Стекла задрожали. В дверь заглянул дед Порота.
- Фу-у-ух, - облегченно выдохнул он. - Я думал, опять землетрясение.
Скверная это штука, терпеть их не могу.
Он прикрыл было за собой дверь, но снова распахнул и ткнул в мою
сторону бритвой:
- Нет, ты скажи, во времена Крутого Порядка разве были землетрясения?
Не было. Потому что - порядок. А сейчас?! А ведь я предупреждал, уж я-то
знаю, что говорю. Не впервой это на моей памяти. У атлантов так
начиналось, и в Лемурии, сам видел, своими глазами. Раз нет твердой руки,
значит разброд и бардак, а где разброд и бардак, там вся грязь наружу
прет, голову поднимает, а уж там и до изродов рукой подать. Ну уж тут-то я
промаху не дам! Порота Тарнад свое дело знает. Да, все забываю тебе
сказать, погорячился я тогда в харчевне старого Клита, ты зла не держи,
сам на рожон полез. Такие вот, братец, дела.
Дед Порота грузно протопал по коридору, зашумела вода в ванной. Я
опустился на жалобно скрипнувший диван и, дурак дураком, уставился в
стену. Динозавр тихо умирал, девица зазывно улыбалась.
Такие вот, братец, дела.
Я ничего не понимал. Ну, хорошо, говорил я себе. Успокойся. Вот ты и
узнал, что дед Порота тоже знает дорогу в Дремадор. Ты всегда это
подозревал, а теперь узнал точно. Что от этого меняется? Ничего. Твои
проблемы остаются только твоими проблемами, и решать их тебе.
Как же так? - спрашивал я у себя. - Варланд говорил, что все вокруг -
это я. И я ему поверил. Весь мир вокруг меня - это я. И Порота Тарнад -
это я. И Камерзан. И Дорофей. И Вероника. И даже Лумя Копилор - это тоже
я. Я родился, и родился мир. Я исчезну, и... Я не верил в заморцев, и их
больше нет.
Не так все просто, - возразил я. - Мир вокруг тебя - это ты. Ты
выходишь на улицу в хорошем настроении, и все вокруг улыбается. Ты зол - и
все готовы ринуться в драку. А потом? Что потом, когда ты сворачиваешь за
угол? Они - это ты, но ты уходишь, а они продолжают жить. Но они - это ты!
- Я всегда знал, что проживу тысячи жизней, но одновременно?! Значит,
все знают дорогу в Дремадор, но у каждого Дремадор - свой. И дремадоры эти
пересекаются, объединяются, образуют сложнейшее кружево, которое и
называется - жизнь.
Свеча меж двух зеркал. Зажги ее, и вспыхнут миллионы огней, погаси -
и...
Я обхватил распухшую голову руками. Так можно сойти с ума, или я уже
сошел с ума? Если взглянуть на то, что меня окружает, уже сошел.
Сумасшедший бог, который отвечает за все, но не хочет отвечать ни за что?
Ничтожный огонек в одном из тысячи зеркал, который хочет лишь одного -
чтобы не подул ветер и не загасил?
Кто я? За что отвечаю, а мимо чего могу спокойно пройти, потому что
это чужое?
Я вышел в коридор и позвал деда Пороту, у меня было что спросить. Он
не отозвался. В ванной и на кухне его не было, я постучал в его комнату и,
не дождавшись ответа, толкнул дверь. Деда Пороты тут тоже не было, зато
было много всего другого. Была здесь карта незнакомой местности с
воткнутыми в нее черными флажками и огромный ящик с песком для тактических
занятий. В углу грудой были свалены какие-то доспехи, мечи, щиты, поножи,
топорщились пики и сариосы и что-то еще, названия чему я не знал, а
островерхая побитая молью скифская шапка и черная рогатая каска с
полуистлевшим ремешком венчали эту груду железного хлама. У стены стоял
огромный оружейный шкаф и там жирно поблескивали смазкой пищали, мушкеты,
карабины, автоматы и винтовки с лазерными прицелами, а на оцинкованном
ящике рядом со шкафом стоял толстенький тупорылый пулемет с заправленной
лентой. На другой стене висел большой, в рост, портрет. Дед Порота на
портрете был в набедренной повязке из пятнистой шкуры, ликующе орал,
запрокинув к небу лицо, и потрясал огромной дубиной. Ногами он попирал
изувеченные тела.
Я вздрогнул и отвернулся.
За окном слышались командные голоса. Там маршировали по плацу и
выполняли упражнения с оружием и без, а за серыми приземистыми бастионами
тянулось выжженное солнцем холмистое плато с редкими чахлыми деревцами.
Я узнал это место: дзонг Оплот Нагорный в ненавистнейшем из миров
Дремадора.
На плечо мне опустилась тяжелая рука.
- Нравится? - спросил дед Порота.
Я обернулся и слова застыли у меня на губах. Дед Порота... впрочем,
назвать дедом этого гладко выбритого здоровяка никто бы не решился.
Десантная камуфла с нашивками легата туго обтягивала могучую грудь. Из-за
спины торчали рукоятки клинков в заплечных ножнах. Легат Порога Тарнад.
Я покосился на портрет, легат довольно ухмыльнулся.
- Да, - сказал он. - Это тоже я. Где нужна дисциплина и порядок, там
появляюсь я.
Он горделиво выпрямился и выпятил подбородок, а мне расхотелось его
спрашивать. Не нравился он мне таким выбритым, подтянутым и холодным.
Почудилось мне вдруг, что не в новенькой он десантной форме, а все в той
же пятнистой шкуре и с дубиной в руках.
Легат Тарнад отечески потрепал меня по плечу.
- Не напрягайся так, - добродушно сказал он. - Отлично тебя понимаю.
Молод, горяч, мысли всякие бродят. Это хорошо. А дурь, она в боях быстро
обжигается, там рассусоливать некогда. И не заметишь, как мужчиной
станешь. Сегодня у тебя последний вечер, напейся, девку какую-нибудь
подцепи, чтобы было что вспомнить на марше, а завтра с утра...
Он метнулся вдруг к ящику с песком, навис над ним, пристально
вглядываясь в крохотные домики, пушечки и человечков. Некоторое время он
что-то разглядывал, неразборчиво бормоча под нос, скрипел зубами, а когда
выпрямился, лицо его было перекошено злобой и вытянулось вперед, став
похожим на волчью морду.
- Так-с, опоздали, - прохрипел он. - Еще раз опоздали... К вечернему
землетрясению... Ну-с, господа, пора...
Он расправил камуфлу, сунув под ремень большие пальцы рук, вскинул
голову и, не замечая меня, вышел, чеканя шаг.
Так идут на параде. Или на эшафот под взглядами врагов, которых
презирают.
Неужели и это тоже я?
Я заглянул в ящик. Точно такой же был у нас в кабинете по тактике на
военной кафедре в университете. Песок и фигурки, сизый дымок с крохотными
язычками пламени над искусно сделанными укреплениями, огромный город
посередине песчаного острова. Я наклонился ниже, чтобы разглядеть детали.
Фигурки двигались! В ближнем ко мне углу ящика из лужицы, окаймляющей
песчаный остров, выползали машины, выстраивались клином и двигались,
плюясь искорками, на укрепления. Сопротивления они почти не встречали, и к
вечернему землетрясению все было кончено.
Ортострофа 1
Там, где был штаб, из-под обломков перекрытий и узлов рваной арматуры
еще огрызался короткими очередями пулемет; ему вразнобой и негусто вторили
развалины казарм и взрывы гранат наносили ущерб разве что наползающим
клочьям тумана.
Группами и поодиночке люди еще пытались как-то организовать оборону,
пробиться к ангарам с бронетранспортерами и застывшим на летном пятаке
винтокрылам.
Безумие отчаяния: с начала боя ни одной машине не удалось подняться в
воздух, и не перекрестный огонь был помехой. Но люди не верили, что
техника, творение их рук и ума, в очередной раз предала их, и бежали,
лезли сквозь настильный огонь под защиту мертвой брони.
Так уж они были устроены, эти люди, надежда покидала их с последним
ударом сердца.
Еще ухала раскатисто под покосившейся аркой складских ворот
выкаченная на прямую наводку пушчонка, и заботливо передавались с рук на
руки снаряды.
Еще бросались под гусеницы, обвязавшись гранатами, отчаянные из
отчаянных.
Еще...
Впрочем, это было уже все равно.
Тяжелые, матово лоснящиеся черные танки, клином взрезав масло
укреплений, расползлись по дзонгу. По-хозяйски неторопливо, уверенные в
своей безнаказанности, надвигались на огневые точки, хрипло рявкали,
окутывались едким дымом. То, что осталось, основательно перемалывали
гусеницы.
Последней умолкла пушчонка. Расчет накрыло прямым попаданием. Рухнула
арка ворот. Хрупнули под траками снарядные ящики, танк развернулся на
месте, вминая в землю кровавые ошметки.
Изроды, не скрываясь, бродили среди дымящихся развалин, делали
привычную работу: сноровисто приканчивали раненых ударами клинков в горло,
вспарывали животы, за ноги стаскивали трупы в общую кучу, на фоне этой
кучи позировали перед объективом. Короткие подкованные сапоги скользили на
зыбкой от крови земле.
Двое в черных мундирах и глубоких касках, нарочито громко топоча,
поднялись по ступеням почти не пострадавшего знахарского пункта, скрылись
внутри. Третий, с камерой наизготовку, остался внизу. Ждать пришлось
недолго. Изнутри послышался шум, крики, что-то с грохотом обрушилось, и на
крыльце появились его приятели, волоча девчонку в белом халате. С упрямым
лицом, закусив губу, она упиралась обеими ногами и молча отдирала
впившуюся ей в запястье когтистую лапу.
Споткнувшись на высокой ступеньке, изрод ослабил на мгновение хватку,
девчонка вырвалась, но кто-то из подоспевших на шум подставил ей ногу, и
она ничком рухнула на землю. Заросшие жесткой рыжей шерстью лапы тотчас
вцепились в нее.
Камера тихо жужжала, оператор выполнял свою долю работы - снимал
втоптанные в грязь обрывки белого халата, закаченные глаза, разорванный в
крике рот, жадно шарящие по телу лапы, оскаленные слюнявые пасти, а когда
все закончилось и черные клинки пригвоздили к ступеням растерзанное тело,
вынул из камеры кассету и вложил ее в холодеющую испачканную йодом
ладошку.
Как визитную карточку.
Чтоб не ошиблись те, кто придет сюда позже. Чтоб поняли все так, как
надо. И испытали то, что надо. И почувствовали то, что их заставили
почувствовать. Это ведь так просто.
К вечернему землетрясению все было кончено.
В последний раз рыкнув моторами, замерли танки. Движения изродов,
неуловимо стремительные в начале нападения, замедлились, стали угловатыми
и неуклюжими и, наконец, словно повинуясь приказу или же просто потеряв
интерес к происходящему, с гибелью последнего защитника черные фигуры
застыли там, где приказ их застал. Или там, где покинули их силы или иссяк
интерес.
К вечернему землетрясению все было кончено.
Живых в дзонге не осталось. Неистовая дрожь земли обрушила то, что
еще не успело обрушиться, огонь подобрался к складу с горючим, волной
пламени захлестнуло летный пятак, но это уже не могло никому повредить.
Изроды растворились в клубах тяжелого жирного дыма.
А земля все билась и билась в ознобе и никак не могла успокоиться,
задавшись целью стереть в пыль развалины дзонга. Порывы ветра раздували
пламя пожаров, расшвыривали лохмотья огня, и скоро дзонг превратился в
огромный погребальный костер.
Но и этого было мало.
Прорвало нарывы окрестных гор. Выросли на их вершинах султаны дыма,
обрушился град камней на изуродованную землю, и по склонам в облаках пара
поползли багровые языки, затопили окопы и противотанковые рвы, играючи
слизнули с плаца бронетранспортеры, подмяли выгоревшие остовы бастионов.
Дзонг исчез. Лава покрыла его.
Как мазь, которой больной покрывает свои язвы.
Строфа 2
Я отшатнулся, едва сдержавшись, чтобы не грохнуть кулаком по этому
игрушечному кошмару. На мой зов о помощи никто не откликнулся, квартира
была пуста. Я вернулся к ящику. Дымились конусы крохотных гор, багрово
светилась между ними, на месте укреплений, распластанная лепешка.
Неподалеку, на расстоянии карандаша, были еще укрепления, а дальше были
правильной формы разноцветные лоскуты полей, рощ, змейки дорог рассекали
поселки, а еще дальше был город, и по улицам сновали машины.
Бывший Парадизбург, ныне Новый Армагеддон.
Я узнавал знакомые площади, Институт, помпезную громаду здания Совета
Архонтов, нашел проспект Юных Лучников и обшарпанную панельную пятиэтажку.
Я нашел даже знакомое окно и склонился ниже, чтобы рассмотреть, что за
ним, но в этот момент из среднего подъезда выскочил всклокоченный
человечек в испачканной синей краской рубашке, заметался на площадке перед
домом, наконец решился, пересею улицу и через сквер с мемориалом Безумству
Храбрых направился к центру города.
Я недоумевал. В этом районе мне решительно нечего было делать и не
жил никто из знакомых, но тот, в рубашке, испачканной краской, которой
были закрашены заморские страны на политической карте мира, похоже, знал,
что делает. На проспекте Благородного Безумия он смешался с толпой
пикетчиков и отказников перед зданием Управления Неизбежной Победы, и я
потерял его из виду.
Строфа 3
Моя знакомая в одном из тех милых суматошных миров, куда теперь мне
нет дороги, в таких случаях говорила, нагрузив на себя тюки с
мануфактурой: <Ну, и куды бечь?>
Легат Тарнад прав: напиться в последний вечер, а что будет завтра -
увидим завтра. Я сунул руку в карман и вынул бумажку с адресом. Почему бы
и нет? В конце концов она - тоже мое порождение. Только бы она оказалась
дома.
В городе было неспокойно. Под горящими вполнакала фонарями кучками
собирались настороженные взъерошенные люди, вполголоса переговаривались.
Повсюду расхаживали деловитые крепкие ребята из Дружины в длинных черных
рубахах и с топориками.
- ...первые десять легионов завтра выходят.
- Два-три массированных удара по Побережью, и с этой нечистью будет
покончено. На плечах врага - в его логово!
- Семь эскадрилий, и ни один самолет не смог взлететь. Там
электроника-то была вся заморская...
- Ерунда! Не паникуй, у меня зять в летунах, так он рассказывал, что
есть у них такие ракеты...
- Тихо ты! Дружина... Здорово, ребятушки! С дозором обходите?
- Пошел ты...
- ...крупу не давали, теща с ночи очередь заняла. Раньше хоть
консервы заморские были...
- Эта война будет другой, не то, что раньше - стенка на стенку и знай
сабелькой помахивай...
- В Старом Порту одного поймали...
- Не поймали, он в доках укрылся, оттуда не выкуришь...
- Не один он был, это десант...
- Все дзонги на побережье уже взяли, а пленки с видеозаписью в город
переслали для устрашения. Детей живьем едят, гады!
- Говорили же старики: видение было. Ходит, значит, баба голая по
лугам и лесам и у всех встречных спрашивает...
- Мальчики рождаются - быть войне...
- ...мобилизация...
- ...эвакуация...
- ...диспозиция...
- ...дислокация...
- ...эвакуация... мобилизация... оккупация...
На темной аллее в сквере у мемориала меня схватили сзади за локти,
умело обыскали, сопя и воняя сивухой; спасло выданное накануне орластое с
золотом удостоверение. По глазам хлестнул луч фонарика, и знакомый голос
из темноты с сожалением произнес:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг