к ним, однако разглядеть своих соседей в темноте не смог.
- Завтра ты едешь, а я остаюсь, - грустно сказал мужчина.
Приглушенный голос мужчины свидетельствовал о какой-то растерянности,
тревоге; он говорил тихо, чтобы никто посторонний не услышал его слов.
Она промолчала.
- Пять дней, - снова сказал он.
- Значит, разлука будет очень короткой.
У нее был чистый голос, звучал он весело.
- Лида, если хочешь, я готов хоть сейчас...
- Глупенький, - проговорила она нежно, - ну кто тебе позволит
потерять пять дней!
- Но тогда я буду с тобой...
Он сказал это очень тихо - я скорее угадал, чем услышал последнее
слово.
Лида засмеялась.
- Нет, нет, - сказала она, - тебе нужно как следует отдохнуть. Я
хочу, чтобы ты остался.
Тон, которым она произнесла "я хочу", убедил, меня, что она в самом
деле хочет этого, но совсем не потому, что это нужно ее спутнику.
Какое мне дело до разговора и взаимоотношений курортной парочки? И я
снова стал прислушиваться к голосу моря, стараясь понять незнакомый язык
волн и прибоя.
Пароход, который шел с моря, приближался к берегу, оповещая гудком о
своем прибытии. Наконец я поднялся, чтобы идти в гостиницу.
Едва сделав несколько шагов, я споткнулся обо что-то мягкое. Я
наклонился и поднял дамскую сумочку. На бульваре уже никого не было. Без
сомнения, сумочку потеряла обладательница приятного голоса. Но она давно
уже ушла вместе со своим спутником и, вероятно, не вернется сюда. Завтра
она уезжает. Может быть, в сумочке есть какие-нибудь документы, которые
помогут найти ее хозяйку?
Последняя мысль заставила меня подойти к фонарю и открыть сумочку.
Внутри я увидел шелковый платочек с инициалами Л. Ш., тюбик с губной
помадой, флакончик "Крымской розы", гребенку, пудреницу и какое-то письмо.
Никакого документа, никакой бумажонки, которые могли бы что-нибудь сказать
о хозяйке сумочки...
В гостиницу я возвратился далеко за полночь.
Очутившись в своем номере, я зажег настольную лампу и внимательно
разглядел находку. Это была элегантная сумочка, разрисованная нежно-синими
васильками. Снова пересмотрев ее содержимое, я позволил себе прочитать
письмо: может быть, хоть оно скажет что-нибудь о незнакомке.
"Уважаемая Лидия Дмитриевна!
Я хотел написать "милая Лида", но не знаю, позволите ли Вы мне такую
вольность. Прошло много времени с тех пор, как мне это разрешалось. Однако
и до сих пор я хочу называть Вас, как когда-то... Сегодня я приехал в Ваш
город, узнал Ваш адрес, но Вас не видел. Я должен сегодня же уехать, но
через несколько дней вернусь. О моем следующем приезде я Вас извещу, и,
если захотите, Вы дадите мне возможность взглянуть на вас.
Сегодня у меня особенный день. Ведь именно в этот день, несколько лет
тому назад, я впервые увидел Вас. На моем столе стоит сейчас букет белых
роз. Это "снежная королева"...
Вспоминаешь ли ты тот солнечный, радостный день, когда мы встретились
с тобой в Долине цветов? Ты пришла туда за "снежной королевой". Вокруг
зеленели деревья, на плантациях цвели розы, алели гвоздики, под маленьким
мостиком, на котором мы стояли, журчал ручеек, над нами высились снежные
вершины. Моя память сохранила, кажется, все, до мельчайших подробностей.
Белое платье, цветы в левой руке, светлые шелковистые завитки на твоей
головке, задорный носик и чудесные глаза, словно капли утренней росы... Я
сравнил тебя с розами, которые ты держала в руке, я назвал тебя Снежной
Королевой.
Вспоминаешь ли ты, как шутя пообещала позволить мне поцеловать тебя
один-единственный раз, если я встречу тебя через месяц на маленькой
станции между Киевом и Одессой? Ты смеялась - ведь ты знала, что вскоре я
должен ехать далеко за Урал, в заснеженную Сибирь.
Прошел месяц, и поздним вечером я пришел на станцию, через которую ты
должна была проехать утром следующего дня. В ту ночь я не спал. Около
полуночи, перейдя по виадуку через станцию, я очутился в маленьком
городке. На улицах было темно, только звезды едва освещали силуэты домов и
тополей. Редко-редко встречались прохожие. Было время уборки, и в воздухе
пахло пылью и снопами.
Блуждая по улицам городка, я вышел в поле. Вспоминаю высокую,
поросшую густой травой насыпь. Я взошел на эту насыпь и долго стоял там,
глядя на небо. С рассветом я вернулся на станцию. Когда дежурный прозвонил
в колокол о приближении поезда, я почувствовал сильное волнение. "Едет ли
она именно сегодня? Помнит ли наше условие и свое обещание? Наверное,
давно позабыла о своей шутке. Если и едет этим поездом, то спокойно спит
на своей полке. А если и проснется, то как я найду ее, не зная, в каком
она вагоне? Поезд ведь так мало стоит на станции!" Правда, у меня был
билет на этот самый поезд, и я утешался надеждой, что, может быть, найду
тебя во время поездки.
Паровоз загудел у семафора и с грохотом влетел на станцию. В дверях
одного из вагонов стояла ты. Ты была так радостно удивлена, когда увидела
меня! Не верю, чтобы ты забыла эту чудесную минуту. Помнишь тот день в
вагоне? Под конец мы немного поссорились, но потом, как тепло, как
сердечно мы попрощались с тобой! Я верил, что скоро увижу тебя. А дальше?
Я был за несколько тысяч километров от тебя, долгое время писал тебе
письмо за письмом, но ответа не получал. Я начал думать, что потерял тебя.
Шло время, острота боли стихла, но в самой глубине моего сердца при
воспоминании о тебе что-то щемило. Узнав твой адрес, не могу не написать
тебе еще раз и не попросить о свидании, моя Снежная Королева..."
"Вот они и встретились, - подумал я, вспомнив парочку у моря. - Но
встретились ли?" И почему-то меня охватила уверенность, что автор письма
не он.
Дело с возвратом сумочки усложнялось. Сначала я хотел на следующий же
день дать объявление о своей находке в местную газету или повесить его
где-нибудь на стене у моря. Но теперь мне показалось, что этого делать не
следует. Ведь хозяйка сумочки утром уезжает отсюда, а ее спутник остается.
Вероятно, он знает о потере сумочки и может прийти за ней, а письмо не
должно попасть в его руки.
И я решил оставить находку у себя, пока не встречусь с женщиной,
голос которой я слышал над морем. Может быть, это никогда не случится.
Тогда у меня сохранится человеческий документ о любви, об искренности
чувства, о какой-то трагической разлуке.
2. РЕДАКТОР УЛЫБАЕТСЯ
Антон Павлович Черняк, редактор научно-популярного журнала "Звезда",
прислал мне письмо с просьбой немедленно приехать в столицу для
переговоров о чрезвычайно интересной работе. Я собирался отдыхать на юге
еще недели две, тем более что в моей квартире шел капитальный ремонт, но
вызов Черняка меня заинтересовал.
В письме намекалось также на желательность моего постоянного
сотрудничества в "Звезде".
Давнее знакомство с Антоном Павловичем, мое увлечение "Звездой",
которая уже тогда была одним из лучших научно-популярных журналов,
постоянный интерес к научно-техническим проблемам заставили меня отнестись
к этому предложению серьезно. Я ответил Черняку телеграммой и немедленно
выехал. В телеграмме я просил позаботиться о номере в гостинице - моя
квартира ведь ремонтировалась.
На вокзале меня встретил молодой человек. Он отрекомендовался
сотрудником "Звезды" Догадовым и пригласил меня ехать вместе с ним прямо в
редакцию.
С Черняком мы договорились очень быстро.
- Человек, который умеет писать, знает стенографию, два иностранных
языка, человек, который хорошо владеет фотоаппаратом, уверенно ведет
мотоцикл, переносит качку на самолетах, пароходах, автомобилях и
верблюдах, а кроме того, отличается большим интересом ко всему, что его
касается и не касается, - такой человек нужен нам на должность
специального разъездного корреспондента.
- Ты преувеличиваешь мои достоинства, - ответил я Черняку. - И к тому
же, откровенно говоря, в технике я смыслю очень мало. Я ею интересуюсь, но
этого, вероятно, недостаточно для такого журнала...
- Ты, Олекса Мартынович, будешь писать не статьи, а очерки. Нам
крайне необходим живой рассказ о новых открытиях, о проблемах, стоящих
перед нашими учеными. Мы дадим тебе возможность объехать самые интересные
строительства, заглянуть в самые замечательные лаборатории, принять
участие в самых опасных экспедициях.
- Что касается последнего, то, думаю, это необязательно, -
нерешительно проговорил я.
- Но желательно... Думаю, у тебя хватит смелости, скажем, спуститься
в батисфере в океан, на глубину пять-шесть километров. Или подняться на
сорок - пятьдесят километров в стратосферу...
- Безусловно. Но ведь в такие экспедиции очень редко берут
журналистов. Для них не хватает места... Вот почему я не претендую на то,
чтобы...
- Ну, если проявить с нашей стороны некоторую настойчивость, всегда
можно устроить. Вот, например, вскоре в Ледовитый океан выходит подводная
лодка. Она долгое время будет плавать подо льдом в районе полюса.
Необыкновенно интересная экспедиция! Ну, и, понятно, опасная. Как правило,
пятьдесят процентов таких экспедиций погибает... Я могу устроить тебя на
лодку нашим корреспондентом.
"Черти бы тебя взяли!" - совершенно искренне подумал я и поспешил
отклонить предложение. Ссылаясь на переутомление, я намекнул, что хотел бы
поехать сейчас куда-нибудь поближе к экватору.
Впрочем, тут же выяснилось, что в данный момент речь идет всего
только о том, чтобы написать несколько очерков о строительстве нового
большого туннеля под Крымскими горами; туннель этот должен был кратчайшей
дорогой связать Симферополь и Ялту. С автором этого проекта редактор
обещал познакомить меня в самое ближайшее время.
В конце концов мы договорились. Я был назначен на должность
разъездного корреспондента для специальных поручений.
Прощаясь со мной, Черняк сунул мне в руку какой-то билет и сказал:
- Приходи сегодня непременно.
Это было приглашение редакции "Звезды" на вечер-встречу с известным
летчиком Шелемехой. Этого летчика я когда-то очень близко знал. Мы
начинали вместе: он - свою летную службу, а я - работу корреспондента. Не
раз я летал с ним на самолете во время парадов и демонстраций в маленьком
городе, где я тогда жил, а он заканчивал авиационную школу.
Вот почему я так поспешил вечером на эту встречу.
Нужно сказать, что незадолго до этого Шелемеха установил новый рекорд
скорости, пролетев за пятнадцать часов из Москвы до Владивостока. Теперь
славного летчика чествовала вся страна. Рассказывали, что он получает
бесчисленное количество писем, телеграмм, сотни букетов, тысячи
приглашений на разные предприятия, в клубы, университеты, города; его
просили о свиданиях, интервью, автографах.
Шелемеха отвечал, что каждого рад видеть, хотел бы всюду выступить,
но не может этого сделать, так как сутки имеют только двадцать четыре
часа.
В редакцию "Звезды" летчик приехал, очевидно, только потому, что там
собрались его самые близкие друзья - конструкторы самолетов, а также
весьма им уважаемые математики и физики.
Можно представить себе мою радость, когда летчик сразу же узнал меня,
крепко пожал мне руку и выразил Черняку благодарность за встречу со старым
другом. Моя особа приобрела в глазах присутствующих соответствующий вес, и
мне перепала какая-то частица общего внимания. Я догадывался, что одной из
причин радости Шелемехи от встречи со мной была та неловкость, которую он
ощущал перед собравшимися профессорами и академиками. Но я не мог надолго
спасти его от внимания известных ученых. Да вскоре он и сам убедился, что
они не страшны, и охотно вступил с ними в беседу.
Вечер проходил, как и все такие вечера, очень интересно для
присутствующих, радостно и хлопотно для организаторов и немного
утомительно для героя, который все время был в центре внимания.
Провозглашая тост за рекорд Шелемехи, Черняк, улыбаясь, сказал:
- Я хочу предупредить, что вашему рекорду угрожает недолговечность.
Вчера мы получили письмо от одного из наших читателей, школьника. Он
сообщает, что у него есть проект, как провести нагруженный поезд из Москвы
во Владивосток за восемь часов.
Громкий смех покрыл слова редактора. Шутка всем понравилась.
- Что ж, - тоже смеясь, ответил Шелемеха, - тогда я провозглашаю тост
за автора этого проекта и надеюсь, что, когда он вырастет и станет
инженером, он осуществит свое намерение.
После шампанского, когда все почувствовали себя необыкновенно весело
и свободно, беседа совершенно утратила свой официальный тон; гости
разделились на группы. В одной шел разговор об авиации, в другой спорили о
политике, в третьей обсуждали какие-то новости. Черняк, показывая мне то
одного, то другого гостя, называл его и коротко сообщал о нем все, что, по
мнению редактора, должен был знать сотрудник "Звезды".
Мое внимание привлекла группа гостей, где спорили особенно резко. В
центре этой группы находились двое молодых людей. Один, худощавый,
небольшого роста, очень подвижный, говорил энергично и подкреплял свои
доводы широкими жестами и выразительной мимикой. Второй, гораздо выше
своего собеседника, с лицом, которое явно портили большой нос, крепко
сомкнутые губы и хмурое выражение, вел себя спокойнее, но, очевидно, ни на
какие уступки своему противнику не шел. Возле них стоял уже знакомый мне
сотрудник редакции Догадов и внимательно прислушивался к спору. Время от
времени в разговор вмешивался вооруженный большими очками старый человек.
- Кто эти люди? - спросил я Черняка.
- Это молодые инженеры, приятели, давно не виделись, а вот
встретились и о чем-то поспорили. Маленький - это инженер Самборский,
электрик. Конструктор нескольких новых аппаратов для шахт. Теперь он
работает в одной из лабораторий академика Саклатвалы. Высокий - инженер
Макаренко, большой мечтатель, очень упорный человек, хотя и не совсем
последовательный. Он начал учиться в университете на физико-математическом
факультете, потом перешел на геологический, а закончил горный институт.
После окончания института его послали строить шахты в Иркутском угольном
бассейне. Там он показал чудеса в области подземного строительства, и в
узком кругу высококвалифицированных специалистов на него смотрят как на
новую звезду. Но так зарекомендовав себя, он при первом же случае оставил
строительство шахт и приехал сюда, к Саклатвале, с проектом туннеля между
Симферополем и Ялтой.
- Так это о нем и его проекте я должен писать?
- Да, да. Только пока ты ему об этом ничего не говори. Завтра или
послезавтра мы поговорим с ним специально.
- А кто этот маленький старичок в очках, который как будто хочет их
помирить? - спросил я.
- Это бывший их учитель, ныне профессор ботаники Довгалюк.
- Профессор Довгалюк? Тот самый? Известный своими экспедициями?
- Да... Кажется, он идет к нам. Сейчас я тебя с ним познакомлю...
Старичок действительно подошел к Черняку, и тот представил меня ему.
Профессор приветливо пожал мне руку и, отвечая на вопрос редактора,
сказал:
- Не могут прийти к согласию относительно эффективности
электроустановок на шахтах. Эти их споры - вечная история! В школе,
бывало, доходило до драки... А я к вам, Антон Павлович, с просьбой.
- Пожалуйста, Аркадий Михайлович.
- Покажите мне письмо юного корреспондента, о котором вы упоминали,
когда провозглашали тост.
- Снова в поисках молодых талантов? Только там нет ничего
заслуживающего внимания.
- Ну что ж, посмотрим. Вы только покажите письмо.
- Попробуем разыскать, если оно не погибло в редакционной корзинке.
Мы ведь сохраняем только письма, имеющие какую-нибудь ценность... Товарищ
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг