Ахмет теперь был просто братом Беслана. Настало самое трудное испытание
их братства. Ахмету надлежало теперь жить, внешне, но главное для него -
внутренне, признав лидерство Беслана и его право принимать решения за обоих.
Беслана же ожидала долгая цепь испытаний, звеньями которой стали постоянные
промахи Ахмета в бизнесе, на какой бы участок он его не определял, его
абсолютное неумение работать с людьми и работать вообще. Ахмет был
вспыльчив, высокомерен, неделями мог пьянствовать и гулять по Москве, кочуя
из казино в казино, разбивая дорогие машины, проигрывая и проматывая деньги
на шлюх. Даже слегка выпив, он становился без меры хвастлив, раздавал
направо и налево заведомо невыполнимые обещания, был агрессивен - не раз и
не два только благодаря авторитету Беслана ему сходило с рук бряцание
оружием и жестокие побои, которые он наносил подвернувшимся под руку и
посмевшим каким-нибудь образом возразить ему, людям. Единственное, что
оставалось в нем неизменным и столь же неизменно восхищало людей, заставляя
прощать Ахмету многое был его блестящий интеллект и владение словом Это
потрясало многих, особенно из числа образованных русских - политиков,
крупных чиновников, с которыми они теперь имели общие дела, - насколько
чеченец, рожденный и воспитанный в маленьком горном селении блистательно
владел русским языком и как тонко и глубоко его чувствовал. Легко
срывающиеся с языка Ахмета фразы становились едва ли не афоризмами и
начинали гулять по Москве, часто оказываясь на страницах печати или в устах
какого-нибудь модного оратора. Это он придумал летучее: "Бороться за счастье
народца", с его языка сорвалось: " Кадры решают. И все", именно он первым
пригрозил кому-то " ударом ниже пейджера". Однако в их окружении ценителей
изящной словесности было не так уж много - жалобы на Ахмета текли рекой. Но
они выстояли, и испытание это, теперь уже точно можно было сказать - самое
серьезное в их жизни, выдержали с честью. В их внутренних отношениях и
восприятии друг друга все осталось по-прежнему. Ахмет, переступив, видимо,
через себя, отринув память о прошлом, свое блестящее образование, талант и
интеллект, признал первенство Беслана Беслан же не закрывая глаз на слабости
брата, закрыл дорогу в свое сердце раздражению, а порой и злости, которые
закипала в груди после очередной выходки Ахмета. Ему вряд ли пришло бы в
голову размышлять на эти темы и формулировать эти размышления подобным
образом, но он блестяще справился с этим процессом, осуществить который в
своем сознании смогли бы очень и очень немногие Он смог.
В девяносто первом Чечня объявила о своей независимости, а в девяносто
втором у нее появился президент - мятежный генерал Дудаев Их позвали домой
Возникла потребность в кадрах, которые " решают. И все"
В ту пору произошло событие, которое на некоторое время слегка отдалило
их друг от друга. Следуя традиции Беслан женился на тихой милой девочке из
очень хорошей семьи, чем сильно упрочил свое и без того блестящее положение
в чеченской властной иерархии. Нельзя сказать, чтобы он любил свою жену,
национальной традицией это скорее порицалось, нежели предписывалось, а
женщины, которую смог бы полюбить, он не встретил - слишком занят был делами
Посему чувство это было ему неведомо и ту привязанность, которую начал он со
временем, особенно после рождения сына, испытывать к маленькой почти
бессловесной, но ласковой и улыбчивой женщине, он считал вполне достаточной
и даже непривычной для себя положительной эмоцией К ребенку он испытывал
похожее чувство, но это уже не согласовывалось с национальной традицией -
детей, особенно сыновей, следовало любить. Этот вопрос иногда занимал его и
даже тревожил, но обсудить его он решился конечно же только с Ахметом
- Ничего страшного, ты вообще эмоционально туп, - легко и с чувством
некоторого превосходства отозвался тот, чем, не подозревая и конечно же не
желая того, сильно обидел Беслана Его задело не только унизительное
определение - " эмоционально туп" - психологией он не интересовался и с ее
терминологией знаком не был, но и та легкость, с которой Ахмет отмел
волнующую его проблему. Именно после этого в их отношениях настал период
некоторого охлаждения, заметного, впрочем, только им двоим Но тогда судьба
видимо хранила их дружбу, ставя ее превыше всего, потому что за возвращение
всего на круги своя Беслану уготовано было заплатить страшную цену Уже шла
война, и бомба, сброшенная федералами, угодила точно в цель, потом говорили,
что это был так называемый точечный удар и русские летчики добивались именно
такого результата. Беслан принял эту версию сразу, что сильно преобразило
его и до того суровый нрав. Это, собственно и подвигло его на действия,
которые очень скоро принесли ему мрачную славу "террориста No 1". Но как бы
там ни было, на самом деле случилось страшное - бомба попала в старый
маленький домишко его семьи, под крышей которого находились в это время его
родители, две младшие сестры и жена с годовалым сыном Хоронить братьям
Шахсаидовым было, по существу, некого - на месте дома зияла глубокая черная
воронка.
С той поры они всегда были рядом, всю войну, которая даже несколько
уровняла их статус: Ахмет неожиданно для многих оказался талантливым и
изобретательным полевым командиром, к тому же отнюдь не трусом Для Беслана
впрочем это было совершенно безразлично - Ахмет был для него единственным
по-настоящему родным человеком на земле Теперь его не стало - и Беслан
остался совсем один.
Он просидел еще несколько часов молча и практически неподвижно - не
меняя позы и не вставая Никто не смел тревожить его. Способность холодно
рассуждать и анализировать в конце - концов вернулась к нему, погасив
бушующее в душе пламя Теперь он был почти прежним и только очень
внимательный наблюдатель обратил бы внимание на то, что глаза Беса остались
почти черными, словно утратив свою необыкновенную способность к изменению
цвета, а мускулы лица так и не расслабились, сохраняя под тонким слоем
загорелой кожи непроницаемый панцирь железной маски, от чего спокойное вроде
лицо настораживало и даже пугало. Но внимательного наблюдателя на ту пору
рядом с Бесом не случилось и когда он, наконец, вы шел во двор и крикнул,
чтобы к нему позвали некоторых командиров, все решили, что Бес успокоился и
вздохнули с некоторым облегчением. Конечно, всех их ожидали теперь скорбные
и хлопотные мероприятия - надо было достойно похоронить погибших и кончено
же Бес затеет расследование и поиск виновных в их гибели - что будет очень
непросто, но все это были дела понятные и привычные - они не пугали его
людей Пор существу, это была их обычная работа.
Три года, проведенные Ирэн в стенах степной обители мало что изменили в
ней да и, вероятнее всего, остались ею попросту незамеченными В те роковые
дни 1917, когда тело ее несчастной матери баронессы Нины Дмитриевны фон
Паллен и ее грешного брата Степана предавали земле, мать Софья ни как не
могла поверить, что племянница ее действительно помешалась рассудком и на
самом деле не помнит, что произошло той страшной ночью в их доме и что
заставило ее совершить смертный грех, убив родного брата. В том, что Стиву
убила именно Ирэн, мать Софья также ни секунды не сомневалась
То же, что мать игуменья не верила в умопомешательство Ирэн имело в
основе своей отнюдь не любовь ее к юной племяннице и вытекающее из нее
нежелание смириться с несчастьем. Напротив, признавая некую даже Бого
противность своего чувства и искренне прося за это у Господа прощения, мать
Софья племянницу не любила Все в Ирэн было ей отвратительно и вызывало
возмущение - образ жизни, который та вела с младых ногтей, внешность,
вызывающая красота и откровенная бесстыдная ее демонстрация всем и каждому,
манера говорить медленно и как-то распутно растягивая слова, змеевидная
походка, приводящая в движение все узкое хрупкое тело, заставляющая его
похотливо струиться и извиваться при каждом шаге. Ей тошнотворен был запах
духов, которыми без меры, как уличная девка, пользовалась племянница, от
чего им пропитаны были и волосы ее, и вещи, и комната в родительском доме; и
даже тонкая смуглая кожа, сколько ее не мой, все равно источала этот пряный
дразнящий запах. Запах духов в доме фон Палленов мешался с запахом дорого
крепкого табака, который курила Ирэн - и вместе они казались матери Софье
ароматом греха и порока Да и вся Ирэн виделась ей вместилищем самых
изощренных сатанинских искушений, хитростей и уловок.
Ее можно было упрекнуть, да и сама себя она упрекала, возможно во сто
крат более сурово, нежели мог бы это сделать кто-то другой, в том, что
племянницы она совсем не знала, а то состояние, в котором пребывала Ирэн
когда довелось им наконец свидеться, никак не способствовало близкому их
знакомству, поскольку исключало возможность даже самой отвлеченной беседы,
не говоря уже о серьезном разговоре, позволившем бы заглянуть в душу юной
баронессы Все это было безусловно так и эти, вкупе с десятком других
аргументов, в числе которых была и христианская доктрина терпимости и
прощения, сотни раз приводила себе мать Софья дни и ночи напролет предаваясь
тяжелым размышлениям и искренне моля у Бога иных чувств к несчастной. Но не
откликался на мольбы Создатель, а сама мать Софья ничего не могла с собой
поделать Было еще нечто, что питало эту неприязнь, в чем мать Софья не могла
сознаться даже Богу, по той простой причине, что от сознания ее эта причина
была сокрыта - она уверенно разместилась в ее подсознании и оттуда диктовала
смятенной монахине отнюдь не христианские чувства Дело было в том, что Ирэн
удивительно похожа была на мать Софью в молодости, когда ее звали еще
княжной Долгорукой Похожа, разумеется, только внешне. Единственным отличием
в их внешности - были глаза, впрочем, общей была необычность их цвета,
прозрачно-синие - у княжны Ольги, и фиолетовые - у Ирэн На такую внешность
имела бы все права погибшая при рождении дочь княжны Ольги, но она досталась
племяннице К тому же, та унаследовала только внешность. Что же касается
внутреннего содержания - здесь все состояло не то что бы даже в полном
противоречии с душой и разумом княжны, но было им прямым, дерзким и злым
вызовом. Все это вместе вызывало у внутреннего "я" матери Софьи самый
отчаянный протест Принять и полюбить племянницу, как любила большинство
сестер в монастыре, казачек из окрестных станиц, странниц,
нищенок-побирушек, тянувшихся отовсюду к монастырским воротам и никогда не
получавших отказа в приюте и куске хлеба, она не могла. И даже жалости к
ней, беспомощной и теперь совершенно очевидно, что лишившейся рассудка в
душе своей не находила.
К счастью для Ирэн, ничего этого она не замечала - той страшной ночью
рассудок ее был поврежден очень серьезно Она не только совершенно не помнила
тех трагических событий, но и не отдавал себе отчета в том, кто она такая,
что за люди окружают ее, где и почему она находится Иногда, наступало
некоторое просветление и тогда она вспоминала вдруг как ее зовут, сколько ей
лет, просила дать ей платье и обижалась, что приносили не ее, спрашивала,
где maman и брат Стива, сердилась и никак не могла взять в толк, зачем ее
привезли в это странное место В такие дни она становилась агрессивна.
Отказывалась принимать монастырскую пищу, требовала для себя каких-то
изысканных блюд, шампанского, папирос, "коки", истерически плакала,
смеялась, ругалась, швыряла в стену предметы, оказавшиеся под рукой Тогда
мать Софья закрывалась с ней в ее комнате и обслуживала несчастную лично, не
подпуская к ней никого из сестер С одной стороны, она не хотела подвергать
посторонних людей опасности - мало ли что могла выкинуть безумная
племянница, с другой - не оставляла надежды, что в один из таких периодов
просветления Ирэн, наконец, вспомнит все. Постороннее присутствие в этом
случае могло оказаться неуместным В виновности племянницы мать Софья,
по-прежнему, не сомневалась, но точно знала и то, что никогда и никому не
выдаст ее, что бы ни открылось. Обременить же чужую душу столь страшным
грехом игуменья не посмела бы никогда. Однако ничего подобного не
происходило. Напротив, минуты просветления случались у Ирэн все реже и реже
Теперь большее время она находилась в состоянии полного затемнения сознания,
объявляя себя то царицей, то валькирией, то невинной горлицей, которую
злобно треплет когтями дьявол-искуситель, то вдруг начинала считать себя
такой же монашкой, как и все сестры в монастыре, рассказывала, что в
монастырь ее отдали еще в раннем детстве и никакой другой жизни она не
знает. Тогда - смиренно выстаивала все службы, с удовольствием вышивала
бисером, помогала на кухне и долго истово молилась у святых икон. В такие
дни мать Софья молила Бога, чтобы он оставил рассудок Ирэн в этом
заблуждении, и чувствовал даже ростки прощения и, если не любви, то жалости
к племяннице в своей душе Но "тихие" дни проходили. Ирэн вдруг появлялась на
монастырском дворе почти обнаженная со струящимися вдоль тела длинными
темными волосами и гневно требовала меч и коня - следовал период, когда она
мнила себя свирепой королевой- воительницей. Впрочем, в каком бы состоянии
она не находилась и кем себя в данную минуту не числила, окружающий мир имел
для нее очень мало значения. Ей почти все равно было что есть- она никогда
сама не просила пищи и, похоже, могла долго без нее обходиться; где спать -
ей ничего не стоило, свернувшись калачиком, уснуть прямо на земле посреди
монастырского двора; ей безразличны были люди, окружающие ее - она никого не
узнавала в лицо, не помнила имен, а если вдруг ей взбредало в голову к
кому-нибудь обратиться, она подбиралась к человеку, ступая легко и почти
неслышно, и хватала его рукой. При этом складывалось впечатление, что она
утратила способность различать в другом человеке части тела - могла взять
его за руку, за плечо, за шею, за лицо, за ногу - если в это момент лежала
на земле и кто-то проходил мимо Монахини Ирэн жалели, но боялись Потому
старались избегать ее присутствия и обходили несчастную стороной.
... В ту ночь Ирэн разбудила гроза Все время накануне, пока полыхал
степной пожар, она совсем не выходила из своей комнаты и чувствовала себя
очень скверно. Силы покидали ее буквально на глазах и хотя видимых признаков
какого- либо недуга не обнаруживалось, состояние ее ухудшалось с каждой
минутой. Никто не знал, чем можно ей помочь, нельзя было послать за доктором
- монастырь был отрезан от мира ревущим огненным заслоном. Ирэн лежала на
узкой железной койке, похожая на очень худого маленького ребенка. Казалось,
что дитя это при смерти. Щеки, глазницы и рот ее ввалились, серая, ставшая
очень тонкой и сухой кожа и без того тонкого лица теперь словно прилипла к
костям черепа. Блестящие некогда черные волосы стали тусклыми, словно
подернутыми пылью, ломкими и сильно поредели - выпадшие пряди во множестве
темнели, извиваясь, на белой подушке. Глаз она почти не открывала, но когда
слабое безжизненно почти веко, дрогнув, пыталось подняться и дать ей
возможность взглянуть на окружающий мир, под ним не вспыхивало как раньше
фиалковое сияние - глаза потемнели, были мутны и совсем безумны Она
отказывалась от еды, просила пить - но сделать могла лишь несколько глотков.
Словом, все указывало на то, что конец несчастной близок
Однако ночью все разительным образом переменилось. Гроза нежданно
вернула ее к жизни, словно наполняя постепенно слабеющую оболочку тела своей
злой яростной энергией Как бы там ни было, но каждый новый удар грома и
ослепительное сияние белого росчерка молний на черном мокром небосклоне
словно посылали Ирэн новый дополнительный импульс, и с каждой минутой,
прошедшей с момента ее пробуждения, она оживала, как сказочная принцесса в
хрустальном гробу. Уже появились у нее силы подняться в кровати и сесть,
спустить затем ноги на пол, а потом, сделав несколько шагов по темной
комнате, озаряемой лишь частыми вспышками молний, распахнуть окно и
опуститься перед ним на грубую едва оструганную табуретку, подставив лицо
брызгам дождя и целым пригоршням холодной воды, которые щедро забрасывал
внутрь комнаты сильный порывистый ветер. Холодный капли текли по ее лицу,
она не утирала их, напротив, прохладная влага была приятна и живительна для
нее, как и свежий, пропитанный озоном воздух, который жадно вдыхала полной
грудью. Она не закрывала глаз и не жмурилась, когда ослепительные вспышки
молний вдруг опаляли небо заливали небосклон нестерпимо белым сиянием,
словно спеша наполнить, зарядить им и без того неземной цвет своих глаз Тело
ее сбросило вдруг пыльный саван апатии и оцепенения, в котором лишенное
способности сопротивляться тихо угасало, как нарождающаяся бабочка
сбрасывает серый, душный повиток кокона, и теперь свободное, звонкое, как
натянутая тетива стремительно наполнялось новой сокрушительной силой Кто
знает, к чему приложена оказалась бы эта новая грозовая сила, наполнившая
внезапно хрупкое тело девушки, но именно в этот момент за дверью ее комнаты
возник шум. Что-то громко и протестующее говорила мать Софья, но голос ее
оборвался внезапно, словно женщину вдруг лишили возможности говорить Дверь
отворилась и на пороге возник тот, кто командовал летучим отрядом красных В
комнате было темно, а в коридоре кто-то держал на весу тусклую керосиновую
лампу - силуэт пришельца только угадывался в слабо освещенном дверном
проеме, однако Ирэн узнала его тот час
- Рысев! - закричала она звонко Дрогнул свет за плечами вошедшего и
качнулся его силуэт, словно отшатнулся он от громкого крика, но скорее всего
вздрогнул от неожиданности тот, кто держал над головами толпившихся в
коридоре лампу, - Рысев! Это вы, мерзавец! Как вы смеете появляться здесь?
- Обознались, барышня, - спокойно и даже насмешливо отозвался красный
командир, словно и не удивившись тому, что его приняли за кого-то другого и
назвали мерзавцем
Однако первые же звуки его голоса словно сорвали несчастную Ирэн с
места. Как была, в одной сорочке, стремительно, большой белой птицей,
метнулась она по комнате и бросилась на маленького красного командира,
застывшего на пороге. Обнаженные руки ее, тонкие и гибкие, как ветви
какого-то жуткого растения, наделенного возможностью передвигаться,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг