уговорил командира сангасоев изменить свое решение, мотивируя тем, что
селянам легче и приятнее принимать гостей у себя в домах, нежели
восстанавливать вытоптанные посевы. Действительно, все свободное от
деревьев пространство вокруг Коррана было вспахано и засеяно. Земля в
Ронкадоре, как, впрочем, и на всей Имане, была благодатная и плодородная,
и ничего удивительного не было в том бережном и добром отношении, которое
демонстрировали жители Коррана к своим полям. Куланн не нашел ни одной
причины, по которой он мог бы отказать старосте в этой просьбе.
Всем нашлось дело. Кто-то мыл и чистил коней у кристально прозрачного
ручья, протекавшего недалеко от поселка. Кто-то чинил сбрую, многие,
пользуясь свободной минутой, занялись своим оружием, приводя его в
порядок. Несколько сангасоев под руководством гастрономически
образованного Банбери Вентоттена занимались закупкой провизии. Магнус на
четвереньках ползал под какими-то шишковатыми, выкрученными стволами,
обнаружив редкое растение, пригодное для своих занятий. Лицо у него стало
глупо-счастливое, и ничто на свете его в этот миг больше не волновало.
Номмо и Барнаба с удовольствием плескались в ручье, чуть выше по
течению; маленький альв приводил в порядок свой плотный, густой мех, а
толстяк помогал ему, выбирая репьи и колючки.
Жители Коррана демонстрировали свое дружелюбие всеми доступными
способами: угощали воинов сочными плодами и ягодами, предлагали вина;
молодые женщины, свежие и статные, заглядывались на могучих сангасоев -
даже слишком откровенно, по мнению Куланна. Но он и сам не был аскетом, и
не мог от своих солдат требовать ничего подобного. Люди устали в походе, и
было бы смешно ждать от них, что они будут вести себя благоразумно и
сдержанно. И хотя тихий внутренний голос слабо протестовал против
возможного развития событий, Куланн не мог представить себе, как вслух
высказать эти соображения. Тем более что одна из девушек уже несколько
минут соблазнительно покачивала бедрами прямо у него перед носом, и кровь
стучала в висках воина так сильно, что внутреннего голоса вообще слышно не
было.
К вечеру все утихло. Воины разбрелись по разным домам, многие - в
сопровождении молодых женщин. У Куланна все же хватило благоразумия
обратиться со своими сомнениями сначала к барону, а потом и к старосте
Коррана, но оба ответили приблизительно одно и то же: в Ронкадоре,
раздираемом войнами, женская добродетель была настолько относительным
понятием, что никто особо не вдавался в подробности своего происхождения.
А появление детей приветствовалось с огромной радостью, потому что люди
чаще умирали, чем рождались. Беременная женщина была своего рода
драгоценностью, залогом будущего, и к ней относились с почтением.
Каэтана все еще сидела под открытым небом, на пороге довольно
просторной хижины, где ее разместили вместе с Номмо и Барнабой. Барон
Банбери Вентоттен неслышно вышел из темноты и приблизился, легко ступая по
шелковой траве.
- Можно нарушить ваше уединение?
- Конечно, барон. Как ваши успехи? Узнали, что это за таинственный и
привлекательный запах?
- Нет. К моему глубокому стыду, я так и не смог разобраться, что же
здесь готовили. Более того, здешние хозяйки оказались еще более скрытными,
чем повара его величества короля Ронкадора, и ни за что не захотели
открывать мне свои секреты. Представьте они уверяли меня, что готовят
дичь. И в доказательство даже показывали птичьи внутренности и ощипанные
перья. Зачем им так скрывать свои рецепты? Ведь конкуренция их никак не
затронет. В городе я бы еще понял их нежелание отвечать на мои вопросы, но
здесь... Знаете, никогда не слышал ни о каких поверьях и приметах,
связанных с кухонными рецептами. Впрочем, чего не бывает в такой глуши.
Каэ погладила притихшего пса. Тод вот уж несколько часов как утих, но
то и дело бросал на нее умоляющие взгляды. Но что он просил, так и
осталось для Каэтаны загадкой.
- Должна вам признаться, дорогой Банбери, что ваш рассказ заставил
меня задуматься. Не знаю почему, но мне очень странными показались эти
деревенские обычаи. Что же они могут скрывать?
- Да ничего особенного, конечно, - откликнулся барон. - Простите.
Кажется, я своими бреднями побеспокоил вас. Послушайте меня, дорогая
госпожа, идите спать. Рецепт любого, даже самого вкусного жаркого не
является такой вещью, из-за которой ваши прекрасные глаза могут завтра
выглядеть усталыми. На рассвете Куланн поднимет нас в путь, и вам нужно
быть сильной и свежей.
- Свежей... Вы правы, барон. А заметили, какая прекрасная внешность у
здешних жителей: кожа свежая, без единой морщины, тела упругие.
- Вы краше, если вас втайне беспокоит сравнение. Уверяю вас, что
здешние молодки, хоть и хороши, даже мечтать не могут о такой внешности,
как у вас. Идите отдыхать, Каэ.
- Вы меня уговорили; Спокойной ночи, Банбери.
- Спокойной ночи, - ответил Вентоттен, растворяясь в ночи.
Каэ вытянула ноги, зевнула сладко, поднялась:
- Пойдем в дом, пес. Барон прав, отдыхать просто необходимо, иначе
упадем однажды без сил и пропустим все на свете. Однако же как хорошо
здесь женщины выглядят, будто в крови купаются... в крови...
Только в состоянии полусна, когда мозг уже бездействует и только
подсознание управляет мыслями и поступками, может осенить блестящая и
безумная догадка, которая наяву показалась бы невероятной. Каэтана,
засыпавшая на ходу, вяло подумала, что так цветущи бывают вампиры и
каннибалы, потому что утверждают, что нет лучше пищи, нежели человеческое
мясо. И к тому же оно крайне вкусное, гораздо вкуснее дичи, говядины,
свинины и чего там еще?
Обо всем этом она думала не всерьез, а постольку, поскольку у нее не
хватало сил, чтобы повернуть течение мыслей на другую тему. Она уже
спотыкалась, идя в хижину, как вдруг Тод отчаянно и тоскливо взвыл, и она
вздрогнула, приходя в себя:
- Что за мерзость иногда может привидеться! - и вдруг замерла на
месте. Кто-кто, но уж она должна была бы знать, что ей не грезятся
глупости, а только возможные события.
Каэтана принялась рассуждать: будить всех, чтобы спросить, не
пытались ли их съесть гостеприимные хозяева, было как-то слишком. Она
представила себе лица сангасоев, выдернутых ее криками прямо из горячих
объятий, и даже захихикала. С другой стороны, если ее неуместная
стеснительность станет причиной трагедии, то она себе этого никогда не
простит. Наконец Каэ решила пойти к барону Вентоттену и спросить его,
может ли так вкусно пахнуть человечина, рискуя показаться ему не Богиней
Истины, но Богиней Безумия. Пес, видимо, заметил некую перемену в своей
хозяйке, потому что заметно повеселел и выбранное направление тоже
одобрил, буквально волоча ее за собой в сторону дома, где на ночлег
остановился барон в компании с Рогмо.
В какой-то момент Каэтана окончательно проснулась. Как протрезвела. А
проснувшись, испугалась. Вернулась в дом. Взяла мечи, которые откликнулись
легкой дрожью, и только потом чуть ли не бегом бросилась к Банбери. Около
его хижины она остановилась, осторожно обошла ее сзади и постучала в окно
комнаты, где спали ее друзья.
Все было в порядке, потому что Рогмо откликнулся сонным голосом:
- Кто?
- Рогмо, - шепотом позвала она. - Это я. Разбуди Банбери и вылезайте
из окна. Мне нужен совет.
Наследника Энгурры следовало бы увековечить в бронзе, как некое
неземное существо, исполненное терпения и кротости. Он не отреагировал на
просьбу так, как должен реагировать ни с того ни с сего разбуженный
смертельно уставший человек.
- Одну минуту, госпожа, - прошептал полуэльф. Какое-то время из
глубины комнаты слышались легкая возня и приглушенные голоса, затем в окне
появилась взъерошенно-заспанная голова Банбери Вентоттена.
- Что случилось, дорогая Каэтана?
- Барон, не сочтите меня безумной. Человечье мясо может так пахнуть?
- Бессмертные боги! - задохнулся барон. - Как же я сразу не
вспомнил?! Госпожа, что делать?
- Так это...
- Именно оно, как же я сразу не подумал?!
- Выбирайтесь из дома.
Как ни странно, воплощенный в реальность кошмар, явившийся из
преддверия сна, успокоил ее. Как всегда успокаивала необходимость
принимать решительные меры. Это после она станет терзаться сомнениями и
скорбеть, а сейчас, вынув клинки из ножен, Каэтана была готова защищать
своих людей, охранять их, и это было главным.
Через несколько секунд Рогмо и Банбери стояли возле нее.
- Осторожно подходите к каждой хижине и стучите в окно. Просите
воинов на пару слов. Шума не поднимайте, иначе может случиться трагедия.
Каэтана решительно двинулась к дому, где остановился на ночь Куланн.
Она осторожно постучала в оконную раму. Но никто ей не отвечал. Она
стукнула настойчивее, хотя и понимала, что это не поможет. Наконец ее
внимание привлек легкий шорох, раздававшийся откуда-то сверху. Она
вопросительно посмотрела на Тода, и умный пес моментально повел ее вокруг
дома, пока она не уперлась в приставную лестницу, ведшую на чердак.
Засунув Такахай за спину и крепче сжав рукоять Тайскарона, Каэ полезла
наверх. В полной темноте трудно было что-то разглядеть. Даже луны не было
на черном небе, где звезды мерцали, ничего не освещая.
Остановившись на последней ступеньке, Каэ прислушалась. Едва слышная
возня где-то справа привлекла ее внимание. Она переступила внутрь и по
колено утонула в душистом, свежем сене.
"Вот будет весело, если я все придумала и сейчас испугаю до смерти
своего могучего сангасоя. Потому что он точно здесь не один..."
Куланн, если это был он, как-то странно хрипел и ворчал не хуже Тода
- так же злобно и яростно. На любовное томление это было не сильно похоже,
но ведь нельзя ко всем подходить с одинаковыми мерками.
"Как-нибудь выкручусь", - решила наконец Каэ. Быть богиней не всегда
хлопотно. Иногда это все же дает некоторые преимущества. Так, зрение ее
быстро перестроилось, и она, как кошка, стала все видеть в кромешной тьме.
Правда, то, что она увидела, ей так не понравилось, что она бы с радостью
отказалась от этой способности.
Связанный по рукам и ногам, с тряпкой во рту, Куланн лежал на спине.
Судя по беспорядку в том, что с большим трудом можно было назвать его
костюмом, его перевели в это состояние из гораздо более приятного.
Огромный воин извивался всем телом, напрягая мышцы, чтобы порвать веревки,
но все было тщетно. Давешняя девушка, полногрудая, пышная, холеная, сидела
над ним с огромным ножом в руках - ну прямо картинка из кошмарного сна.
Каэтану она не видела, как, впрочем, не видел ее и Куланн.
Кажется, парой минут позднее было бы и вовсе поздно. Девушка обеими
руками сжала рукоять ножа и высоко занесла его над головой. Она что-то
тихо напевала, раскачиваясь в молитвенном экстазе. И Каэ прыгнула вперед,
надеясь опередить эту любительницу свежего мяса.
Тайяскарон легко, словно сквозь туман, проскользнул в тело убийцы, и
девушка с хрипом повалилась на своего неудачливого любовника, заливая его
потоками своей крови. Кровь, видимо, была горячая, потому что Куланн
зашипел.
Когда Каэ разрезала на нем веревки и коротко прошептала несколько
слов, сангасой скатился по лестнице кубарем, ворвался в дом и выбежал
оттуда уже вооруженный.
В Корране было тихо. Это могло означать как хорошие новости, так и
жуткие. Не теряя ни секунды, Куланн и Богиня Истины бросились в разные
стороны. Каэ легко скользила в темноте к следующему дому, когда ее
посетила гениальная мысль. А стоит ли пытаться вызывать воинов по одному,
рискуя опоздать? Ведь можно... Она остановилась посреди дороги, закрыла
глаза, сконцентрировалась. Сангасой называли себя ее детьми, они жили на
земле, напитанной духом Истины с самого рождения, они ходили в ее храм,
они пили воду из ее источников. Они любили ее и были готовы отдать свои
жизни по первому же требованию своей богини. Почему же они не могли ее
сейчас услышать? И через темноту и мрак, пробиваясь сквозь собственный
страх и отчаяние, сквозь чужую глухоту и невнимательность, Каэ стала звать
детей Ингатейя Сангасойи. Она кричала, пытаясь проникнуть в их сны и
грезы, в их явь и действительность. И в какой-то момент, будто эхо,
отразившееся от скал, прилетел ответный крик.
Полусонные, встревоженные, полуодетые воины выскакивали из домов,
сжимая в руках мечи. Поселок проснулся, загомонил, загудел. Послышались
вопли отчаяния, крики боли и победный рев.
Со всех сторон торопились к Ингатейя Сангасойе ее спутники и друзья.
Странным образом ее зов услышал Магнус, до дома которого не успели еще
добежать Рогмо и Банбери; недовольный Барнаба приковылял, ей таща за собой
сонного альва. Многие солдаты выскакивали уже с оружием, обагренным кровью
хозяев Коррана. Запалили факелы, и вскоре поселок осветился отблесками
пламени. Кто-то причитал, вымаливая прощение. Кто-то проклинал гостей.
Среди этого воплощенного ночного кошмара грозным и неприступным изваянием
стояла Ингатейя Сангасойя, Богиня Истины, - и плакала.
***
Тринадцать воинов не пережили этой ночи. Тринадцать свежих могильных
холмов вырыли солдаты Куланна в лесу, под сенью цветущих деревьев.
Тринадцать коней удивленно пофыркивали, тычась мордами в чужие ладони,
словно спрашивая, где их хозяева.
А сзади осталось пепелище. Каэ не стала удерживать своих людей, когда
страшная истина наконец открылась им. Воины Ингатейя Сангасойи никогда
прежде не поднимали руки на мирных жителей. Никогда они не могли и
помыслить о том, чтобы убить женщину или ребенка. Но когда вымазанные
кровью их друзей ребятишки попались им на глаза, в сердцах воинов не
осталось жалости. Поселок каннибалов был уничтожен. Дома сожгли, устроив
один огромный погребальный костер гостеприимным хозяевам, которые жили
тем, что съедали всех, кто имел несчастье попасть в эти края. Людей
отлавливали в лесу и на дорогах, ведущих к Эрен-Хото; приглашали отдохнуть
в Корране и переночевать, чтобы с новыми силами двинуться в путь на
следующий день. Как правило, следующего дня для тех, кто соглашался, уже
не было.
К озеру ехали в полном молчании. Когда солдаты гибнут в бою, это
горько, но понятно всем - на то они и солдаты, чтобы отдавать свои жизни
за ту цель к которой стремятся. Когда же храброго воина, поверившего
девичьей улыбке и ласковому взгляду, съедают на обед, это не укладывается
в голове. Больше всех переживал, похоже, Куланн, который считал себя в
ответе за эту трагедию. Он думал, что мог предвидеть последствия, но
поддался соблазну, и страшная, нелепая смерть тринадцати воинов - это его
вина.
Каэ понимала, что творится на сердце у храброго сангасоя. Она
подъехала к нему, придержала Ворона, заставляя его идти рядом с конем
Куланна, и произнесла:
- Не кори себя. Я виновата еще больше. Тод предупреждал меня, но я не
послушалась.
- Если бы не вы, госпожа, меня бы и на свете не было. А я обязан
предвидеть любые опасности.
- Так не бывает, Куланн. Нельзя не доверять всем. Тогда жизнь
становится невыносимой.
- Жизнь становится невыносимой и тогда, когда кровь твоих солдат не
высыхает на твоих руках.
- Глупости. Если ты будешь только об этом думать, мы попадем в еще
большую беду. Вот барон Банбери Вентоттен тоже считает, что виноват только
он, ибо не смог сразу угадать, что пахнет человеческим мясом.
- Барон Банбери не принимал на себя ответственность, а я обещал
правителю Сонандана доставить вас целой и невредимой.
- Понимаешь, Куланн, нельзя обещать ничего подобного. У меня есть
своя воля и свое право принимать решения. Есть воля и право на решение и у
наших воинов. Мы с тобой все равно не сможем за них думать, дышать, не
сможем подавлять их желание любить, верить. А если мы и попытаемся это
делать, то рано или поздно нас настигнет расплата. И поэтому отвечай за
себя самого, а остальным предоставь право платить по своим счетам. Иначе в
какой-то момент человек перестанет быть человеком.
- Я подумаю, - сказал Куланн.
На берегу Эрен-Хото долго не задержались. В отличие от каннибалов,
рыбаки не больно радовались появлению вооруженных пришельцев и только
испытали облегчение, когда командир отряда - громадный воин в белых
одеждах, вооруженный топором, заявил, что намерен в самом скором времени
переправить своих людей через озеро. Соблазненные звоном золота в кожаном
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг