Хватит с меня вчерашнего цирка и того, что по твоей милости я не смогу
ездить в отель, к которому привык Кто ты такая. чтобы из-за тебя я ломал
свои привычки? А? Можешь не отвечать! Твое мнение меня не интересует А свое
я оставляю при себе, тебе оно все равно хорошо известно. Так что прекращай
свой спектакль, меня он больше не занимает Вставай и убирайся Ты слышишь
меня?
- Слышу. Прости меня, - она отвечала ему по-прежнему тихо и не поднимая
глаз Казалось, сейчас на пороге его номера на коленях стоит вовсе не Ирэн, а
какая-то другая женщина, смиренная, кроткая, готовая снести любые
оскорбления и желающая только одного - получить его прощение Но это конечно
же была Ирэн - по комнате разливался отвратительный ему запах ее духов -
запах мокрой листвы какого-то экзотического растения Это был ее голос,
низкий и слегка хрипловатый. Это был она. И в раскаяние ее он не верил ни
минуты, посему был готов к любой очередной выходке. И, удивительное дело!,
теперь, почувствовав внутреннюю свободу от ее чар, даже получал удовольствие
от их поединка. Тандем, похоже, тоже расслабился. Она вела себя тихо и
кажется не собиралась делать ничего предосудительного
- Да, ради Бога, если после этого ты уберешься и оставишь меня в покое
Ну вот, слушай: я тебя прощаю! Все? Теперь катись. " Колбаской по Малой
Спасской ", как говорила моя бабушка
Он был слишком переполнен чувством упоения свободой от нее и даже
властью теперь над нею, властью позволяющей ему унижать ее сколько захочет.
Не будь этого, он возможно заметил бы, что упоминание им бабушки, заставило
ее вздрогнуть и впервые с момента столь странного и унизительного для нее,
появления в его номере поднять глаза
- Прости меня, хотя бы ради памяти о твоей бабушке или дедушке, кого из
них ты чтишь больше
- А вот этого не надо. Не смей произносить своими грязными губами их
имен, поняла? И вообще, я же ясно сказал тебе, убирайся! Вызвать секьюрити?
Или все же сама уйдешь?
- Я уйду. Но пожалуйста, умоляю, скажи, что ты правда простил меня Мне
это важно, очень важно Пожалуйста, я очень прошу тебя, - она не заплакала,
хотя и к этому развитию событий он был готов Но в голосе ее звучало такое
неподдельное искреннее страдание и мольба, что он не то что бы пожалел ее
снова, нет, на жалость по - прежнему не было и намека в его душе, просто ему
стало интересно, зачем, собственно, так добивается она его прощения и какой
подвох стоит за этими мольбами
- Хорошо, я же сказал уже - прощаю Ступай себе с Богом. Все?
- Да, - она неожиданно медленно, как во сне или в трансе поднялась с
колен и теперь прямо смотрела ему в лицо - Поляков взгляд отвел - хотя ее
лицо не выражало ничего, но именно это его, в принципе готового ко всему и
испугало Это было неживое лицо - бледность его была землисто- серой,
знаменитые фиолетовые глаза теперь казались подернутыми пеленой и разглядеть
их было почти невозможно в глубоко запавших глазницах, скулы и нос
заострились. Это был Ирэн, и, в то же время - совсем не Ирэн.
- Господи, колется она, что ли? - хмуро подумал Поляков, - И на что
польстился, дурак? И как польстился! Только что, под венец не позвал, -
азарт поединка растаял - бороться сейчас было не с кем Женщина, которая
остановившимся безжизненным взглядом смотрела на него, уронив руки вдоль
тела, казалось вот-вот лишится чувств, а то и жизни, - выпроводить ее
побыстрей и желательно без шума, - подумал Поляков, а вслух сказал, заметно
смягчив тон
- Ну вот, и иди теперь. Прощай. Бог тебе судья, Ирэн
- Да, Бог... - она повернулась и сделал шаг к двери, но покачнулась и
упала бы если бы не вцепилась побелевшей рукой в спинку кресла, оказавшегося
на пути
- Ну, начинается, - подумал Поляков и, как всегда запутавшись в тяжелых
полах халата, попытался встать из своего кресла Она слабым жестом остановила
его
- Не надо, я сама. Пройдет. Позволь только глоток шампанского...
Последняя реплика его взбесила " Шампанского тебе? А потом икры? В вазе
для фруктов? А что потом? Американского ковбоя? Или я сгожусь на безрыбье? "
Он не произнес ничего этого вслух, но мысль была столь яростна, что похоже
она прочитала ее на его лице
- Не беспокойся, я не попрошу более ничего Можно выпить глоток?
- Пей! Но, вот именно, больше ничего - он был настолько зол, что
демонстративно отвернулся от стола и уставился в зашторенное окно, пока она
нетвердой походкой двигалась к центру гостиной, доставала бутылку из
серебряного ведерка и, постукивая ею о край бокала, наливала себе
шампанского Он не наблюдал за ней и не хотел видеть ее, потому что каждая
секунда ее присутствия подле него была ему тягостна, он торопил минуты и ему
казалось, что если он не будет наблюдать за ней, все кончится быстрее
- Выпей со мной - неожиданно услышал он совсем рядом и повернувшись не
смог не вздрогнуть от неожиданности. Она стояла возле его кресла,
приблизившись бесшумно, верная своей кошачьей манере, так же неестественно
по балетному прямо, вытянув спину и слегка откинув назад голову. В одной
руке она держала наполненный искрящимся напитком бокал, а другой указывала
тот, из которого только что пил он, - выпей, простимся, как люди, - она был
как и прежде смертельно бледна, но с последними словами с тонких запекшихся
губ ее слетела короткая едва уловимая и, с какой-то скрытой издевкой,
усмешка
- Как люди? - только тяжелые полы халата помешали ему рвануться из
кресла и вскочить на ноги в сильном душевном волнении, а вернее величайшем
возмущении чувств, но выпалив это, он осекся - дискуссия сейчас никак не
входила в его планы, - Хорошо, давай, как люди, если тебе от этого станет
легче.
Он поднял свой недопитый бокал и сделал жест, в ее сторону, как если бы
собирался чокнуться с нею, но бокала своего до ее руки не донес, а торопливо
вернул к своим губам и одним глотком осушил до дна
- Теперь все?
- Теперь все, - отвечала она ему ровно, без эмоций и вообще каких либо
интонаций и медленно, словно смакуя выпила содержимое своего бокала Затем
аккуратно поставила его на стол и не глядя больше на Полякова повернулась и
двинулась к выходу из его номера
Поляков же напротив смотрел на нее теперь внимательно Более того в его
взгляде отразилось вначале удивление, которое быстро сменилось потрясением,
потом испугом, а потом откровенным ужасом. Сначала, когда Ирэн фон Паллен
повернулась к нему спиной и медленно двинулась прочь, ему просто показалось
что со спины, в черном своем строгом костюме, она удивительно похожа на его
мать в молодости, когда вот так же едва взглянув на него и повернувшись
спиной, она спешила на очередное свое комсомольское сборище. Потом, медленно
отдаляющаяся от него женская фигура вдруг напомнила ему бабушку, жесткие
линии строго костюма как бы расплылись, плавно перетекая в легкий струящийся
силуэт яркого платья; аккуратный тяжелый пучок темных волос на затылке вдруг
налился спелым золотом и рассыпался на множество тугих завитков - так
причесывалась бабушка в той поре молодости, которую он еще застал и сохранил
в воспоминаниях, походка женщины тоже изменилась - она игриво перебирала
стройными ногами в коротких отороченных кружевным шитьем белых носочках.
Потом походка ее стала тяжелей, и ниже опустился подол платья, прикрывая
располневшие ноги - это все еще был бабушка, но уже в старости, пред самой
смертью, ей с трудом давался каждый шаг и в руке появилась массивная палка,
на которую она тяжело опиралась. Бабушка была уже почти у самой двери, и он
хотел крикнуть остановить ее, но понял что язык не подвластен ему, как и все
тело. Он ощутил его почему-то огромным, налитым свинцовой тяжестью, и из-за
этого практически неподвижным Но в этот момент бабушка сама оглянулась назад
и взгляды их встретились. В ее глазах прочитал он великую скорбь и
показалось ему, вину - никогда не видел он бабушку свою при жизни виноватой
- незнакомым и страшным было теперь выражение ее глаз. Она тоже силилась
что-то сказать ему, но как и он оказалась безгласна, и только беззвучно
шевелила старческими сухими губами
- Что бабушка? Что такое происходит со мной? - беззвучно закричал он,
затратив при этом такое количество сил, что внутри его огромного теперь,
словно налитого какой-то очень тяжелой и вязкой жидкостью тела, все гулко
задрожало, запульсировало, причиняя страшную боль, но не смог исторгнуть ни
звука. Однако она, похоже, поняла его и от этого страдания с еще больше
силой всколыхнулись в старческих слезящихся глазах, а губы, тоже казалось
превозмогая боль, еще энергичнее задвигались на изъеденном морщинами лице,
но слов он не услышал Однако в те считанные доли секунды, когда бабушка уже
почти скрылась за дверью, которую кто-то невидимый словно услужливо открыл с
той стороны, ему почудилось, что он сумел считать слова с ее губ, как делают
это глухонемые
- Прости нас, - будто бы беззвучно кричала ему бабушка, - не ты виноват
- А кто? - завопил он, превозмогая страшную боль, раздиравшую его
гигантское тело изнутри от малейшего усилия, - Кто?
- Дед...
Свет померк в его глазах от нестерпимой боли, да и бабушка или то, что
было видением ее уже скрылось за дверью. Видеть движения губ он больше не
мог, не мог и слышать - оба они по-прежнему были безгласны. Но ответ
каким-то образом все-таки проник в его сознание и сохранился нем настолько
прочно, что первое слово, которое Дмитрий Поляков произнес, придя в себя
после нескольких суток пребывания в состоянии комы и балансирования на узкой
грани между мирами, было именно это слово - дед
Никто, впрочем, не придал этому значения.
Маленький красный командир все-таки испугался странного поведения Ирэн,
ее крика и ее внезапной попытки задушить его. Рука его дрогнула и, стреляя
практически в упор из своего тяжелого "Маузера", оружия надежного,
многократно пристрелянного и ни разу еще не подводившего его в бою, он
промахнулся. Пуля, конечно же достигла цели и тяжело ранила Ирэн в живот, но
она осталась жива. Такую промашку опытного бойца можно было отнести только
не счет внезапно охватившего его волнения В определенном смысле ему повезло
- никто из его товарищей этого не заметил. Ирэн была в глубоком забытьи, ее
безжизненное тело выволокли из комнаты и, протащив через двор, швырнули на
холодные плиты монастырской часовни - здесь красные оборудовали что-то вроде
морга, лазарета и арестантской одновременно - словом здесь находились теперь
все обитатели монастыря. Всего их было числом пятнадцать, но души пятерых
уже покинули эту землю - четырех сестер и старика - сторожа застрелили за
медлительность. Бойцам карательного отряда показалась, что монахини и старик
сторож неспроста медлят, подбирая тяжелые ржавые ключи в пудовых связках и
слишком долго отпирают кованые двери глубоких подвалов, которые обнаружились
практически под всеми монастырскими строениями Подвалы оказались пусты,
более того видно было что ими не пользовались с тех далеких уже времен когда
монастырь был единственной Христовой обителью в окружении зажиточных
казачьих станиц и подземные клети его ломились от щедрых подношений
прихожан. Возможно ранее, многие сотни лет тому назад монастырские подвалы и
вправду служили укрытием тем, кто его искал, но с тех пор в степных реках
утекло уже много воды - темные монастырские подземелья дышали запустением,
сыростью, тленом, и мало удовольствия нашел бы тот, кто вздумал провести там
хоть некоторое время, если бы конечно не вынудила его к тому крайняя нужда.
Таковых не обнаружил карательный отряд красных. Но дело было сделано - пять
бездыханных тел лежали теперь рядком на сухой траве посреди двора, и
командир повелел убрать их куда-нибудь с глаз долой Тогда-то тела стащили в
часовню Потом туда же доставили раненую мать Софью. Рана ее, к счастью, была
невелика и не опасна для жизни, но болезненна и весьма мучительна Когда
красноармейцы, совершая свой планомерный обыск, вознамерились войти в
комнату, занимаемую умирающей баронессой фон Паллен, мать Софья решительно
встала на их пути, охраняя покой безумной своей племянницы. Однако ни ее
возраст, ни сан, ни самый решительный протест который игуменья выразила
словами не остановили преследователей. Короткий, но сильный удар штыком,
притороченным к винтовке был ей ответом - настоятельница лишилась чувств и в
беспамятстве доставлена была под своды монастырской часовни. Туда же загнали
потом оставшихся в живых монахинь, дабы не мешались под ногами и не мешали
дальнейшему обыску и, наконец, последним, приволокли туда бездыханное и,
казалось палачам, безжизненное тело Ирэн. Более на всей территории монастыря
обнаружить никого не удалось, но красные мстители не оставляли надежды.
Христова обитель, с его суровой игуменьей, страной, сумасшедшей барышней,
едва не задушившей командира, молчаливыми мрачными монахинями, как нельзя
более подходила для тайного пристанища недобитых белогвардейцев и
белоказаков Тому способствовало и расположение монастыря, затерянного в
степи на многие сотни верст вдали от человеческого жилья и, следовательно,
бдительного ока властей и ее эмиссаров; и замысловатое архитектурное решение
его построек - с длинными петляющими коридорами-лабиринтами, маленькими
кельями - клетушками, вытекающими одна из другой, словно бусинки, нанизанные
на одну нить, глубокими земляными подвалами в точности повторяющими
архитектурный рисунок наземных строений. Словом, при желании, здесь легко
можно было скрыться большому количеству человек - и красные намерены были
продолжать поиски до победного конца. Тому же, кто командовал теперь летучим
отрядом - молодому уполномоченному губернского ЧК Валентину Тишкину - очаг
белогвардейского подполья был просто необходим. Он был убежден в том, что
таковой на территории губернии существует. Впрочем были ли он сам убежден в
этом было неизвестно и не столь уж важно в конце концов, гораздо важнее
было, что он убедил в этом руководство губернской Чрезвычайной комиссии и
получил для ликвидации заговора, который в этом очаге просто обязан был
вызревать, самые широкие полномочия и летучий отряд боевых конников генерала
Тухачевского, особо отличившихся в Ростовской операции. Вернуться ни с чем в
этой связи для Валентина Тишкина означало серьезно подорвать свою
незапятнанную пока репутацию - молодого, но талантливого и беспощадного
борца с контрреволюцией. Этого он допустить не мог.
Посему, поиски продолжались.
Ирэн очнулась внезапно от острой нестерпимой бои, которая жгла ее
изнутри, словно в желудок влили какую-то кипящую жидкость. Однажды, в
детстве она зачем-то забежала на кухню и там на руку ей брызнуло раскаленное
масло с огромной сковороды, на которой как раз собирались что-то жарить -
боль была столь сильной и столь непривычной для Ирэн, что с ней началась
истерика, которую едва удалось прекратить, когда уже и обоженное место
болеть почти перестало - его смазали какими-то мазями, приложили листья
каких-то растений, перевязали - и боль утихла Однако Ирэн продолжала
истерически рыдать, потрясенная тем ужасным ощущением боли, которое испытала
впервые. Сейчас, это было то же самое ощущение, но в сто крат сильнее и
мучительнее. Ирэн хотела закричать, но только громко застонала и открыла
глаза Несмотря на страшную и вероятнее всего смертельную рану, она видела и
ощущала все совершенно ясно, более того именно теперь она совершенно
отчетливо все осознавала - полумрак и прохлада помещения, в котором она
находилась сразу сказали ей, что это монастырская часовня, а когда над ней
склонилось худое смуглое лицо, и холодные ярко синие глаза - без нежности,
но с состраданием взглянули на нее, Ирэн тот час же узнала в ней мать Софью,
настоятельницу монастыря и свою родную тетку - сестру несчастной maman -
княжну Нину Долгорукую.
- О Господи, ma tante, этот человек, что стрелял в меня, он убил maman
и несчастного Стиву! - боль, которую испытывала теперь Ирэн был
нечеловеческой, но откуда-то находила она в себе силы, чтобы сказать то, о
чем прерывисто шептала близко склонившейся к ее лицу матери Софье Это почла
она самым главным, что должна была сделать, а вернее успеть сделать, пока
жизнь не оставила ее В том же, что минуты ее на этой земле сочтены Ирэн тоже
была неведомым образом абсолютно уверена
- Ты бредишь, девочка. Это совсем другой человек Не трать сейчас силы
на воспоминания, тебе нужно беречь их. Бог даст, рана твоя окажется не
смертельной и ты оправишься Тогда мы поговорим с тобой обо всем Сейчас же -
молись, Господь милосерд, быть может он услышит и простит тебя
- Да нет, же, нет, ma tante! Говорю Вам, это тот самый человек. Фамилия
его Рысев, он сочинитель и поэт и... колдун, он давал мне меч и сажал на
коня... Нет, нет... теперь я и правда брежу.... Он поэт, мы приехали к нему
со Стивой... А потом - к нам домой И... О, Господи, ma tantne, они пытали
maman, они кричали на нее, и били, о... они били ее ногами и ножом Он, он...
он бил ее потом ножом Пока maman не отдала ларец... Maman, Боже милостивый,
тетушка, она так кричала и просила меня помочь... Боже милостивый, нет, мне
нельзя обращаться к Богу, он никогда не простит меня И вы... вы не
прикасайтесь ко мне, ma tante, вы оскверните себя... и свой сан Оставьте
меня... Я великая, страшная грешница.... О, как мне больно! Я знаю, знаю,
это дьявол грызет меня изнутри
Муки, которые испытывала сейчас несчастная молодая женщина были ужасны.
Монахини в дальнем углу часовни не смели без разрешения приблизиться к
матери настоятельнице, которая стоя на коленях пыталась удержать слабеющими
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг