- Свой. П-пропустить. П-пусть идет.
Меня отпустили, больно толкнув напоследок в спину, и я пошел на шум
голосов, доносящихся с проспекта Благородного Безумия, едва сдерживаясь,
чтобы не побежать. Все происходящее было и неприятно, и страшно, но еще
неприятнее и страшнее было осознавать, что причина всего этого, или часть
причины - ты сам.
Перед Управлением Неизбежной Победы, запрудив площадь и проспект,
студнем колыхалась толпа, накатывалась на освещенный мертвым светом
прожекторов портик, разбивалась о высокие ступени, оставляя на них
размахивающих руками лидеров. Меж колоннами метался в депутатской мантии с
мегафоном в руках Лумя Копилор. С помощью дюжих ребят в черных рубахах ему
удалось отбиться от наседающих, рожденных протоплазмой толпы, лидеров, и
он закричал срывающимся фальцетом:
- Предатели! Вы все предатели! Вы нарушаете указ басилевса и достойны
лишь презрения! Я плюю на вас!
Лумя и в самом деле плюнул в толпу, а потом быстро укрылся за спинами
дружинников. Он выкрикивал еще какие-то оскорбления, но и того, что было
сказано, хватило. Толпа взвыла, захлестнула ступени. Над головами
замелькали топорики. Меня затянуло в самую гущу давки и вертело как щепку
в водовороте. Вокруг хрипели, стонали, плакали и орали.
- Дави черных!
- Смерть клетчатым!
- Витус! Сюда, Витус!
- Ох, батюшки, что же вы...
- Оружие - народу!
- Они продались заморцам!
- Дави-и-и!
- Витус, Витус!!!
- Этого хватай, с мегафоном! Дави-и-и...
В то время как большинство рвалось ко входу в Управление, неподалеку
от меня образовался и стал шириться островок оцепенения. Люди там молча и
с выражением ужаса на лицах пятились назад, и скоро в центре
образовавшегося пустого пространства можно было разглядеть странное
заросшее рыжей шерстью существо с собачьей или похожей на собачью мордой.
Существо клацало зубами, затравленно озираясь по сторонам и выставив перед
собой длинные когтистые лапы. Человеческая одежда болталась на нем, как на
вешалке. Люди рядом со мной молчали, но я-то знал, кто это, я видел этих
тварей в разрушенных дзонгах и на буром плато. В тишине оглушительно
громко прозвучал мой шепот:
- Изрод.
Молчание и неподвижность длились еще не больше мгновения, а потом
людское море сомкнулось над тварью. Топтали без воплей и молодецкого
уханья, молча топтали, на совесть. Задние напирали на передних и не
видели, как со стороны улицы Святого Гнева вырулили и остановились
несколько грузовиков с пятнистым брезентовым верхом. Из кузовов быстро
выскакивали парни в десантных камуфлах, выстроились клином и по команде
врезались в толпу, с невероятной быстротой работая дубинками и ножнами со
штыками. Мне почудилось, что мелькнули в толпе островерхие шапки,
послышался свист сыромятных ремней, а потом плечи и поясницу ожгло огнем,
и все лица слились для меня в одно, орущее победный клич над поверженным
врагом.
Потом исчезло и оно. Я обнаружил себя сидящим на тротуаре у стены.
Левой рукой я обнимал дымящуюся урну с мусором, а в правой была зажата
бумажка с адресом. Мыслей не было никаких. Откуда-то из далекого далека я
безучастно наблюдал, как рослые парни в пятнистом гонят по улице рослых
парней в черном, какие-то зеленые бьют каких-то клетчатых, а несколько
женщин на углу топчут ногами визжавшую собачонку, приговаривая:
- Собака! Скотина! Из того же племени, на тебе, на, получай...
Собачонка вырвалась и метнулась в подворотню. Женщины с воплями
ринулись следом.
Господи! Я-то здесь зачем!
За что меня в этот сумасшедший дом?!
Я попал сюда случайно и не хочу оставаться. Это не мое, это не может
быть моим. Я ошибся, и Варланд ошибся.
Не мое!!!
Ешьте вы друг друга поедом, только не трогайте меня, мне нет до вас
дела. Жрите, чавкайте, отрыгивайте. Дайте только мне найти мое.
А мое - это Дом, тихий Дом на окраине поселка и шелест листьев по
вечерам, перешептывание звезд и запах ночных фиалок.
Мое - это глаза Вероники и уютное тепло очага.
Мое - это когда мне не мешают быть мной.
Я - единственный здоровый в этом больном мире.
Я нормален. Разве нет?
Я встал на ноги, опираясь спиной о стену. Мимо проплыл длинный
открытый лимузин. Лумя Копилор, небрежно придерживая баранку, скользнул по
мне невидящим взглядом и сказал сидящей рядом Сцилле-ламбаде:
- Как я их завел, а? Чистая работа. Лапонька, одерни юбку, я за
рулем.
Лапонька что-то промурлыкала и закинула ногу на ногу. Лимузин скрылся
за углом, сверкнув ведомственными номерами. Из подворотни вылетел
истошный, полный муки визг собачонки, заметался меж стенами и рухнул на
грязный асфальт. Женщины со смущенным видом расходились, украдкой вытирая
о стены окровавленные руки.
Не мое, не мое, не мое!
Но чем больше я себя убеждал, тем крепче становилась уверенность:
твое, приятель, как ни крутись - а твое. Пусть не все, пусть тысячная
часть, но - твое.
Я расправил смятую бумажку с адресом. Это было совсем недалеко, всего
два квартала.
Строфа 4
- Бриг <Летящий> вышел в море. Я был на капитанском мостике и до рези
в глазах вглядывался в горизонт, чтобы не оборачиваться на тающий позади
берег. А когда вернулся... В общем, ее уже не было. От органических ядов
не спасают.
Сгорбившись, зажав руки между коленями, он сидел за столом напротив
меня, по ту сторону свечи.
- А потом закрутилось, понесло. Гарем Ашшурбанапала, рабыни Великого
Рогоносца, фрейлины Солнечного короля...
Я не рассмеялась, потому что хотелось плакать. Но не от жалости.
- И <Риппербан>? - спросила я. - И <Улица Витрин>, и замок Дорвиль?
- И замок Дорвиль, - как эхо откликнулся он. - Много всякого... Я
метался из одного мира в другой и не находил потерянное. Ее и Дом...
- ...с шелковицей у порога?
- ...стоящий на краю поселка. Я знаю его до трещинки на щеколде у
калитки, до каждого сучка в половице...
- ...до голоса лягушки на пруду, до мозоли на лапке сверчка за
печкой?
Я едва сдерживалась. Издеваясь над ним, я издевалась над собой. Боги!
Великие матери-боги! Гея, Кибела, Астарта, Иштар! Пресвятая
дева-богородица! Дайте мне силы!
Я готова была разорвать его на части, сложить и опять разорвать. Он
меня не слышит! Для него есть только он сам!
Ему и в голову не приходит, что когда его, избитого скифами, дружки
бросили на обочине, я была той рабыней что перевязала ему раны.
Когда он, с ног до головы закованный в ржавое железо, носился с
оравой таких же сумасшедших по пустыне и едва не умер от жажды, я была
кочевницей, поднесшей ему чашку верблюжьего молока.
Когда он, оступившись на Гнилом Мосту, тонул, я была русалкой,
вынесшей его на берег.
Когда он дрожал от холода в идиотском уборе из орлиных перьев, я была
той скво, что пришла развести огонь в его вигваме.
Он меня искал, но не видел, что я всегда была рядом.
Господи! Какие же они все кретины!
Они хотят видеть нас слабыми, чтобы самим казаться сильными.
Они придумывают нас, чтобы искать.
Они...
Я согласна.
Я буду спотыкаться, чтобы он мог галантно поддержать меня под
локоток.
Я буду позволять похищать себя, чтобы он мог спасти.
Я подожгу дом, чтобы он смог вынести меня из огня.
Пусть так. Пройдет время, и он поймет, что мир рождают двое, он и я.
Ну разуй же глаза!
До него начало наконец доходить.
- Вероника, - тихо сказал он, узнавая. - Вероника.
- Да. Наконец-то, - сказала я. - Поздравляю. Все остальное - ерунда.
Главное - ты пришел.
- Я утром должен уйти, - сказал он. - У меня повестка.
Строфа 5
Она заплакала. По-настоящему, в голос; лицо сморщилось и стало
некрасивым. Размазывая слезы по щекам, она закричала, что никому я ничего
не должен, кроме нее.
Но теперь-то я точно знал, что должен. Я отвечаю за то, что вокруг
меня, я отвечаю за нее, я отвечаю за тот мир, который породил, я отвечаю
за все. И если есть хоть какая-то возможность что-то исправить, я должен
ее использовать.
А она кричала, что это не моя война, не нужна мне эта война, она
боится за меня и никуда не отпустит, и если бы здесь был профессор
Трахбауэр, он бы все объяснил.
Я попытался ее успокоить и объяснить, что никакого профессора
Трахбауэра не существует, она знает это не хуже меня, но в углу, где из
трубы на месте отвалившегося крана капала вода, сгустилось облачко не то
дыма не то пара и появился сам профессор Трахбауэр и сказал тихим грустным
голосом, забыв включить акцент:
- Есть два начала, две силы, правящие миром, - добро и зло, черное и
белое, Свет и Тьма, и люди - лишь зыбкая тень на границе их раздела. Все
наши войны суть часть одной большой Войны начал. Для Вселенной не важно,
кто победит в той или иной войне, важно что станет сильнее - добро или
зло, чего будет больше - Света или Тьмы.
Люди изобретают орудия убийства, пытаются понять тайны мироздания,
открыть его законы и использовать их для уничтожения себе подобных, а
может быть и всего мира. Люди стали настолько сильны, что могут сказать,
даже не понимая этого, свое слово в Войне начал. И мир вынужден
защищаться, он меняет свои законы. Ставшие на сторону Тьмы изобрели пушки,
ракеты и бомбы, а Свет ответил тем, что создал места, где пушки не
стреляют, бомбы не взрываются, а ракеты не взлетают. И кажущееся зло на
самом деле идет во благо миру. Люди еще не понимают, в какую игру они
вступили, не знают ее правил.
Злоба выгодна Тьме, она ее питает, и Тьма делает все, чтобы злобы -
ее пищи - было в мире больше. Мы создали, сгенерировали критическую массу
зла, и теперь оно обращается против нас, чтобы вызвать еще большее зло.
Теперь каждый из нас - поле битвы двух начал, и в стороне могут остаться
лишь те, кому наплевать на этот мир и на то, что с ним будет. Есть и
такие, ты их знаешь, они живут долго и счастливо, и умирают, когда им все
окончательно надоедает.
- Я не из них, мне не наплевать! - сказал я, и Трахбауэр горько
усмехнулся.
- Как знать. Не ты первый и не ты последний. Кто знает, какое из
начал победит в тебе. Ты хочешь идти на войну, драться со злом? Но не
станешь ли ты в этой войне сам носителем зла?
- Не стану.
- Благими порывами... Впрочем, смотри...
Ортострофа 2
Сверху было отлично видно, как вышедшие из Вечного Моря полчища
захватывали дзонги один за другим. Пленных в этой войне не было.
Город выдавливал из себя колонны добровольцев. Мерный топот
обреченных сотрясал измученную землю.
Лишаями расползались зеленые пятна заморов. Изроды и люди избегали
бывать там, потому что не стреляло в заморах оружие и нельзя было там
убивать.
Дзонг на холмистом плато был окружен, но люди еще не знали этого,
строили планы, проводили учения, ждали писем. В штабе закончилось
совещание. Офицеры потянулись к выходу, соблюдая субординацию и пряча друг
от друга глаза.
Когда за последним закрылась дверь, я тяжело опустился на стул,
стиснул распухшую от сомнений голову.
Свежие разведданные, если можно назвать разведданными те крупицы
информации, которые удалось добыть, не внесли ясности, не рассеяли
сомнений, но исподволь подводили к страшному выводу: настала очередь
Оплота Нагорного. Моя очередь.
Отлично спланированное и безукоризненно исполняемое тотальное
уничтожение, которым руководят ум и воля, превосходящие человеческие ум и
волю.
И я, легат Порота Тариад, за плечами которого сотни выигранных
сражений, бессилен что-либо изменить.
Я устал.
От ежедневных землетрясений, во время которых чувствую оскорбительную
слабость в коленях, дрожь в руках и не покидаю своего кабинета, чтобы
этого ее видели подчиненные.
От неправильной войны, когда самая совершенная техника без видимых
причин превращается в бесполезные груды искореженного железа.
От дурацких стрелометов, арбалетов, катапульт и мечей, от всей этой
музейной рухляди, поступающей на вооружение вместо отказывающих огнеметов,
ракет и танков.
Но не это страшит. Я знаю свой долг и исполню его, даже если
исчезнет, откажет, предаст все оружие и придется идти на врага с голыми
руками. Бывало и такое.
Страшит неизвестность.
И еще - эпидемия. Неизлечимая болезнь, выкосившая лучших офицеров и
десятки самых отчаянных ветеранов. Мгновенное помешательство, рассудок
отключается, и человек в слепой ярости бросается на окружающих, не
разбирая, кто перед ним. Лекарство одно - смерть.
Я устал от беспричинных изнуряющих приступов панического страха,
перемежающихся вспышками злобы, понимания своего бессилия и обреченности.
Но ум мой, мой веками тренированный ум военачальника, все еще продолжает
искать выход из лабиринта обстоятельств.
Иначе нельзя. В любое время в любом мире моей задачей было наведение
порядка железной руки. Так было всегда. Так должно быть и теперь.
Должно быть.
К войне готовились всегда. Знали, что рано или поздно она начнется.
Не с заморцами, так еще с кем-нибудь. Война не может не начаться, если к
ней готовишься.
И вот она началась, и выяснилось - не готовы. Враг оказался сильнее и
страшнее, чем ожидалось. Но для меня это ничего не меняет. Враг внутренний
или враг внешний, сильный или слабый - все равно от моего долга меня никто
не освободит.
Не вовремя! Как не вовремя все!
Я придирчиво оглядел свои ногти, успевшие отрасти с утра, тщательно
их обрезал. Нет, ко мне эта зараза не пристанет. Я умею, всегда умел
владеть собой. Уж я-то не потеряло контроля над рассудком. Проклятье!
Я вскочил со стула и заметался по кабинету, затягивая портупею.
Разведка и связь, глаза и уши любой военной машины. Обруби их, и...
- Катастрофа, - вырвалось у меня помимо желания. - Катастрофа...
В дверь постучали. Получив разрешение, вошел дежурный офицер.
- Слушаю, - не оборачиваясь сказал я, стараясь, чтобы голос звучал
ровно.
- Спешу доложить, мой легат, через пять минут землетрясение.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг