зайти даже в столовую. Роман Петрович открыл дверь и, как всегда, тепло
улыбнулся. Поздоровался, пригласил в дом.
Я вошел. В нос сразу ударила смесь запахов лекарств, химических
препаратов, растворителя, каких-то сухих трав, прокисших настоев и еще бог
знает чего. Эти ароматы не выветриваются отсюда никогда. У Романа
Петровича очень чистая, уютная, ухоженная квартирка. Но есть в ней одно
грязное отвратительное место - кухня. Таков же и сам Роман Петрович. На
фоне всех его прекрасных черт выделяется качество, с которым трудно
смириться.
Роман Петрович - полинаркоман.
Как он сам считает, вся та дрянь, что он достает, варит, нюхает, глотает и
колет - единственный смысл его жизни. Так как лишь наркотики дают ему силу
видеть мир Настоящим зрением. "Настоящее зрение" - его собственный термин.
Он открыл его у себя только после сорока лет.
Свою кухню Роман Петрович превратил в лабораторию. Там он варит маковую
соломку, выращивает кристаллы, пропитывает сигареты, осаждает свои
пакостные порошки. Там всегда грязь и вонь, почерневшие алюминиевые
тарелки, закопченные кастрюли, покрытые черным налетом черпаки, липкие
столы и подоконники.
Если бы у меня был сын и я задался целью заранее отвадить его от
наркотиков, я привел бы его сюда. Здесь все становится понятным без слов.
Не знаю, что будет с Романом Петровичем дальше. Уже сейчас ему трудно
скрывать дрожь в пальцах, мгновенные, но нередкие помутнения рассудка,
рассеянность, сонливость. Я удивляюсь, почему только теперь стал замечать
это, ведь, по моим прикидкам. Роман Петрович живет "под кайфом" уже
семнадцать лет.
- Роман Петрович, мне нужна ваша помощь, - сказал я, едва переступив порог.
Он посмотрел на меня долгим задумчивым взглядом.
- Что ж, - он пожал плечами. - Я уже заинтригован.
- Почему? Разве раньше я не приходил за помощью?
- Раньше? Это другое дело. Раньше, Олег, вы обращались ко мне как к
товарищу. А сейчас, я вижу, вы в смятении и ждете от меня помощи совсем
другого рода. Не исключено, даже покровительства. Я прав?
- Еще не знаю.
- Присаживайтесь. Что случилось?
Я опустился на краешек кресла, собрался с мыслями. Они путались, наползали
одна на другую и все больше походили на банальности из плохого романа:
"помогите себя понять", "как выбраться" и так далее. Я решил оставить
эмоции при себе и держаться официально.
- Роман Петрович, вы знаете, где я работаю. Вчера я и двое моих товарищей
приняли участие в экспедиции в зону ранее неизученного природного явления,
- тихо проговорил я. Мой собеседник спокойно кивнул. - Мы подверглись,
судя по всему, какому-то психологическому удару. Один из нас после этого
даже покончил с собой. У него, кстати... Он был такой, как вы, Роман
Петрович. С нами же стали происходить странные вещи. Моего товарища
посещают видения остаточной памяти. Он знает то, что видели и испытали его
предки. Я тоже вижу некие картины, но такие, которых не было ни в моей
жизни, ни в жизни моих предков. Уверен в этом. Я вспоминаю... или просто
вижу какой-то другой мир. И знаете... Мне кажется, я не чужой там.
Я замолчал, речь выходила довольно путаной.
- Что-нибудь еще? - поинтересовался Роман Петрович.
- Не знаю... наверно, это все. Вы можете увидеть то, что недоступно ни
одному медицинскому прибору. Завтра нас, оставшихся в живых, начнут
изучать и тестировать. Каков бы ни был результат, мне вряд ли скажут
правду. Поэтому я хочу понять сам, что же со мной происходит. Я надеюсь,
вы мне поможете.
- Это интересно, Олег. Очень хочу вас посмотреть. Ну а если я не смогу
ничего увидеть? Просто боюсь вас разочаровать.
- Бояться нужно мне, а не вам. Не удивлюсь, если вы скажете, что я просто
рехнулся.
- Не думаю, Олег. Что ж, я готов вас посмотреть. Это будет не очень
приятная процедура. Вы сами-то уже настроились?
- Конечно, я за этим и пришел, - по правде, я чувствовал себя перепуганным
школьником в кабинете у стоматолога.
- Заодно испытаю новую композицию. Очень, знаете ли, сильная штука.
Возможно, как раз она-то нам и поможет.
Я терпеть не мог, когда этот уважаемый мною человек начинал расхваливать
свои поганые снадобья. Но не стал ничего говорить, даже не нахмурился.
Спорить было глупо.
Старик ушел на кухню, позвенел там склянками, пошуршал бумажными пакетами.
Он вернулся, бережно неся в руках потускневший мельхиоровый подносик. На
нем были с величайшей аккуратностью разложены стеклянные трубочки, чистые
тампоны, баночки, флаконы и еще какие-то неизвестные мне средства и
приспособления, с помощью которых Роман Петрович вызывал в себе
сверхчеловеческую способность видеть.
- Успокойтесь, Олег, - сказал он, колдуя над подносом. - Успокойтесь и
расслабьтесь. Мне так будет легче.
Он отрезал два кусочка пластыря, присыпал их серым порошком из шкатулки,
приклеил на переносицу и лоб. Потом свернул в трубочку кружок
фильтровальной бумаги, протолкнул в него заранее пропитанный чем-то
тампон. Трубочку вставил себе в ноздрю, вторую закрыл пальцем и несколько
раз сильно вдохнул, задерживая выдох. Посидел несколько секунд с закрытыми
глазами, размеренно дыша, а напоследок открыл крошечный флакон с мутным
раствором, окунул в него иглу от шприца и, морщась от боли, уколол себя в
шею. После этого откинулся в кресле, не открывая глаз.
- Подождите еще немного, Олег. Сейчас начнет действовать.
Я ждал. Это было неприятное ожидание. Потом Роман Петрович открыл глаза. Я
посмотрел в них - и у меня по спине побежали мурашки. Это были не глаза. Я
видел два непостижимых, неземных существа, живущих совершенно отдельно от
бестолкового и обременительного человеческого тела. Они не принадлежали
материальному миру, они явились из каких-то запредельных сфер, где
существуют законы, которые никому из смертных не суждено будет постичь
никогда.
Они пронизывали меня насквозь. Я испытывал такое потрясение, которое не
смогло бы вызвать у меня самое жуткое и отталкивающее человеческое
уродство или увечье. Потому что в человеке все должно быть человеческим.
Даже протез выглядел бы более привычно, так как создан человеческим
разумом.
Мне стало страшно наедине с этими глазами. Именно наедине, потому что сам
Роман Петрович сейчас отсутствовал. Неизвестно, где он был: может, стал
маленькой безвольной частицей своих глаз-чудовищ, а возможно, они изгнали
его в неизвестные пространства или измерения, где его примитивные
человеческие проявления не мешают великому таинству Настоящего зрения.
- Расслабьтесь, Олег, - спокойно произнес старик. - И не бойтесь ничего. Я
себя полностью контролирую.
Я с облегчением выдохнул и действительно расслабился. Мне захотелось
понаблюдать за лицом Романа Петровича. Оказалось, оно не превратилось в
неподвижную базальтовую маску, как виделось мне сначала. Оно было
изменчиво и отображало то тревогу, то заинтересованность, то едва заметную
насмешку. Я сидел перед стариком, чувствуя себя Прозрачным, как медуза. Он
видел меня всего и знал обо мне все. Это продолжалось, наверно, с полчаса.
Сеанс кончился неожиданно, роман Петрович просто тряхнул головой,
несколько раз глубоко вдохнул я содрал пластырь с переносицы. Некоторое
время он устало сидел, опустив голову. Я изнывал от нетерпения, но молчал.
- Олег, - тихо произнес старик и поднял на меня глаза. Они были красными и
слезились. - Я не знаю, что сказать.
- Вы... ничего не увидели? - осторожно спросил я, не торопясь
разочаровываться.
- Видел. Я видел бездну. Понимаете?
- Нет.
- Каждый человек - чаша, а вы - бездна.
- Я все равно не понимаю. Бездна - это пустота, ее нельзя увидеть. Так что
вы видели. Роман Петрович? Он протяжно вздохнул и снова опустил голову.
- Нет таких слов, чтобы описать, - медленно проговорил он. - Могу сказать
только одно - все это настоящее. Это не бред, не сумасшествие.
- "Это"... - повторил я, пробуя слово на вкус. -Но откуда оно во мне?
Старик покачал головой.
- Ищите сами. Олег. Здесь я не помощник.
- Ясно, - сказал я, вставая
Роман Петрович вскинул на меня глаза
- Найдите это обязательно! Докопайтесь до самого истока, оно стоит того.
Знаете, я очень хотел бы посмотреть и вашего товарища, чтоб сравнить...
- Это невозможно, - с сожалением сказал я, надевая ботинки.
Я торопился уйти. Старик мало что прояснил, но убедил, что происходящие во
мне процессы - не бред не болезнь и не игра воображения. Мне необходимо
было сейчас побыть с самим собой. Роман Петрович открыл дверь и не
закрывал ее, глядя, как я спускаюсь по лестнице.
- Олег! - крикнул он, и я остановился. - Не мучайте себя размышлениями.
Ответ на все вопросы сам найдет вас, только запаситесь терпением, - голос
его вдруг стал глухим и слабым. - Олег, я завидую вам. Прощайте.
ПРОРЫВ
И снова ночь принесла свидание с моей сокровенной тайной. В одиннадцать я
лег и довольно спокойно спал часа два или три.
Потом перед глазами замелькали цветные пятна, и меня будто подбросило. Я
заворочался, разбудив Лерку, открыл глаза. Все было спокойно. Тикали часы,
капал кран на кухне.
Я снова лег - и провалился в воспоминания. Трудно было понять, сплю я или
нет, казалось, что в любой момент я могу оторваться от созерцания плывущих
перед глазами картин и вернуться в реальность.
Картины были великолепными. Яркие, детальные, отчетливые. Местами они,
правда, не совпадали, и логические стыки между ними частенько
отсутствовали. Но всякое воспоминание таково.
...Огромное каменное поле уходит к горизонту. Если долго смотреть на него,
стараясь не слышать никаких звуков, то начинает казаться, что в мире нет
ничего, кроме этой равнины - и тебя в ней. В такие минуты сердце
покалывает от мимолетного ощущения покинутости. Но за спиной город с
круглыми крышами. Достаточно повернуть голову - и ты среди людей.
Однако мне не нужен город. Я - маленький беззаботный мальчишка. Я смотрю
во все глаза туда, где небо смыкается с равниной. Там - глубокая синева
без облаков, и на ее фоне - неровная гряда далеких гор. Я смотрю туда,
приложив ладонь к глазам, и томлюсь неизвестным ожиданием.
И вот что-то меняется. В однородно-синем небе мелькает россыпь темных
точек. Я срываюсь с места и бегу им навстречу, радостно крича и размахивая
руками. Точки приближаются, увеличиваются, и я пытаюсь их пересчитать, но
ничего не выходит - они все время движутся, меняются местами. Но я и так
вижу, что все в порядке, все на месте, а если бы не хватало хоть одной - я
бы сразу заметил это без подсчетов.
Это уже не точки. Теперь понятно, что над раскаленной равниной
стремительно несутся легкие серебристые истребители с длинными
носами-спицами. Они со свистом проносятся над моей головой,
разворачиваются и снижаются у окраины города, где стоят несколько длинных
приземистых строений. Там сразу становится многолюдно, шумно и весело.
Один из истребителей - мой! Он отделяется от остальных и, сделав
торжественный круг над моей головой, опускается совсем рядом. Стеклянная
кабина раскрывается, подобно раковине, на покрытый трещинами грунт
спрыгивает высокий веселый человек в комбинезоне, перетянутом широким
поясом, хватает меня на руки...
Дальше - провал. В памяти обрывки неясных разговоров, мелькание коричневых
скал внизу, за стеклом кабины... Я вдруг осознаю, что сам веду
истребитель. Я сам держу штурвал и осторожно надавливаю на педали. Это
совсем просто, отец лишь чуть-чуть помогает мне... Отец? А ведь человек в
комбинезоне - и в самом деле мой отец. И как только я понимаю это - новая
волна воспоминаний обрушивается на меня, новые картины, новые лица,
голоса... Но я не могу сейчас сосредоточиться на этом. Потому что мои
глаза, и руки, и голова заняты управлением самолетом. Это несложно, однако
требует внимания.
И снова провал. Снова какой-то разговор, мне не удается уловить его суть,
хотя некоторые слова кажутся понятными. Скалы все так же сливаются в
серо-коричневую пелену под крыльями истребителя, перемежаясь иногда
бурлящими среди камней речками или клочками равнины, засаженной ровными
рядами деревьев. Временное помутнение, и вот - новая картина.
Мы над городом. Истребитель ведет отец. Он сосредоточен и очень серьезен,
он что-то рассказывает мне, но я по-прежнему не могу понять большую часть
слов.
Под нами - круглые крыши, неподвижные кроны деревьев. Повсюду почему-то
валяется цветное тряпье. На пыльных улицах блестящие лужи и большие
сальные пятна. Сначала кажется, что в городе ни души. Но вот мы опускаемся
ниже, и мне становится виден человек, ползущий между домами. Он хватается
пальцами за камни мостовой, подтягивает свое тело, а затем замирает,
собираясь с новыми силами. Чуть позже я нахожу взглядом и других людей.
Некоторые просто лежат, раскинув руки, некоторые неподвижно сидят,
привалившись к стенам и деревьям. Трудно понять, жив ли кто-то из них.
И, вдруг я понимаю, что тряпки, лежащие рядом с сальными пятнами, - это
одежда. А сами пятна - это... люди. То, что от них осталось. Пятна и лужи.
Меня мутит. Отец продолжает говорить - тихо, монотонно, непонятно...
Дальше - словно трещина в памяти. Мешанина звуков, движений, эмоций. И
вдруг я вижу небо. Линия горизонта то появляется, то исчезает из поля
зрения. Наконец становится ясно, что истребитель мчится, выделывая лихие
виражи. Что-то случилось. Я вцепился в кресло, отец молчит, заставляя
машину лететь вперед по сложной траектории. В какой-то момент мы меняем
направление полета, и я успеваю увидеть причину нашей паники.
Огромная черная клякса катится по небу, полыхая пятнами голубого света. Во
второй раз мне удается получше разглядеть это, и становится ясно, Что оно
похоже скорее на паука, чем на кляксу. На исполинского механического паука
- на правильном шестиугольном теле шесть одинаковых изломанных
лап-отростков.
Через равные промежутки времени наш истребитель вздрагивает, и от него с
шипением отделяются большие сверкающие звезды, которые уносятся в стороны
и гаснут где-то за пределами поля зрения. Я понимаю, что мы стреляем, но
почему вбок, а не в черного паука?
Меня начинает трясти, я хватаю отца за руку. И с ужасом понимаю, что
вместо его крепких упругих мышц моя ладонь натыкается на что-то мягкое,
похожее на плохо надутый воздушный шарик. В это время с нашим истребителем
начинают происходить странные вещи. Он то свистит, то кашляет и опускается
все ниже, закручиваясь, как волчок. Я боюсь повернуть голову и посмотреть
на отца - вместо него на соседнем кресле растекается ручейками крови и
жира страшная неподвижная кукла.
Затем удар, скрежет, запах гари и кислоты. Картина начинает меркнуть. Я
успеваю понять, что бегу по острым серым камням, вокруг темнеют скалы, в
одной из них ветер и песок проделали большую дыру, превратив ее в
поставленный набок бублик, а сверху меня накрывает шестиугольная громада с
изогнутыми лапами. Я кричу, закрываюсь руками, и во всем мире нет места,
где я мог бы спрятаться от черной гибели...
И вдруг все кончилось. Как будто порвалась кинопленка. Я вскочил, тяжело
дыша и тараща глаза в темноту.
Тут же раздался жалобный голос Леры.
- Олежек, что с тобой? Я уже вторую ночь не сплю, милый, ты то стонешь, то
кричишь, то плачешь... Что с тобой?
- Что со мной? - повторил я. - Если бы я сам знал. Сколько времени?
- Третий час.
- Я ухожу.
- Боже мой! Олежек...
Мысли были холодными и тяжелыми. Разгадка рядом - я не сомневался. Что-то
произошло, открылась какая-то маленькая дверочка во мне, и за ней была
разгадка. Главное - поторопиться. Не думать ни о чем - и в путь. Я
торжествовал как художник перед незаконченным, но уже состоявшимся
полотном.
- Ты надолго уходишь? - робко спросила Лера.
- Не знаю. Наверно, да. Помоги собраться. Я делал привычные вещи - ставил
чайник, доставал из шкафа одежду, рассовывал по карманам предметы
повседневной экипировки, подтягивал кобуру, но мысленно был уже в дороге,
уже планировал, продумывал маршрут, считал, как выиграть во времени.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг