чтобы подключиться, а это немногим дано. И началось взаимодействие.
Ну, а что же, по-твоему, было дальше?
Вдохновленная очередным комплиментом, я начала перечислять, чего
мне не хватает для дальнейшей работы...
Путис выслушал с заметным неудовольствием.
- И ножниц. Главным образом ножниц тебе не хватает, - вдруг
перебил он меня.
- Помилуй, Ингус, при чем тут ножницы?
- А как же? Вырезать куски из чужих диссертаций, страницы из чужих
научных книг, и вклеить их в свою повесть. За это тебя никто к ответу
не притянет, если будешь действовать с умом и выбирать авторов,
которые уже давно померли.
- Но историческая правда? - пискнула я.
- Не думаешь ли ты, что историческая правда заключается в точной
стоимости фунта говядины и в фасоне аксельбантов? Допустим, есть
правда цифр, километров, обмундирования, а разве в ней дело? Главное
сейчас - не вступать с ней в особое противоречие и уделять ей столько
места, сколько она заслуживает. А есть кое-что поинтереснее - правда
судьбы... И правда свободы!
Он сказал это так задорно, что я чуть не расцеловала его.
- Вот именно, правда свободы! - повторила я. - Она во мне! Она мне
жить спокойно не дает! Понимаешь, уже протрубил боевой рожок! Мои
герои уже есть, и вот-вот они начнут преподносить мне сюрпризы.
- Вот за это я тебя и выбрал! - прямо-таки завопил Ингус. - И ты
принесешь им свободу! Хочешь? У тебя это просто замечательно
получится!
- А как? - вполне искренне удивилась я. - Я - здесь, а они - там.
Я могу только написать, как оно все там было, и не более того.
- Ну, это уж совсем просто! - добродушно сообщил путис. - Я же
тебе говорю - уже началось взаимодействие! Когда подключаешься,
сгустки информации можно гонять в обе стороны, туда и обратно. Сделай
себе двойника да и пошли туда.
- Вот чего не умею, того не умею, - призналась я. - Читала я, как
где-то там в Гималаях йоги или монахи этим развлекаются, но, как ты
понимаешь...
- У них свой способ, а у тебя - свой. Ну-ка, тащи мое блюдо в
прихожую, к большому зеркалу.
Тут я заподозрила, что Ингус уже бывал дома в мое отсутствие. Но
додумать эту мысль до конца не было никакой возможности.
Путис совсем раскомандовался. Он велел мне отыскать свечу,
взгромоздить ее повыше - пришлось открыть антресоли и приспособить ее
на самом краю полки - и выключить электричество. Блюдо рекомендовал
поставить на табурет справа от зеркала.
- Ну, а теперь смотри на себя внимательно, - сказал Ингус, когда я
стала нос к носу со своим отражением.
Я довольно долго критически вглядывалась в собственное, не первый
год знакомое лицо.
- Ну, действуй, - подсказал он.
- Как действовать? - шепотом спросила я.
- Снаряжай двойника в путь.
- Как это - снаряжать?
- Как знаешь.
И, устроившись поудобнее на своем блюде, путис приготовился
наблюдать.
- Я понимаю, что тебя все это развлекает, - сказала я. - Ладно, я
тоже буду развлекаться!
Те мрачные истории о злобных двойниках, которых в последнее время
газеты и журналы напубликовали выше крыши, меня не вдохновляли. Для
того, чтобы интересоваться оккультными науками, мой норов был слишком
жизнерадостным. Я не могла заниматься тем, в чем не присутствовало ни
крупицы юмора.
И работа над двойником началась так.
Стараясь не отводить глаз от своего отражения, я вытащила из
ящиков трюмо несколько старых косметичек. И получила кучу пудрениц,
карандашей для век и бровей, коробочек с тенями для глаз, тюбиков с
тональными и прочими кремами, трубочек с несмываемой тушью... Все это
добро копилось годами, и синие тени для глаз в патрончике, как для
губной помады, давно вышли из моды. Но у какой женщины легко
поднимается рука выбрасывать такие вещи?
Раз двойник - женского рода, то и снаряжать его нужно по-женски...
Конечно, чтобы загорелись румянцем щеки двойника, следовало
поработать кремом, румянами и тональной пудрой над моими. Но я решила
наоборот - точнее, лень моя решила. Большая радость - в два часа ночи
смывать с себя сантиметровый слой всякой дряни... Взяв самую яркую
помаду, я навела на щеки двойнику алые круги прямо по зеркалу. Потом
немного растерла пальцем. И щеки той женщины в зеркале заалели,
округлились, а на стекле не осталось ни малейшего следа!..
- Так, верно... - удивленно похвалил Ингус.
Я пустилась творить!
С каждым мазком лицо двойника обретало свежесть и такую красоту,
что мне и не снились. Я не на шутку увлеклась этой живописной
деятельностью. Никогда мне не удавалось так изменить собственное лицо.
Глаза двойнику я особо увеличивать не стала - оставила почти свои. Но,
набрав на ершик побольше черной туши, прошлась по косам, от чего
каждая стала в руку толщиной и ниже пояса длиной.
Не хватало головного убора. Я покопалась в памяти - кажется, тогда
носили тюрбаны? Во всяком случае, писательница Жермена де Сталь,
отважно воевавшая своими книгами с Наполеоном Бонапартом, точно ходила
в тюрбане - я как-то видела ее портрет... и даже что-то читала об
этом... Уверенными мазками губной помады я обвила чернокудрую голову
двойника алым шарфом, на манер фригийского колпака. Что сразу же
внесло в образ аромат Свободы...
Но я отправляла эту женщину на войну... Я слала ее вдогонку за
моими героями, и, выходит, ей судьба полюбить одного из них. Раз уж
она - мое отражение... Но с тем безрассудным героем, с тем
неисправимым седым мальчишкой ведь хлопот не оберешься! Сколько
опасностей ни сулит ему эпоха, он выберет все сразу... Значит, великое
множество раз потребуется ему помощь...
Среди всего прочего лежал на трюмо также охотничий нож -
прощальный подарок одного друга. Это был широкий, тяжелый, надежный
клинок, который я уже несколько лет использовала не по назначению -
сегодня утром, например, меняла пластмассовые набойки на каблуках. Но,
видно, пробил его час. Я взяла нож в левую руку, соответствующую
правой руке двойника, и тем самым голубым карандашом для глаз, стерев
его до основания, удлинила клинок до сабельной величины. Потом
бронзовым карандашом выписала позолоченный эфес...
- Неплохо, неплохо... - бормотал Ингус. - Я знал, что ты меня
поймешь...
Пожалуй, аксессуаров хватало. Женщина за стеклом была готова в
путь. Я посмотрела ей в глаза, уже не зная точно, чьи они, и изумилась
- столько в них было сумасбродной отваги и лукавой нежности.
- Иди! - приказала я. - Доверяю его тебе. Умри, а никому не дай в
обиду! Ты ж понимаешь...
- А теперь медленно отступай от зеркала, - тихонько подсказал
Ингус. - И она будет отступать, пока не скроется во мраке...
Я сделала назад шаг и другой. Тут сверху рухнула свеча - и
действительно в зеркале остался один только мрак.
Но я не могла уйти от него...
- В чем дело? - осведомился путис.
- В языке... - растерянно сказала я. - Знаешь, мне это раньше и на
ум не приходило...
И я присела на трюмо.
- Какой язык имеешь ты в виду? - спросил он.
- Да тот, на котором мои герои будут понимать друг друга! Я вдруг
сообразила - те из них, что владеют, скажем, немецким, вовсе не
говорят по-французски. И наоборот. А Мач - тот вообще знает только
латышский язык! Что же делать? Может, попросить какого-нибудь
универсального переводчика послать туда своего двойника?
Ингус рассмеялся.
- А ты сама хоть слово по-французски знаешь?
- Знаю наизусть первый куплет "Марсельезы"! - гордо ответила я.
- Это хорошо, "Марсельеза" тебе там очень даже пригодится, -
одобрил он. - По-немецки?
- "Хенде хох!" и "Гитлер капут!"
- Хм-м... По-польски?
- Еще меньше.
- Тяжелый случай! - притворно запечалился окаянный путис. -
Придется тебе, видно, на ходу всю эту лингвистику осваивать и писать
свою повесть на четырех, а то и более, языках одновременно! И
продавать ее в комплекте с четырьмя словарями. Это будет тягомотно,
зато познавательно.
- Ингус, я ни минуты ждать не могу! - решительно предупредила я. -
Уже позвал рожок. Уже стучат копыта серого коня!
- А раз так, то тебе остается один выход - писать сказку.
- Ты спятил... - горестно вздохнула я. - Я уже всем сказала, что
пишу исторический роман!
- В сказке герои обходятся без переводчика, - сразу привел он
самый главный аргумент. - Да и веселее получится. Представляешь -
сказка с чудесами! Сказка про свободу! Про свободу и любовь, про
любовь к свободе и про свободную любовь! Ты же всю жизнь о такой
сказке мечтала! Ну, так в чем же дело?
Я упрямо молчала, не желая соглашаться. Видно, чьи-то лавры
великого историка не давали мне покоя... А душа уже неслась навстречу
похождениям и чудесам, а в плечо уже ткнулись ласковые губы тонконогой
гнедой кобылки, а косы я привычным движением обвила вокруг головы...
Восторг наполнил душу, в ушах возник и пронесся шорох высокой
сухой травы о конские ноги...
И мы уже оказались в комнате, и мой палец уперся в кнопку
компьютера, и щелкнуло, и на мониторе пошла мельтешить вся
автобиография моей "четверки"...
- Садись, пиши! - приказал Ингус. - На чем мы там остановились?
- По косогору, поросшему ромашками... - неуверенно сказала я. Было
до этих слов еще что-то странное, непонятное, чего я не задумывала, а
мои герои - не понимали. Что-то с ними без меня сотворилось такое...
- Да пиши же ты! - прикрикнул Ингус. Но я помотала головой.
Что-то с Мачатынем и Качей было не так...
Глава четвертая, о которой автор
пока что и не подозревает
Когда яростный шар устремился к Мачу, Кача непроизвольно
отшатнулась и тоже зажмурилась. Горячие лучи пронизали ее тело, но это
было скорее приятно, чем страшно.
Жар охватил колени и стремительной змеей взвился в девять витков
до самого подбородка. А потом как нахлынул, так и спал.
Тогда девушка открыла глаза. И удивилась примерно так же, как ее
несостоявшийся жених.
Она была вовсе не на опушке, а посреди круга из священных камней.
А точнее сказать - почти возле главного камня, светлого и плоского, на
котором могло бы улечься по меньшей мере два человека.
- Не бойся, миленькая, не бойся, - прозвучал справа голос -
грудной, полнозвучный и даже задушевный. - Мы тебя пугать не хотели. А
только иначе заполучить сюда ночью не могли.
Кача повернулась - и дыхание у нее захватило. Ей улыбалась молодая
смуглая женщина, одетая в темно-коричневую рубаху до колен из тонко
выделанной замши, в меховую безрукавку, с ожерельем из звериных клыков
и еще какими-то странными штуковинами на шее. Черные длинные волосы
этой женщины были смазаны чем-то жирным и тщательно расчесаны и
приглажены, отчего висели, как плоские веревки, каждая в палец
шириной, и к тому же голова была обвязана по вискам кожаной полоской,
с которой свешивались костяные и янтарные фигурки.
Все бы ничего - но вот улыбка! Зубы женщины, ослепительно белые,
величиной были - как крупные бобы.
- Да не съем я тебя, не съем, - услышала Кача вкрадчивый шепот. -
Не для того мы тебя позвали, миленькая, сестричка наша драгоценная.
Тут только девушка обратила внимание на источники света.
Во-первых, над головой жуткой незнакомки висел огненный шар. А
во-вторых, на самом краю главного камня был разведен костер. Над тем
костром стоял треножник, сооруженный из камней, на нем был укреплен
глиняный толстостенный горшок, странной работы, в узорах из глубоких
ямок, а в нем булькало варево. За камнем сгрудились еще семь женщин,
одетых примерно так же и босых.
- Идем к огоньку, миленькая, идем, долгожданная!
Голос-то успокаивал, а зубы-то доверия не внушали! Кача, не говоря
ни слова, кинулась было бежать, но зубастая ведьма ловко поймала ее за
руку.
- Да не пугайся ты, глупенькая! Ну, совсем еще девочка... У тебя
потом тоже колдовские зубки будут.
Смуглой рукой она вынула изо рта точеную из одного куска кости
дугу с полудюжиной огромных передних зубов. Собственные у нее были
куда как темнее.
- Зачем это? - срывающимся голосом спросила Кача. - Вы кто такие?
- А вот сейчас ты это и узнаешь, красавица наша, надежда наша,
умница наша, - сказала ведьма. - И спасибо нам скажешь, голубушка.
Сколько же мы тебя ждали!..
Семь женщин, одетых примерно так же, приблизились, улыбаясь. На
ходу они вынимали свои устрашающие зубы и протягивали их на ладонях
девушке - мол, разгляди, потрогай, ничего тут страшного нет.
- До чего же ты красивой уродилась, - продолжала самая первая
ведьма. - Ручки, ручки какие! И этими ручками навозные вилы хватать! А
личико, личико! Чтобы это личико на сенокосе обгорало, чтобы с этого
носика кожа слезала? И ведь умницей выросла! Как в красавице нашей
кровь чувствуется!
- Кровь, кровь чувствуется! Наша, старая, добрая кровь! -
подхватили семь добродушных ведьм. - Как нашу кровь ни глушили, как ни
истребляли, а она пробилась! Бегунья наша лесная, быстроногая...
- О чем вы говорите, какая кровь? - искренне удивилась Кача.
Первым делом она, понятно, подумала о старом бароне, который за сорок
лет активной жизни в поместье немалым количеством своей благородной
крови поделился с местными жителями. Но Кача лицом уродилась в отца,
так что барон тут был ни при чем.
- Твоя кровь, голубушка, - и с этими словами самая молодая из
ведьм, с волосами по плечи и в расшитой кожаной повязке, выскользнула
из-за камня и сняла с шеи сакту. Странно смотрелась серебряная сакта с
ладонь величиной, с круглыми высокими пупырышками, на черной кожаной
рубахе - но, приколотая к серой вышитой сорочке Качи, она прямо
налилась блеском. Вот тут ей и было истинное место.
Кача схватилась за сакту. Такого дорогого украшения у нее никогда
не было и быть не могло.
- Носи, носи, тебе нужно парням нравиться, - первая ведьма
погладила девушку по плечу. - Нам такие вещицы ни к чему, а тебе их
дадим сколько хочешь. Мы клады знаем. Наведем на клад - и будешь самая
нарядная. Ты ведь наша младшая сестричка, мы, старшие, должны тебя
любить, холить, баловать!.. Самые дорогие виллайне у тебя будут! Самые
пестрые юбки! И венки бисерные! И рубашки тонкого полотна!
Слушая эти прельстительные обещания, Кача и не заметила, как ее
окружили со всех сторон, как увлекли к самому камню, как темные худые
руки составили хитроумную ловушку...
- Но прежде ты должна умереть! - воскликнула ведьма.
Девушку повалили на плоский камень, рванули на ее груди рубашку,
она закричала, но сухая ладонь запечатала ей рот. Увидев нацеленный ей
в шею короткий толстый клинок из темного, лишенного блеска металла,
Кача закрыла глаза.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг