ющимся разноцветными огнями зале, гремела выставка. По соседству однов-
ременно проходила какая-то конференция, и я вспомнил о том, что в свой
первый приезд в Америку я делал доклад именно в этом здании. С тех пор
уже прошло почти два года, и тени ученых мужей в пиджаках окончательно
рассеялись.
В зале, освещенном ярким светом ламп и прожекторов, пульсировала гро-
мадная промышленная феерия. Возле стендов многочисленных компаний, ус-
тавленных цветными плакатами, металлическими, пыхтящими клапанами и пах-
нущими горячей смазкой машинами, толклись заинтересованные господа, все
как один в пиджаках и в белоснежных рубашках с яркими галстуками. Китай-
цы, совершенно неотличимые друг от друга, невысокие, в одинаковых серых
костюмах, японцы, индусы в чалмах, немцы с шипящими интонациями, амери-
канцы, вся эта бурлящая толпа толкалась, выхватывала со стендов проспек-
ты, задавала иногда глупые, иногда осмысленные вопросы, жевала жева-
тельную резинку, пила кока-колу и шумела ровным, мерным и одинаковым гу-
лом, в котором смешивалась воедино разноязыкая речь.
Возле стенда Пусика, абсолютно не отличающегося эстетическим оформле-
нием витрин, происходило что-то невероятное. Стенд сразу же бросался в
глаза белыми, несвежими и слегка помятыми занавесочками, неровно, от ру-
ки написанным плакатом и несколькими небрежно подвешенными к стене об-
ложками патентов, когда-то выданных Ефиму Пусику. Серые коробки с над-
писью "Pusik" выглядели столь же неэстетично и напоминали армейскую ра-
диостанцию времен Второй мировой войны, которую мне приходилось включать
во время обучения на военной кафедре.
Огромная толпа, будто в старые времена в Москве, когда в опустевший
обувной магазин вдруг забрасывали итальянские сапоги на меху, ревела
вокруг этой маленькой будочки, жадно вглядываясь в зеленые огоньки, све-
тящиеся внутри одинаковых серых ящиков, и пытаясь выведать хоть крупицу
новой информации о таинственных системах.
На стенде стоял Леонид, помаргивающий глазами и суетливо объясняющий
потенциальным заказчикам свойства удивительных коробок. Рядом располо-
жился Борис, в стандартной полосатой рубашке без галстука, с немигающим
взглядом из-под очков и с громовым голосом, внушающим уважение к коман-
де, создавшей электронное чудо. Чуть сбоку с важным видом суетился Анд-
рей, одевший по особому случаю тройку с галстуком.
Сцена эта вызывала ревность у благообразных господ, скучающих возле
просторных стендов своих компаний, оборудованных профессиональными деко-
раторами. С потолка этих стендов на невидимых ниточках свисали и покачи-
вались электронные системы, лазеры подсвечивали необычными красными и
зелеными лучами удивительные изделия, блестящие, отражающие своими поли-
рованными боками огромный зал, совершающие сложные манипуляции механи-
ческими конечностями и издающие из своих глубин космические электронные
звуки. Но все эти атрибуты действовали только на простаков, и толпа про-
должала бушевать возле неприглядного стенда с неровной надписью "Pusik".
Мне было скучно. Я уже ответил на многочисленные вопросы ничего не
понимающих посетителей, обменялся с ними визитными карточками и с
грустью смотрел на бурлящее вокруг море людей и на розового от гордости
и удовольствия Андрея.
Откуда-то из глубины ярко освещенного зала выплыли академик с Олегом,
усталые, несущие в руках пачки глянцевых проспектов. Они остановились
около стенда, положив проспекты на краешек стола и перевели дух. При их
появлении Борис недружелюбно сжал губы и напустил на себя еще более
грозный вид, а Андрей немедленно покраснел и с недовольным лицом подско-
чил к ним.
- Я вас очень попрошу не стоять около стенда! Вы загораживаете нашу
продукцию от потенциальных заказчиков.
- Да, да, извините, - академик начал судорожно запихивать проспекты в
портфель.
- И еще, - Андрей поморщился и перешел на шепот. - Что вы вообще де-
лаете на этой выставке? Вам необходимо заканчивать свой проект, а не
глазеть по сторонам. И пожалуйста, прекратите разговаривать по-русски,
это неприлично! Вы подрываете наш авторитет. Я уже не говорю о том, что
у вас вид какой-то непритязательный... - Он с неодобрением посмотрел на
академика, скользнув глазами по закатанным рукавам его рубашки.
Я с грустью посмотрел вокруг. "Господи, хоть бы увидеть одну симпа-
тичную женскую фигурку, на которой мог бы отдохнуть взгляд", - подумал
я, бросив взгляд на искривленное лицо Бориса.
С этим делом в знаменитой долине было напряженно. Изредка в проходя-
щей мимо меня толпе мелькали женщины. Почему-то глаз совершенно не за-
держивался на местных представительницах женского пола. Высокие или низ-
кие, полные или худенькие, они непременно имели какой-то неприступный,
независимый и жесткий вид, напоминая ободранных голодных кошек, только
что вылезших из лужи с мазутом. У них были одинаково безобразные муску-
листые ноги и туповатый, совершенно непривычный, подернутый какой-то
синтетической пленкой и не обладающий ничем женским взгляд. За два года,
проведенных в Америке, я мог по пальцам пересчитать те случаи, когда
встреченные женские лица обладали мягкостью черт, внутренним светом и
нежностью, и почти во всех случаях обладательницы этих лиц оказывались
иностранками.
Однажды я с удивлением увидел в каком-то магазине прекрасное, одухот-
воренное женское лицо, всмотрелся в него и услышал французскую речь.
Другой случай произошел в самолете, когда я летел в Нью-Йорк по делам.
Передо мной в очереди на посадку стояла красавица, тонкая, с точеными
чертами лица, она наклонялась, чтобы переставить чемодан. Тонкий стан ее
сгибался и выпрямлялся, она поправляла свои заложенные за уши волосы та-
ким грациозным и женственным движением, что от ее облика невольно захва-
тывало дух. Девушка вдруг поймала мой взгляд и улыбнулась, прочитав мои
мысли. Она обратилась к женщине постарше, возможно, своей матери, стояв-
шей рядом с ней, и сказала что-то по-итальянски, со смехом показывая в
мою сторону. "Американо", - услышал я и смутился, улыбнувшись в ответ.
Я еще раз посмотрел на толпу и вышел в коридор. Вдалеке шумела конфе-
ренция, и из большого зала время от времени доносились рукоплескания,
свидетельствующие об окончании очередного доклада. Жизнерадостные люди
сновали взад и вперед, то выскакивая из зала в холл, что-то обсуждая,
обмениваясь публикациями, то снова забегая внутрь, чтобы послушать оче-
редного выступающего. Я подумал о том, что когда-то и сам принадлежал к
таким, непривычным к производственному конвейеру и раскрепощенным людям,
достал из кармана мелочь и направился к автомату с призывно манящими,
покрытыми инеем банками кока-колы и лимонада, мерцающими за стеклянными
дверцами.
Вдруг я почувствовал, что наступила тишина. Бурлящая вокруг меня тол-
па застыла, будто на мгновение выхваченная из темноты яркой фотографи-
ческой вспышкой. Где-то вдалеке, среди моря одинаковых серых мужских
костюмов, мелькнула аккуратная женская головка, плавное движение, едва
различимый силуэт, такой желанный, неправдоподобный, будто сны, иногда
навещающие меня. Как загипнотизированный, я, ничего не видя перед собой,
бросился туда, к высоким дверям, в которые вошла незнакомка.
- Ты куда? - на пути у меня откуда-то возник Андрей. - Тебя все ищут,
у нас заказчики на стенде хотят с тобой поговорить!
Я с досадой понял, что толпа вознобновила движение и снова начала гу-
деть.
- Ширинку застегни, - зло буркнул я, так как неожиданно заметил, что
бывший правозащитник в добротной тройке, отгонявший людей от стенда ком-
пании и делавший им выговоры по поводу непритязательного внешнего вида,
забыл застегнуть брюки. Из них игриво торчал наружу кончик правильной
полосатой рубашки.
- Фу ты, черт! - прошипел он, судорожным движением заслонил штаны
глянцевым рекламным проспектом и шарахнулся в сторону.
Я с досадой смотрел туда, где мелькнул тоненький силуэт, но видел
только колышащиеся, одинаково скучные и чужие, лысые, курчавые, рыжие,
черные и русые головы. Ничего не замечая вокруг и толкнув на бегу нес-
кольких посетителей, я кинулся к дверям в надежде увидеть ее.
"Она же была здесь, - думал я. - Нет, это не она, не может такого
быть. Чудес не бывает. Но эта головка, эти худые плечи... Обычный мираж.
Плод воображения."
Я был уже совсем у дверей и, приоткрыв их, проскользнул в темное
пространство зала. На бесконечных рядах стульев во мраке сидели люди.
Большой экран был ярко освещен, и стоявший на трибуне обладатель голоса
с сильным немецким акцентом водил указкой по множеству одинаковых квад-
ратиков, соединенных между собой паутинкой черных линий. Я всматривался
в темноту, но ничего, кроме неясных очертаний, разобрать не мог.
Раздались аплодисменты, зажегся яркий свет. Я растерянно пытался най-
ти незнакомку, но взгляд терялся среди бесконечных рядов. Свет снова по-
гас, и новый докладчик, на этот раз говорящий на смеси японского и анг-
лийского, начал безумно нудно что-то объяснять аудитории. От нетерпения
я почуствовал раздражение и ничем не обоснованную неприязнь к собравшим-
ся в зале. "Если это она или просто похожа на нее, то она должна, должна
быть где-то здесь, - думал я. - Я просто хочу увидеть это лицо, убе-
диться в том, что женщина, напомнившая мне о ней, носит бездарный синте-
тический пиджак, купленный в американском универмаге, что под глазами ее
уже проступают морщины, а губы намазаны наполовину съеденной помадой
ядовитого цвета".
Свет снова зажегся, я начал сканировать ряды кресел, и вдруг увидел
эту аккуратную женскую головку. Такая же тонкая шея и острые плечи были
у той, которую я когда-то целовал, и я смотрел на нее, с каждой секундой
находя все более знакомые черты. Голос здравого смысла, который еще ми-
нуту назад скептически измывался надо мной, становился все более то-
неньким, неуверенным и, исчерпывая все свои аргументы, затихал.
Неожиданно она подняла руку и поправила волосы все тем же движением.
Ее рука, с худыми и удлиненными пальцами, этот чарующий жест... У меня
перехватило дыхание.
И снова погас свет, но я уже впился взглядом в полумрак зала и не
сводил глаз с темного, расплывающегося силуэта.
"Обернись, обернись," - твердил я по-русски, часто дыша. Стоявший
возле меня мужчина восточного вида с черными, окладистыми усами удивлен-
но посмотрел на мое горящее лицо и на всякий случай отошел подальше.
Свет зажегся. Казалось, она почувствовала мой взгляд и обернулась.
Это была она, во всяком случаее ее точная копия. Я не мог не узнать это-
го лица, которое снилось мне ночами, с большими расширенными глазами, в
которых можно было утонуть, с тонкими губами. Я терялся в догадках и
вдруг понял, что она увидела меня и испуганно прикрыла лицо руками.
Она встала и как завороженная пошла между рядами кресел, глядя на ме-
ня. Длинная юбка подчеркивала движения ног, облегая ее фигуру. Мне каза-
лось, что я сплю наяву.
- Ты? - голос ее был все такой же, чуть хрипловатый, вызывающий забы-
тую, глубоко спрятанную боль. - О Господи, что ты тут делаешь?
- Живу... Помнишь, как в том старом анекдоте? "Чего, чего... Живу я
здесь, вот чего!" А ты откуда здесь взялась? - Я выдавил из себя это,
чувствуя, что с трудом могу говорить.
- У меня доклад... Я заканчиваю диссертацию. Уже несколько лет живу в
Париже. Странно... - ее расширенные глаза затуманились, и голос дрогнул.
- В Париже... - я никак не мог перевести дыхание.
- Я наконец вышла замуж... - Она криво усмехнулась.
- Поздравляю, - я ощутил боль.
- А ты?
- Я тоже женат.
- Я думала, мы никогда больше не увидимся... А у тебя появились седые
волосы. - Она внимательно посмотрела на меня. - И морщины.
- Это после войны в Израиле, ребенок все время срывал противогаз.
- Ты был там? Так я и знала... Теперь понятно, почему я тогда прили-
пала к телевизору, смотрела сводки последних известий.
- Ты что, думала обо мне?
- Иногда, - она грустно улыбнулась. - Совсем забыть тебя оказалось
непросто. Хотя я очень старалась.
- Ну, ты всегда была талантливой и добивалась своего. Мне это, кста-
ти, ужасно нравилось.
- Не волнуйся, мне это удалось... Но не до конца. - Она внезапно пог-
рустнела и на секунду замолчала. - Проблема была в том, что иногда ужас-
но хотелось с тобой разговаривать. Вначале я ругала тебя, себя, а потом
как-то привыкла.
- Мне иногда казалось, что я разговариваю с тобой...
- Как странно, - она побледнела, - как будто это все происходит во
сне.
- Ну, расскажи, как тебе живется. Тебе хорошо?
- Дурацкий вопрос. Почему ты спрашиваешь?
- Как тебе сказать... Я часто вспоминал о тебе.
- Ты вспоминал? Это очень благородно с твоей стороны... Ну, что тебе
рассказать? Тогда, когда мы расстались, было очень больно, потом рана
стала заживать. Понемногу... Со временем я стала другой, может быть, ус-
талой, циничной, не знаю... Ты меня, дорогой, слишком больно тогда ра-
нил.... Во всяком случае, я дала себе слово больше не отдаваться
чувствам и стараюсь этому следовать. Мне надо было как-то жить дальше...
- Париж, - повторил я, прислушиваясь к магии этого слова. - Я там так
никогда и не был. Набережная Сены с лавками букинистов, мосты с позоло-
ченными скульптурами, запах кофе, старого дерева, белая пыль бульва-
ров... Ну да, конечно, я забыл про Люксембургский сад, скамейки, фонта-
ны, оркестры, играющие около музеев. Вечером грузные владельцы мясных
лавок суетливо убирают свои кровавые лотки, а вертлявые мальчики пытают-
ся заманить прохожих в кабаре Пигаля. Дворец Инвалидов подсвечен прожек-
торами, на узких улочках шумит толпа, художники на Монтмартре предлагают
написать портреты туристов, и внизу мерцают огни.
- Как у тебя это получается? - Она вздрогнула. - Как будто это ты там
живешь, а не я.... Ну да, так оно все и выглядит, день изо дня. Я люблю
этот город, в нем хорошо дышится... Ну, а как ты живешь?
- Болтаюсь по свету... Зачем-то уехал из Израиля, работаю здесь в су-
масшедшей русской компании. Починяю серые ревущие коробки...
- Как? А как же работа, твои идеи, ты весь горел этим, - она посмот-
рела мне в глаза.
- Я буду пытаться, но в Америке сейчас с наукой тяжело. Считай, что я
работаю в шарашке за право остаться здесь, да и сам не знаю, нужно ли
мне это?
- У тебя глаза уставшие. - Она вдруг протянула руку и провела ей по
моему лбу, пристально всматриваясь в лицо. - О Господи, - повторила она
хрипловатым подрагивающим голосом. - Это все-таки ты.
- Похоже на то. Бывает же такое... А я часто о тебе вспоминал.
- Ушел ты без особых сожалений, так что не рассказывай мне про свои
запоздалые муки совести, - губы ее скривились.
- Прости. Я, наверное, хотел что-то доказать самому себе.
- Ну что, доказал? Черт бы тебя побрал! Я тебя убить хотела!
- Убей... Ну, или скажи какую-нибудь гадость.
- Ты... - у нее снова задрожали губы. Неожиданно она пошатнулась,
присев на диванчик, и на ее глазах выступили слезы.
- Ну, не надо, пожалуйста, я тебя прошу, - я присел рядом с ней и сам
не заметил, как начал гладить ее по голове.
- Что же ты наделал, милый, - ее бил озноб, и на нас уже начали обо-
рачиваться.
- Пойдем погуляем, - предложил я.
- Да, сейчас. - Она встала и нетвердой походкой прошла несколько ша-
гов. - Здесь у вас есть какие-нибудь кафе, где можно посидеть?
- Мак-Дональдс, - пошутил я. - Тебе нравятся простые, грубоватые
толстые мексиканцы и колющиеся наркотиками школьники?
- Мне уже все равно, - она вдруг рассмеялась, и ее глаза засветились
лукавой искоркой. - Вот так кавалер, не видел меня много лет и ведет в
Мак-Дональдс.
- Хорошо, хорошо, здесь есть итальянский ресторан, в котором подают
плохо сваренные макароны, посыпанные какой-то зеленоватой дрянью.
- Пошли куда угодно, - голос ее неожиданно почерствел, и я почувство-
вал пустоту внутри.
Мы вышли на залитую солнцем площадь, и она достала из сумочки сигаре-
ты.
- Ты куришь? - с удивлением спросил я.
- Да, иногда много, - она странно скривила губы и затянулась.
- В Америке принят стерильный образ жизни, - я с увлечением развивал
эту тему, которая давала возможность говорить, не притрагиваясь к тому,
что тяжелым грузом лежало на сердце. - Курить нельзя, часто даже на ули-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг