать людьми. Я смотрела на их сморщенные
личики, и меня охватывала жутковатая радость при мысли о том, что родить
человека духовно - не менее ответственно, а может, и гораздо выше, чем дать
ему только физическую жизнь.
Решение подкрепилось еще и стечением обстоятельств: напротив моей
пятиэтажки находился Дом малютки, откуда день и ночь слышался младенческий
плач. Вполне естественный для каждого ребенка, здесь он казался детской
жалобой на людей, решивших жить без забот и печалей, выжимая максимум
удовольствий.
По утрам я просыпалась от этого крика, и меня мучила совесть - будто там,
за каменным забором, плачут брошенные мною дети. Я представляла, как они
беспомощно барахтаются в мокрых пеленках, холодные и голодные, хотя, конечно
же, за ними был неплохой присмотр. Но разве сравнить его с домашним? Мне
снились удивительные сны: будто моя комната полна голеньких плачущих
младенцев, и все тянут ко мне ручонки, и я готова приютить их в своем жилище
и сердце.
И вот настал день, когда мое решение окончательно созрело. Ты к тому
времени женился. Удивительно, что живя в таком сравнительно небольшом
городке, как Херсон, я так и не узнала, кто твоя жена, лишь однажды
услышала, что ты уехал на Север.
До сих пор не могу понять, как подруге удалось уговорить меня взять
именно девочку. Удочерение произошло без особого труда, и к матери я
приехала якобы со своим ребенком. То есть, даже мать ни о чем не
подозревала.
Почему я все же взяла девочку? Подруге удалось убедить меня, что девочки
всегда ближе к матери, то есть, я обретаю себе друга на всю жизнь. Мол,
мальчишки более эгоистичны и уже юношами не принадлежат тебе. И вот еще что
сыграло решающую роль в выборе: взглянув на одну из предложенных подругой
малышек, я обмерла - у нее были большие серые глаза, очень похожие на твои,
и - о диво! - мой нос, губы, подбородок. Я тут же решила, что жизнь
подбросила мне удивительный сюрприз: овеществила нашу с тобой дружбу в
образе этой девочки.
Я полюбила ее сразу же и вскоре не представляла, как можно было мечтать о
мальчишке - такой она была замечательной. Сероглазая, белолицая - в тебя! -
с красиво очерченными губками и бровями, она была для меня лучшим ребенком в
мире. До сих пор не верится, что родила ее не я.
Полгода я была так счастлива, что нисколько не смущалась соседских
взглядов - мол, бедная мать-одиночка. Глядя па мое горделивое лицо, трудно
было предположить, что у меня нет мужа: так сохраняла я свое достоинство. И
уж тем более никто не догадывался о том, что это не мой ребенок. Мысль об
этом я изгнала из себя в первые же дни, как только взяла девочку. Она была
моей и ничьей больше. Разве что для тебя еще оставалось место, и порой
чудилось, что все-таки мы встретимся, я покажу тебе дочь и спрошу: "Не
правда ли, она очень похожа па нас?"
С первых же дней я стала обучать ее держаться на воде. В три месяца она
уже прекрасно плавала и даже ныряла. Я опускала на дно ванны игрушки, и она
доставала их оттуда, а порой усаживалась - да- да, в три месяца! - в воду,
погружаясь в нее с головкой и, зажав соску в зубах, забавлялась игрушками.
Моя мать с ужасом наблюдала все это, но я прилагала все усилия, чтобы не
отказаться от избранной мною системы закалки. Не для того, чтобы вырастить
исключительного ребенка, - хотя, какая мать не мечтает об этом? - прежде
всего, мне хотелось видеть дочку здоровой. Врачи убеждали, что ребенок,
который дружит с водой, хорошо развивается не только физически, но и
умственно. То есть, я убивала сразу двух зайцев, не подозревая о том, что
уготовила судьба за мои хлопоты.
Моя мама назвала девочку Айгюль, что в переводе с коми означает Лунный
Цветок. Пробуждаясь по утрам, я вынимала ее из кроватки и любовалась ее
личиком, чудодейственно вобравшим в себя наши черты. Я разглядывала ее
крохотные пальчики с розовыми ноготками, щекотала за ушком, целовала
пяточки. Вся моя нерасплесканная нежность обрушилась на дочь.
Я смотрела на Айку, и во мне рождалась мать всех детей. Ныло сердце при
мысли о Домах малютки, детдомах, интернатах. И хотя знала, что многим детям
там лучше, чем было бы дома, я провидела семьи, которые могли бы
осчастливить их. Эта мысль привела к неожиданному поступку. Почему я
скрываю, что девочка рождена не мною? Что в этом постыдного? Первой, кому
призналась во всем, была моя мать. Сначала она схватилась за голову, потом
решила, что я разыгрываю ее - ведь у Айгюль столько сходства со мною! А
когда поверила, долго плакала и сказала, чтобы я держала язык за зубами,
если желаю ребенку счастья. Но меня уже понесло. Родить дитя может и кошка,
а вот ты вырасти его, воспитай. Семейные тайны рано или поздно ведут к
трагедиям, травмам психики ребенка и родителей.
Пойми правильно, я вовсе не стремилась выглядеть в чужих глазах эдакой
героиней. Мне хотелось уравнять свою дочь с другими, не придумывая для нее
лишних сказок. Не потому ли на свете так много детей-сирот, что кроме всего
прочего, существует и эта дурацкая, стыдливая тайна усыновления? Я надеялась
собственным почином хоть что-то сдвинуть с места. Теперь каждый раз, когда
кто- нибудь заглядывался на Айку, говорил, какая она хорошенькая, я без
всякого стеснения признавалась, что взяла ее в роддоме. Первой реакцией
собеседника обычно был испуг от моей нетактичности. Затем в глазах мелькало
удивление и только потом человек начинал о чем-то размышлять.
Вскоре и мама привыкла к обнаженной тайне. Зато теперь я не опасалась
злых языков и шушуканий. Наоборот, мне даже казалось, что люди стали со мной
более открытыми, и это, в свою очередь, избавило меня от дурацких
подозрений, мнительности. Как только девочка подрастет, я намеревалась
втолковать ей, что вовсе не под капустным листом нашла ее, а взяла в доме,
где детей раздают папам и мамам. А попозже расскажу все подробней. Я хотела
сделать ее духовным ребенком настолько, что ей уже будет безразлично, кто ее
родил.
Два года я работала на полставки, прирабатывая перепечаткой кандидатских
и писательских рукописей. Мать получала скромную пенсию, но мы перебивались.
За модой я не гонялась, не умирала от зависти при взгляде на чье-то кожаное
пальто или ультрасапожки. Все мои интересы сосредоточились на ребенке.
Предвижу твой вопрос - а как с женской жизнью? Дело в том, что я слишком
хорошо раскусила природную ловушку, чтобы после тебя вновь попасть в нее.
Втайне я даже гордилась своим умением безболезненно вести аскетический образ
жизни, подчинять себе чувства.
Я ждала. Ждала и верила в то, что однажды случится чудо, и ты или кто-то,
похожий на тебя, войдет в мою жизнь. А вошло горе. Оказывается, оно давно
караулило меня, уже в те дни, когда я со страстью осуждала футурологов,
предсказывающих, что через век - два почти все дети будут воспитываться в
интернатах. Это предсказание казалось чудовищным, и я не подозревала, что
вскоре ухвачусь за него, как за спасательный круг.
Айке шел пятый месяц, когда я заметила вялость ее ножек. Они будто
отяжелели, и девочка не перебирала ими, как раньше, не брыкалась, когда я
заворачивала ее в одеяльце для прогулок. Не дожидаясь очередной консультации
в поликлинике, я обратилась к невропатологу. Собрали консилиум. Врачи были
озабочены не менее меня, признав у ребенка парапарез нижних конечностей. Но
что вызвало его? Сделали ряд анализов и вызвали меня в клинику, где
состоялась следующая беседа.
- Вы болели вирусом "БД"? - спросил врач.
- Да, но...
- Все ясно. У девочки последствия перенесенной вами болезни.
- Но я взяла ее в роддоме! Ее родила другая женщина! - выкрикнула я,
глотая слезы.
- Это не меняет сути. В гемоглобине ее крови найдены следы, обычно
оставляемые вирусом. Нам нужны данные о ее родителях.
- Я их не знаю. Надо связаться с Херсоном.
- Свяжемся.
- Но что ожидает мою девочку? Она будет ходить? Врач неопределенно пожал
плечами:
- Последствия вируса недостаточно изучены. Подобные дети во всех странах
рождаются все чаще и чаще. Беда в том, что мы еще не научились сразу, после
рождения, определять угрозу болезни. Женщины, перенесшие вирус, как
известно, редко рожают, потому так и снизилась общая рождаемость. Если же
когда-то болел отец (а мужчины зачастую это скрывают), то пятьдесят
процентов за то, что ребенок впоследствии будет парализован. Как будет
развиваться болезнь, у нас мало данных. Впрочем, еще не поздно отдать
девочку на воспитание государству. Я даже советую вам это сделать, вырастить
такого ребенка без мужа очень трудно. Да и какая радость?.. Совет мой,
разумеется, жесток. Но вам всего лишь двадцать пять, сможете устроить свою
жизнь.
...В душе было пусто и сумрачно, как в подвале. Едва добрела домой и, не
отвечая на тревожные расспросы матери, рухнула в постель, даже не подойдя к
плачущей в соседней комнате Айке.
Трудно описать круговерть мыслей и чувств того дня. Мир с его радостями и
несчастьями провалился для меня в тартарары. Я будто вылетела в измерение,
еще не освоенное ни умом, ни чувствами. Одно мое "я", гладя меня по голове,
утешало: "Нечего впадать в истерику, ничего страшного, все еще можно
исправить. Да, ты успела привязаться к девочке. Но ведь прошло всего пять
месяцев. Хуже будет, если ты не выдержишь этого испытания, когда она
подрастет. Итак, не медли. Лучше сразу выдернуть зуб, чем всю жизнь мучиться
от боли. Вот и ученые говорят, что будущее за интернатами. Если уж очень
захочется, будешь навещать ее. Никто тебя не осудит".
Но второе "я" нашептывало совсем иное: "Бедная девочка! Как же ты бросишь
ее? Ведь за ней, больной, требуется еще больший уход, чем за здоровым
ребенком. Никакое самое хорошее учреждение не даст ей того, что может дать
семья, любящая мать. Разве ты брала из роддома игрушку, которую можно за
ненадобностью выбросить? Что было бы, если бы все родители сдавали своих
больных детей в интернаты? У девочки живые, смышленые глаза, в них уже
сейчас проглядывает душа. Вчера она впервые сказала "мама". Да ведь твой же,
твой это ребенок!"
Я вскочила, подбежала к матери, которая никак не могла успокоить Айку, -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг