- Однако... Когда-то твои предки почитали бы за счастье обладать
таким сокровищем. А теперь это не сокровище, но обычная посуда. И ты не
ценишь ее. Это хорошо, что ты ее не ценишь, что тебе чужды алчность и
скупость. У тебя такая казна, что оставшуюся часть Варда ты можешь просто
купить. У тебя в руках судьбы многих народов, будущее государств. Сам
континент во многом зависит от тебя. Зу, мальчик мой, ты не только воин,
но еще и полководец. Это важнее - в сущности, только это что-то сейчас и
значит. Поэтому ко всему, что происходит, ты должен научиться относиться
иначе.
Император тоскливо смотрит на седобородого наставника. Затем
переводит взгляд на стену, где на золотом крюке висит его боевой меч в
потертых кожаных ножнах. Зу-Л-Карнайн по-прежнему считает, что
драгоценности только отягощают доброе оружие.
- Нет, - твердо говорит Агатияр, перехватывая этот взгляд. - Учись
думать масштабнее. Если у тебя на глазах станут убивать меня, это еще
ничего не решает. Основная твоя задача - сохранить армию, уберечь людей от
напрасных потерь, спасти страну. Обещай мне, что никогда не станешь
рисковать жизнью ради кого-нибудь одного.
- Агатияр! - Аита взволнован и даже немного сердится. - Ты, право, на
тот свет, что ли, собрался? Попросим Тиермеса, он тебе отсрочку даст. А
если серьезно, то не заставляй меня обещать всякие глупости.
- Это не глупости! Зу! - строго обрывает визирь.
Он еще и не то позволяет себе наедине с владыкой одной четвертой
части Варда.
- Не смогу я такое произнести вслух, - жалобно произносит аита.
- Придется.
Агатияр кладет тяжелую ладонь на мощное плечо своего воспитанника. Не
выдерживает и крепко обнимает.
- Обещай мне.
И императору не остается ничего другого, кроме как обещать Агатияру
смотреть на события с точки зрения полководца, а не любящего и
чувствующего человека.
Твердо обещать.
***
Салмакида встретила их приветственными криками, многоцветием флагов
на башенках, шумными толпами счастливых подданных и новоприбывших
паломников. Войска сангасоев во всей своей красе выстроились у городских
стен, на берегу Охи. Здесь же возвели алые и золотые шатры, в тени которых
вельможи Сонандана пережидали полуденную жару. Правда, татхагатха и
Нингишзида усидеть на месте не могли и с бокалами прохладительного в руках
нетерпеливо шагали по самой кромке воды. Малан-Тенгри сопровождал их, а за
князем скаатов бродил его любимый черный бык - огромное животное, рога
которого были выкрашены красным. Трое мужчин обменивались время от времени
короткими фразами, но разговор то и дело обрывался на полуслове - их мысли
были заняты другим...
Суматоха началась еще накануне вечером. Хортлаки, неведомо каким
образом узнававшие все первыми, прислали двух гонцов во дворец Тхагаледжи
с сообщением о том, что маленький отряд в полном составе приближается к
Онодонге и утром должен будет вступить на территорию Сонандана. Радости
сангасоев не было границ; главный повар немедленно стал готовить
праздничный обед, состоящий исключительно из любимых блюд повелительницы;
придворные дамы в непритворном восторге украшали покои цветами и
расставляли повсюду вазы с фруктами; жрецы и паломники выскабливали Храм
Истины, и он, казалось, кряхтел и поскрипывал от восторга, подставляя
двери и окна. Храмовый парк расцвел и пышно зазеленел, будто вновь
наступила весна.
Куланн же пересек Оху на украшенной венками и коврами барже и занял
самую выгодную позицию - во главе отряда сангасоев встал прямо возле
ущелья, у выхода на Шангайскую равнину.
Поэтому когда Ворон, осторожно ступая, миновал наконец узкую
расщелину, Каэ оказалась лицом к лицу со своим верным телохранителем.
Всего на полкорпуса позади него возвышались мощные фигуры Могаллана и То
Кобинана; рыцари расплылись в счастливых улыбках. Несколько десятков
воинов полка Траэтаоны, тех самых, что сопровождали ее на Иману, выхватили
из ножен мечи, полыхнувшие в лучах солнца. Так сангасои приветствовали
своих военачальников высшего ранга.
И тут же взорвалась приветственными криками равнина, сплошь покрытая
всадниками; вопили и смеялись матросы на барже, а среди них острый взгляд
Каэ разыскал капитана Лооя - доблестный ее друг стоял неподвижно возле
трапа.
- Как я рада вас видеть, - прошептала она. - Нет, не рада - счастлива.
Каэ возвратилась домой - чувство нежности и любви к этой земле было
настолько пронзительным и острым, что она буквально задохнулась им и
несколько секунд не могла говорить. Вот бы видел это все Тайара, тогда бы
он понял, наверное, зачем она так рвалась назад! Сознание собственной
необходимости, незаменимости и нужности для всех этих существ, среди
которых людей была едва ли половина, придало ей сил. Она была уверена в
том, что сделает все, чтобы этот мир продолжал радоваться жизни и не был
уничтожен злой волей.
Потом до ее слуха долетели высокие и пронзительные звуки. Она
осмотрелась и моментально все поняла, как только заметила в толпе
встречающих трех рыжевато-серых мохнатых малышей - это хортлаки выражали
восторг и радость. Хорошо еще, что они догадались отрядить всего несколько
посланцев, а не явились шумной и голосящей армией.
- Все-таки вы, госпожа, сумели улизнуть, - засмеялся Куланн. - Я
выехал вам вслед, но татхагатха велел мне возвратиться. Он сказал, что
троих бессмертных и четырех фенешангов вполне достаточно для вашей охраны.
- Вижу, ты этому не очень веришь, - усмехнулся Джоу Лахатал,
появляясь из ущелья.
За ним выехал га-Мавет, а следом - Арескои на седом скакуне
Бордонкая. Ущербная Луна висела в чехле, притороченном к седлу...
Через несколько секунд компания была в сборе, и Барнаба уже обнимался
с суровым сангасоем. Они успели крепко сдружиться за время путешествия на
Иману.
- А где же Магнус и Номмо? - немного разочарованно протянул толстяк,
когда первые восторги утихли.
- Остались во дворце. Хозяин заявил, что должен лично присматривать
за поварами, чтобы те приготовили настоящие шедевры кулинарного искусства,
и никак иначе. А Магнус намекал загадочно про какой-то сюрприз, но я точно
не знаю.
- А отчего Лоой не трогается с места?
- Госпожа, - укоризненно покачал головой Куланн, - он же капитан и
должен встречать вас хоть на каком-нибудь корыте, спущенном на воду.
Здорово подозреваю, что за неимением оного он бы лично соорудил ветхий
плотик и так бы и качался на волнах.
Спутники пришпорили коней и галопом пересекли широкую Шангайскую
равнину. У самой баржи Каэ спрыгнула на землю, легко взбежала по трапу и
обняла Лооя.
- Спасибо...
- Как трогательно! - произнес кто-то у нее над ухом.
Она осторожно скосила глаза и увидела три черные фигуры в неизменных
капюшонах, натянутых на лица.
Да-Гуа, Ши-Гуа и Ма-Гуа тоже приняли участие во встрече.
Нингишзида, увидев возле Каэ три расплывчатые тени в черных рясах,
схватился за голову. Эти несносные галлюцинации снова вернулись и
принялись изводить его - и ведь как некстати!
***
Трое монахов сидят на берегу Охи и болтают ногами в воде. Река на это
никак не реагирует - ни всплесков, ни волн, ни кругов. Бьется себе о
песчаную отмель и шуршит, не обращая на них внимания. Трое монахов не
зависят от этого мира, так же как он не зависит от них. Наверное, именно
по этой причине они призваны миром в качестве сторонних наблюдателей. Трое
монахов не предсказывают будущее, но предполагают наиболее вероятное
развитие событий. Теоретически они способны ошибаться; но на практике это
произошло с ними всего один раз - когда они оценили возможность Каэ
вернуться в прежнее качество как ничтожно малую, а следовательно -
неосуществимую.
Каэ устроилась рядом, обняв себя за колени; больше всего она похожа
на девочку, улизнувшую от строгих воспитателей. Роль воспитателей в данном
случае играет огромная толпа людей, нелюдей и трое бессмертных, в
удивлении взирающих на то, как Интагейя Сангасойя внезапно покинула всех и
отправилась беседовать с... пустотой.
Обсуждать действия повелительницы народ Сонандана не намерен, но
изумляться волен; вот и изумляется в свое удовольствие. Все равно больше
делать нечего.
Да-Гуа извлекает из складок своей накидки знакомую уже Каэ шкатулку,
поверхность которой постоянно меняется в зависимости от того, о каком
месте Арнемвенда пойдет речь. Монах раскрывает ее и вытряхивает прямо на
песок множество фигурок; затем начинает вытаскивать наугад некоторые.
Шкатулка очень долго, дольше, нежели обычно, переливается и
перетекает разными формами и цветными пятнами, пока не останавливается на
чем-то одном. Ши-Гуа разворачивает ее наподобие шахматной доски,
предоставляя Да-Гуа возможность расставлять на ней миниатюрные
изображения. Они выполнены с таким искусством, что абсолютно точно
воспроизводят оригинал, создавая иллюзию полной достоверности
происходящего на поверхности шкатулки.
- Что это? - спрашивает Каэ.
Да-Гуа в замешательстве поднимает на нее глаза.
- Я спрашиваю, что это за отвратительное местечко? - И она указывает
рукой на четкое и яркое изображение.
- Джемар, - лаконично поясняет Ма-Гуа.
- Траэтаона, Тиермес, Веретрагна, Вахаган, - перечисляет Да-Гуа
фигурки, попадающиеся ему в руки, - и еще кто-то... без лица. На него
следует обратить особое внимание. Ну и хорхуты, куда же без них.
- Что делает Тиермес на Джемаре? - требовательно спрашивает Каэ.
- Это ты и выяснишь у него, когда отправишься следом, -
успокоительным тоном сообщает Ши-Гуа.
Все это время Ма-Гуа молчит, только внимательно разглядывает Богиню
Истины.
- На какой Джемар? - спрашивает она грозно. - Я собиралась
разбираться с делами здесь.
- С делами надо разбираться там, где они по-настоящему неотложны, -
наставительно говорит Ши-Гуа.
Интагейя Сангасойя переводит взгляд на Да-Гуа.
Но Да-Гуа молчит.
- Ты нужна там, - тихо произносит Ма-Гуа. - Это твоя судьба, и даже
тебе от нее никуда не деться.
- Сколько талисманов тебе осталось? - говорит Ши-Гуа после недолгой
паузы.
- Сейчас скажу, - радостно вмешивается в разговор Ниппи. Похоже, он
возмущен до глубины души, что к нему лично до сих пор никто не обратился.
- Подставляйте пальцы, будем считать.
То, что Ниппи научился разговаривать не только со своим хранителем,
но и с окружающими, - это сомнительное достоинство. Но трое монахов
по-прежнему невозмутимы.
- Мы считаем, - говорит Да-Гуа. - Перечисляй.
- Первый был уничтожен в храме Нуш-и-Джан, когда меня еще не
восстановили из небытия ("Счастливое время", - вздыхает Кахатанна); второй
- в Хахатеге. Третий и четвертый погибли в Эль-Хассасине; пятый был на
оногоне Корс Торуне в момент его смерти. Шестой я обнаружил в развалинах
старого города, седьмой охраняла мантикора, еще четыре нашли в тайнике на
болотах, на границе Сарагана с Мерроэ. Итого одиннадцать. Я верно
подсчитал?
Каэ беззвучно шевелит - губами, ведя собственный подсчет.
- Верно? - возвышает голос перстень.
Она приходит в себя, встряхивает головой.
- Совершенно верно, одиннадцать. Из существовавших тридцати.
- Это блестящий результат за столь краткий срок, - серьезно
произносит Ма-Гуа.
Ши-Гуа молчит. Только ласково поглаживает Богиню Истины по руке. Ему
искренне жаль, что она, призванная дарить надежду и свет, вынуждена
странствовать по миру. сражаясь и убивая, подвергая себя смертельной
опасности, а иногда и чему-то похуже.
- Тебе нужно немедля отправляться на Джемар, - мягко, но настойчиво
говорит Да-Гуа.
- Карусель какая-то, - сердится Каэ.
- Что поделаешь. Могу утешить - у тебя появится помощник. Он
значительно облегчит это странствие.
- И на том спасибо.
Трое монахов молчат, мнутся, и Каэ наконец замечает, что они от нее
что-то скрывают.
- Случилось еще что-нибудь?
- Что ты думаешь о предсказании? - спрашивает Да-Гуа, немного
поколебавшись.
- О том, что этот мир просто обязан погибнуть? Ничего... Ничего
хорошего я об этом не думаю. Кстати, вы знаете, кто так решил?
- Сила, с которой не спорят...
- Ну уж дудки! С кем это не спорят?
- Каэ, - мягко произносит Ши-Гуа, - мы помогаем тебе как можем, но ты
должна быть готова к тому, что самые отчаянные твои усилия пойдут прахом.
- К этому я никогда не буду готова, - упрямо цедит она сквозь зубы. -
Я предпочитаю решать сама за себя.
- Может, это и есть самое правильное решение, - внезапно проясняется
лицо Да-Гуа. - Не думай о том, чего еще не случилось. И занимайся
неотложными проблемами, их у тебя хватает.
Ма-Гуа протягивает руку с зажатой в ней фигуркой:
- Такие подсказки запрещены, но мы слишком неравнодушно относимся к
тебе...
- Это тоже не поощряется, - сообщает Да-Гуа. - Но ты можешь
подглядеть одним глазком - это уже случайность, а все случайности даже мы
не можем рассчитать.
Она бросает быстрый взгляд на фигурку, и ей кажется, что это
урмай-гохон. Но она не стала бы утверждать наверняка.
- Нам пора, - шелестят три голоса, сплетаясь в плеск воды.
Каэтана молчит, но теперь есть кому ответить за нее.
- На Джемаре существует несколько талисманов, - радостно объявляет
Ниппи. - Мы вскоре отправимся туда, можете на меня положиться.
Трое монахов медленно растворяются в волнах Охи. Показалось ли Каэ,
что она слышала тихий-тихий смешок?
***
Огромный дракон, сверкая золотистой чешуей, сидит на крепостной стене
Салмакиды. Мощный хвост лежит неподвижно, спускаясь чуть ли не до самой
земли. Люди толпятся невдалеке, любуясь своим гостем - драконов в
Сонандане не боятся, весьма почитают и любят, но все же они редко
спускаются с гор.
В последнее время - чаще.
Гораздо чаще.
Древний зверь сидит спокойно, его когтистые лапы впились в камень, и
тот медленно крошится, осыпаясь на землю. По стене, которой обнесена
Салмакида, могут свободно проехать рядом трое всадников, и еще место
останется. Но, глядя на дракона, жители столицы понимают, насколько
ненадежна и хрупка эта ограда. Так себе - заборчик.
Ящер изгибает шею, поднимает голову и начинает петь.
Поющий дракон - зрелище восхитительное, и толпа у подножия стены
замирает в восторге и благоговении.
Дракон приветствует Великую Древнюю богиню - Интагейя Сангасойю, Суть
Сути и Мать Истины.
- Аджахак!
- Здравствуй, дочь Драконов! - разевает пасть ящер.
Каэ удивляется, потому что в ее многочисленные титулы никогда не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг