валюте на дороге не валялись...
-- Я знал, что мы договоримся, -- Мистер Хабиб широко улыбнулся. -- А
жалоба ваша совершенно никому не нужна, ведь правда? -- Он изящным движением
схватил наполовину исписанный листик бумажки, щелкнул зажигалкой, и
аккуратно засунул догорающий листик в цветочный горшок.
Хозяин моей гостиницы оказался фантастическим человеком. Он довольно
прилично говорил по-русски и, как выяснилось, закончил Оксфордский
университет и еще в Москве какую-то военно-бронетанковую академию. В Лондоне
мистер Хабиб преимущественно сдавал комнаты богатым арабским шейхам, которых
лечили и оперировали английские медики. Дело это, по его словам, было крайне
прибыльным...
Итак, мистер Хабиб накормил меня чем-то экзотическим и густо
наперченным, бумажка в сто фунтов стерлингов хрустела в моем кармане, а
мальчик Дэвид нес один из моих чемоданов по улице Королевские Ворота. Второй
чемодан нес я сам, удивляясь обилию скаутов.
Вся улица была забита туристическими автобусами, у перекрестка стояли
две полицейские машины с мигалками, и море скаутов вливалось в мрачноватое
пяти- или шестиэтажное здание красного кирпича с чьей-то гранитной
непропорциональной фигурой, торчащей у входа. Бородатый этот каменный
старичок до боли напомнил мне изрядно постаревшего и отрастившего бороду
дедушку Ленина, но разбираться с происхождением скульптуры мне было некогда.
"Baden-Powell House" - прочел я у входа. Баден-Пауэлл, так
Баден-Пауэлл, имя это мне тогда ничего не говорило. Внутри было невозможно
протолкнуться, пахло подгоревшей жареной рыбой, и, одновременно,
физкультурной раздевалкой из моего далекого школьного детства. Дэвид
решительно рассекал скаутов моим советским чемоданом, напоминая мне атомный
ледокол "Ленин" в Арктике, и вскоре мы оказались у регистрационной стойки.
-- Кэвин, мы от Хабиба, -- прошептал Дэвид.
-- Понял, скорее за мной, и ни о чем не спрашивайте, -- за стойкой
стоял худощавый, плохо выбритый парень с выпуклыми глазами на узком лице,
одет он был в шорты, а длинная шея с выпирающим из нее кадыком была обвязана
серым галстуком. Парень нахлобучил на голову серую скаутскую пилотку и сразу
же приобрел совершенно бандитский, заговорщический вид.
Кэвин провел нас на какую-то пожарную винтовую лестницу. Взбираться по
ней было тяжело, и, когда мы уперлись в обитую железом дверь, я с трудом
перевел дыхание.
-- Стойте! -- Кэвин приложил палец к губам. -- Сейчас, я посмотрю, нет
ли этих идиотов из отряда безопасности. -- Он осторожно приоткрыл дверь и
выглянул в коридор. -- Уфф, -- он судорожно замахал рукой, -- скорее,
скорее!
Не понимая, что происходит, я побежал за ним по коридору, задевая ногой
за чемодан, и оказался в маленьком пенале, напоминающим камеру
предварительного заключения.
-- Вот ваш ключ, и еще: будьте осторожны. -- Кэвин подмигнул мне.
-- Спасибо, -- я совершенно утратил чувство реальности, и сунул Кэвину
и Дэвиду каждому по пять фунтов, которыми они остались крайне довольны.
Комнатка моя оставляла желать лучшего. Двухуровневая деревянная койка у
стены, рассчитанная на недоростков лет двенадцати, грязно-серое одеяло с
комками слежавшейся шерсти, и колючая, набитая чем-то похожим на солому
подушка. Около кровати стояла тумбочка, на которой лежали две книги: библия
и иллюстрированная биография лорда Баден-Пауэлла, основателя скаутского
движения.
Книжку эту я из любопытства раскрыл, и тут же захлопнул. Дело в том,
что на первой странице я прочел английский перевод любимого мной
стихотворения "Когда был Ленин маленький, курчавый, молодой".
"When Lord Baden-Powell was a little curly kid..."
Надеюсь, вы меня поймете. Продолжать чтение было выше моих истощенных
душевных сил. К тому же, и обстоятельство это расстроило меня больше всего,
в номере не было ни туалета, ни душа. В недоумении я выглянул в пустой
коридор, и прижимаясь к стенке, занялся поисками жизненно необходимого
места. Туалет вскоре был обнаружен, он был точной копией нашего школьного
туалета из моего детства, разве что на стене надписи были на английском
языке, и унитазы были почище.
Душа я так и не обнаружил. Вместо него в самом конце коридора
располагалась одна-единственная ванная с британской пробкой, в которой по
очереди плескалось подрастающее поколение. Надо ли говорить, что стенки этой
ванной были покрыты юношеским склизким мутно-бежевым мыльным налетом,
заставившим меня брезгливо содрогнуться.
Ну, хорошо. Тем не менее, мне уже здорово хотелось есть. К тому же,
хорошо было бы прогуляться по вечернему Лондону, свернуть на боковую улочку,
спуститься в подземный переход, и добраться до Пикаддили. Пройти его
насквозь, заглянуть в китайский квартал, свернуть на Оксофрд-Стрит...
-- Внимание, скауты Великобритании! Внимание!
От неожиданного, хриплого звука громкоговорителя, я вздрогнул и
заметался по своей комнатке.
-- Вам выпала великая честь собраться в доме основателя нашего
всемирного движения, лорда Баден-Пауэлла! Тысячи ваших сверстников во всех
странах мира, в бывших Британских колониях, в Индии, Палестине, Австралии и
Новой Зеландии, на героических Фолклэндских островах, могут только мечтать
оказаться в этом месте, святом для всех скаутов...
-- Маму вашу, куда я попал, -- я судорожно начал искать спрятанную
радиоточку. Надо признаться, что эта реакция была у меня профессиональной,
много лет назад я проходил студенческую практику на Московском узле сетевого
радиовещания.
Куда там... Громкоговоритель был надежно спрятан где-то за обшивкой
вентиляционного отверстия, и я решил смыться из своего временного места
обитания.
В коридоре было пусто, так что все шло хорошо, за исключением того, что
дверь, ведующая на пожарную лестницу, была заперта. Чертыхнувшись, я нажал
на кнопку вызова лифта, и, убедившись в том, что оказался единственным
пассажиром в тускло освещенной кабинке, уже начал было успокаиваться, как...
Ну конечно же, мне нужно было в "Лобби", к заветной двери, ведущей на
улицу "Королевские Ворота". До чего же медлительным был этот лифт...Миновать
пять этажей мне не удалось, на втором из них ( О, судьба-злодейка! ) двери
открылись, и в кабинке возник дьяволенок в полной скаутской экипировке.
-- Хэлло, мистер, -- приветствовал он меня до боли знакомым пионерским
салютом. -- Вам в актовый зал?
-- Добрый вечер, -- в недоумении развел я руками. -- Нет, мне на выход.
-- Интересненько, -- на прыщавом лбу отрока отразилось подобие мысли.
-- Очень даже интересненько...-- А почему вы не идете на нашу традиционную
вечернюю молитву? А я вас и на утренней молитве не видел!
-- Простите, -- Мне стало не по себе.
-- И еще, почему вы не в форме? В нашем доме! Как вы смеете! Неужели у
вас нет ни капли уважения к памяти лорда Баден-Пауэлла?
-- Молодой человек, -- заметил я. -- Вы меня с кем-то спутали. Я
никогда не был скаутом, и попал сюда случайно. К тому же, я не верю в бога,
мне просто хочется погулять по вечернему Лондону...
-- Вы-- иностранец! Я сразу понял, -- на лице моего спутника появилась
хищная гримаса. -- Вы -- иностранный шпион! Какие секреты нашего движения вы
разнюхиваете?
-- Да, -- устало согласился я. -- Я -- иностранец. Более того, я
приехал из России. И в этот вечерний час мне хочется есть, и еще, я не имею
ни малейшего понятия о вашем движении, и ...
-- Из... Из... Росс... -- Глаза моего случайного попутчика остекленели
от ужаса, он попытался что-то сказать, но инстинктивно вжался в угол, приняв
оборонительную позу. Тут двери наконец открылись, и я, не в силах побороть
искушения, отдал прыщавому патриоту скаутско-пионерский салют, и, злорадно
хохоча, выбежал на улицу.
Хорош был вечерний Лондон. Светились витрины магазинов на знаменитой
Оксофрд-Стрит, доносились экзотические запахи пряностей из Китайского
квартала... Я еще не знал, что этот вечер станет последним вечером моей
иллюзорной свободы в столице Великобритании.
Я возвращался в гостиницу около полуночи, и заподозрил неладное за пару
переулков до дома имени лорда Баден-Пауэлла. В этот ночной час улицы были
уже почти пустыми, только из частных клубов вываливались разогретые
джентельмены с красными лицами и подпитые представители "золотой молодежи".
У соседнего дома располагался маленький иранский магазинчик, и на прилавке,
освещенные яркой лампочкой, были горой навалены фрукты-овощи. Тут что-то
ностальгическое неожиданно впечаталось в сознание, и вызвало череду
ассоциаций. Мне лет одиннадцать, скоро Новый Год, холодно, ночь, метель,
остановка троллейбуса, сетки с апельсинами, смолистый запах, и черные,
ромбообразные этикетки "Яффа".
Я подошел к прилавку поближе. "Яффа" -- гласила знакомая мне до боли
черная этикетка. "Product of Israel" - гласила желтая бумажка, приклеенная
чуть пониже. Оказывается, я сам того не зная, вырос на израильских
апельсинах.
Хозяин магазина, дремлющий на стуле около прилавка, приоткрыл один
глаз, оценивая шансы на то, купит ли этот полуночный посетитель апельсин, и
тут на улице послышался топот, а потом затрещали ветки кустов.
Я выронил апельсин и вздрогнул. Все-таки, время было позднее, а
паспорт, авиационный билет и деньги я носил в нагрудном кармане.
На улице стало тихо, я пожал плечами и быстрым шагом пошел в сторону
гостиницы. И снова затрещали ветки за спиной...
Тут мне стало жутко, и, каюсь, я побежал, разбрызгивая редкие лужицы на
мостовой своими длинноносыми ботинками, купленными в универмаге "Москва". И
только, когда из красной телефонной будки на меня уставились три пары глаз,
заканчивающихся с одной стороны пилоткой, с другой- галстуком, и замигал
фонарик, а с третьего этажа дома Бадена и Пауэлла вместе взятых,
встрепенулся ему в ответ лучик света, мне стало смешно, и я начал бесстыдно
ржать, чем привел юных разведчиков в полное недоумение.
До номера я добрался под конвоем пяти юных скаутов, запер дверь на
цепочку, и, смеясь и одновременно чертыхаясь, кое-как устроился на скаутском
ложе, решив завтра же устроить скандал усатому мистеру Хабибу, и даже
вернуть ему сто фунтов...
Как же я был наивен. Мистер Хабиб, как выяснилось, покинул Лондон на
несколько дней. К тому же, Дэвид, говорящий на Кокни, накрашенная девица и
наглый менеджер Майкл куда-то испарились. В гостинице теперь заправляли
делами мрачного вида женщины весьма пожилого возраста, объясниться с
которыми было просто-таки невозможно. И я оказался один на один с
озверевшими от полового созревания подозрительными британскими пионерами.
Для слежки за мной были мобилизованы наиболее сознательные
представители скаутского движения. Толстые и худощавые, высокие и низенькие,
они следовали за мной по улицам, вскакивали в вагоны подземки, заглядывали в
мою тарелку. Двое из них даже торчали около дверей аудитории Имперского
Колледжа, в которой проходил научный семинар, тщательно симулируя
любознательность, присущую молодому поколению. Надо признаться, что они чуть
ли не до слез растрогали молодцеватого профессора с окладистой седой
бородой, который воспринял моих конвоиров как признак духовного оздоровления
Англии и растущей популярности его научных свершений (он в то время и
вправду был знаменит). Разубеждать его я не стал, как-то неудобно было....
Все это начало выводить меня из себя. Я не мог спокойно вернуться в
гостиницу, даже сходить в туалет. Я не принимал ванной и не чистил зубы. Я
стал желчен и мизантропичен. Я избегал завтраков в скаутской столовой,
забитой патриотическими юнцами, на завтрак мне приходилось съедать кекс в
маленьком продовольственном магазинчике на соседней улице, запивая его
молоком и наблюдая, как по улице нетерпеливо прогуливаются два толстеньких
розовощеких мальчика в шортах, бросая на меня подозрительные и весьма
недружелюбные взгляды.
Так прошли четыре дня, и я не выдержал, решив все-таки пожаловаться в
Королевское общество. За мной там присматривал усатый джентельмен по имени
Скотт, который наверняка по совместительству был агентом Британской
разведки. Впрочем, Скотт, должно быть, был уверен, что меня завербовало КГБ.
-- Ну что же вы нам раньше не сказали, -- разливался соловьем Скотт. --
Мы только что получили дополнительные средства, не хотите ли вернуться в
гостиницу "Кобург"?
-- Хочу, ужасно хочу, -- чуть не заплакал я, вспомнив джентельменов с
сигарами и дам в длинных вечерних платьях, а также ресторан, в котором
жильцам подавали английский завтрак, почему-то называемый континентальным:
блестящие сковордки с шипящими сосисками, апельсиновый сок, яичницу и
кофе...
-- Извините еще раз, -- сухо кашлянул Скотт. -- Мы же думали, что вам
будет ближе добираться до работы....
Жизнь, как мне показалось, налаживалась. Тем более, что вечером я удрал
от своих преследователей, оторвавшись от них на пересадке в метро. По этому
поводу я, беззаботно посвистывая, выпил пива в баре недалеко от Лондонского
Университета с симпатичным аспирантом Джорджем, потом прогулялся с ним до
вокзала Виктория, там располагалась его квартира. В квартире этой я
познакомился с его худенькой большеглазой женой, выпил у них в гостях еще
немного виски, затем добрел до метро, вылез на станции "Кенсингтон". К
своему удивлению, дойдя до иранско-афганского магазина "Калашников", на
витрине которого висели хорошо знакомые мне автоматы, я не обнаружил ни
одного разведчика-пионера. Затем я прошел мимо паба с леденящей душу
надписью "Последняя Таверна перед Альберт-Холлом", свернул направо...
Вот как они мелькнули эти патриоты, стайкой у перекрестка. Ха-ха,
сегодня меня здесь не будет! Взвейтесь кострами, синие ночи!
Будучи слегка пьян, и не в силах удержаться от дьявольского искушения,
я скорчил страшную рожу полненькому, покрытому веснушками мальчугану,
который сопровождал меня в лифте, с удовлетворением заметив, что на лбу его
выступили капли пота...
О, святые правозащитники! Что сделали эти чертовы бдительные
прародители пионеров с моими вещами? С копиями статей, любовно собранными в
библиотеке Императорского Колледжа? С синтетическими рубашками фабрики
"Большевичка", с моим парадным болгарским пиджаком в мелкую клеточку...
Все мое имущество было разворочено, частично изрезано ножницами, и
густо полито чернилами.
И тут нервы мои сдали. Меня уже не волновало, что скажет советское
посольство, что напишет реакционная английская пресса, я был полон жажды
отомщения. Открыв дверь, и увидев шпиона, невзначай слоняющегося в коридоре,
я издал победный рык, и, скрючив пальцы в предвкушении добычи, бросился в
его сторону, сам удивляясь собственной прыткости.
-- Мама, -- Зарыдал скаут, когда я поймал его за галстук. --
Мистер-коммунист, пожалуйста, не убивайте меня. Я больше не буду. К тому же,
мой папа - потомственный рабочий-сталевар.
-- А кто безобразничал в моей комнате!
-- Это не я, это наш командир, Питер..... Не бейте меня, дяденька...
-- Где он? -- Прорычал я, оскаливаясь.
-- Я не знаю, -- заплакал мальчик. -- Я больше никогда не буду,
мистер-коммунист. Честное скаутское!
-- Сдался ты мне, -- прошипел я. -- Я плохо переносил детский плач,
жажда немедленной и безусловно кровавой мести начала отступать, и я
благоразумно решил написать жалобу администрации.
Что я и сделал. Администратор гостиницы долго говорил по телефону с
командиром скаутского отряда, тот звонил в какой-то штаб, и, естественно,
выяснил, что я пребываю в гостинице не вполне законно. Впрочем, нашлась
какая-то квитанция о моем вселении в дом Баден-Пауэлла, и меня клятвено
обещали уведомить заказным письмом о принятых в среде скаутов дисциплинарных
мерах... И даже возместить убытки.
Скаутское движение осталось моим вечным должником. Убытков мне не
возместили, даже не прислали письма о принятых мерах, как-то порке розгами
чересчур активизировавшихся школьников. Вообще-то, я отхожу довольно быстро,
и, решив не осложнять и без того непростые отношения между Москвой и
Лондоном, я успокоился. Тем более, что в новом месте обитания я был окружен
вполне приличными людьми. С глубокомысленным видом шурша страницами "Таймс",
они кушали с утра сдобные булочки и хлопья с молоком, запивая их кофе и
апельсиновым соком. Они придерживались позиции невмешательства в дела
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг