флибустьерски. - А ведь пророчество по самой сути своей жанр скорее устный,
фольклорный, если угодно, так что налицо досадное недоразумение.
- Несомненно. Общеизвестно, что сравнительно недавно некий пророк, не
обладающий, впрочем, ни одним из достоинств, приличествующих мыслителю,
недвусмысленно постулировал примат слова устного.
- Не знаю, кто там был этот ваш пророк, - заметил Дефлоринский, нежно
оглаживая автомат, - но говорил он дело: человеку свойственно говорить, а не
писать.
- Говорится, будто говорил, будто бы говорить, - уныло забубнил смиренный
инок.
Неужели и этот дефлоринский ляп впишется в сценарий?! Ведь и ляп-то
крохотный: ну выразился человек малость коряво, ну и что?
- Не замечала. Человеку необразованному и говорить свойственно грубо и
неизящно, ибо лишь постепенным совершенствованием и неустанным подражанием
высоким образцам могут быть развиты великие искусства, включая искусство
красноречия.
Да, сценарий предусмотрел решительно все.
- Здравствуйте, - сказала Людочка. - Вот ты, оказывается, чем занят...
Разумеется, Толик испытал именно те чувства, какие должен испытывать
человек, застигнутый супругою в обществе более чем подозрительном, однако же,
как ни странно, чувства эти у него вышли как-то (да, пожалуй, лучше всего это
обозначить matter-of-factly, решил Сашка), равно как и удивление, вполне
законное удивление, потому что откуда бы Людочке, в самом деле, знать, по каким
таким притонам он шляется. Явилась, подумал Толик, и ладно, в конце концов, и
мне так спокойнее: знаю теперь, что не предается она пышношумным оргиям, а меня
ищет. И ладно. Ладно ладно.
- Добрый день, - сказала Софья.
И, казалось бы, не мог Толик не заметить, что Людочка, хоть не было сказано
решительно ничего, что могло бы смутить чистейшую из непорочных дев, ни с того
ни с сего приобрела такой вид, словно ей странно, неуютно и, пожалуй, даже
страшно. Она долго и глупо пялилась на Софью, а чего тут пялиться - сидит себе
нечто в защитном, в сверкающих высоких сапогах и с мечом. Симпатичное, допустим,
нечто, но Людочка-то не лесбиянка, это уж точно, подумал Толик.
- Ну да, ну да, - сказала Софья, - ну и что? Сашка, налей человеку.
- В самом деле, - оживился Дефлоринский, - рад приветствовать...
Людочка посмотрела на него так, что будь у Толика возможность (и желание)
этот взгляд перехватить, он имел бы возможность (при желании) мучиться
ревностью.
- Дорогой, - сказала Людочка, - как ты мог?!
В самом деле, ну и что? Который уж раз за день "ну и что?", способность
человека удивляться приятным вещам поистине безгранична, впрочем, Людочке-то
какой прок с этих приятных вещей, было бы что жизненно необходимое, о, тогда
другое дело, стенка там шведская или где они модные, сапоги испанские, и хрен с
ней, с Людочкой, сил моих нет второй день подряд на нее пялиться.
- Ничего, - сказала Софья, - все мы, в конце концов, люди, все мы, черт
побери, человеки, и ничего тут такого смешного я не вижу.
- Резонно, - откликнулся некий прелат. - В конце концов, самое серьезное,
что я только знаю, - это мифология. Персонажи мифа серьезны, прикованы к своему
вечному времени и, следовательно, всегда делают лишь то, что должны, а могут
сделать лишь то, что делают. И, знаете ли, поступок, неизбежность которого
подразумевается сама собой, так понятен, что сам по себе не представляет
интереса.
Ну да, интересен может быть только результат, поймает наш разведчик ихнего
шпиона или не поймает, хотя опять же, если б не поймал, так кто об этом
писать-то стал бы?
- А трикстеры? - несмело возразила гуманитарная Вера.
- О святая невинность! - восхитилась Софья. - Отрицание столь полное, в
сущности, едва ли более занимательно, ибо отрицающий столь же неколебимо застыл
в тех же предвечных рамках. Так что, Людочка, дорогая, будь серьезна, .........!
- Софья весело фыркнула.
- Правильно, - согласился диметродон Дима, - чего это сегодня целый день всё
хиханьки да хаханьки...
Диметродон был самый что ни на есть настоящий, с точки зрения Толика,
диметродонистей просто и быть не бывает, - но Софья, очевидно, придерживалась
иного мнения. Брезгливо ухватив Диму за край паруса, она ощупала перепонку,
оглядела бедное создание и молвила:
- Черт знает что! Нет, поистине черт знает что...
- Да уж, - согласился Сашка. - А это тебе больше нравится?
Из коридора медленно, с искони присущей ему солидностью выбирался
триметрозавр. И этот тоже был доподлинный, уж на метр, не меньше, был он
доподлиннее Димы.
- В чем дело? - осведомился триметрозавр. - И чего этот ... на дороге
торчит?
- Полегче, любезный, - сказал Сашка, - а вдруг это самка?
- Самец он, самец, - всхлипнула обиженная Наденька.
- Что ж, - вздохнула Софья, - самец так самец, с кем не бывает, не правда
ли?
Сама она, впрочем, по-прежнему не слишком походила на самца: сидела себе в
кресле тихонькая скромненькая девочка, а на плече у нее удобно устроилась
переливчатая с блестками стрекоза - и дай бог, подумал Толик, чтоб эта
стрекозища была меньше полуметра.
- Прелесть, - согласился Сашка. - Покормить бы ее надо, наверное.
- Да чего там, - лениво отмахнулась Софья, - сама найдет...
- Едва ли, - усомнился теперь уже почему-то четыреметрозавр - и когда он
успел? - Орлы не ловят мух.
Нейлоново шурша неохватными своими крылами, стрекозища взвилась в воздух и
приземлилась, цепко держа передними лапами что-то тоже насекомое и, пожалуй,
тоже сверх вероятия здоровенное.
- И не жалко?
Стрекоза сделала вид, что не слышала. Впрочем, подумал Толик, хищник, какой
с него спрос? Опять же, было бы здорово жальче, поймай она воробья, а такая,
небось, и голубя может, городского обленившегося голубя особенно. Да, вдруг
дошло до него, а эту тварь она откуда выудила?
- Правильно, - сказал Сашка, - это, во всяком случае, не муха: они тогда не
водились. Впрочем, кто когда видел членистоногого орла?
- Дорогой, - прошептала Людочка, - о чем это они?
Супруг ее Дефлоринский не отвечал: тоже, небось, терялся в догадках.
Ответила Софья.
- Неужели ты не понимаешь, злосчастная, что попала в дом алчного сводника?
Людочка Дефлоринская, похоже, и не расслышала: все выясняла отношения с
мужем. Надо же, лениво и без особой обиды подумал Толик, и когда она успела? Или
он успел - импотент-то?
- Смотрите, - заорал диметродон, - голубь!
- Пижон, - подтвердил Сашка.
- Милый, - сказала Верочка, - посмотри: правда ведь, хорошенький?
Толик, как ни странно, не удивился и этому. Наоборот, было у него ощущение,
будто что-то такое даже слегка прояснилось: в самом деле, может, Верочка вовсе и
не Верочка, а Людочка, которая на самом деле Верочка? А сам он, может быть,
Дефлоринский? Быть не может, решил уязвленный Толик и мысль эту забыл.
- В самом деле голубь, - удивилась Софья. - Любопытно, что этой твари тут
понадобилось?
- C'est le pigeon, Joseph, Бака Маллигана на него нету.
Дефлоринский стал снимать с шеи автомат. Раздеваться у Дефлоринского
получалось плохо, автомат всё цеплялся ремнем то за одну, то за другую деталь
его одежды (странно, подумал Толик, почему-то он уже не в тоге). Но Дефлоринский
был упорен и преуспел.
- Ты чего это?
- Лови! - крикнул он.
И белоснежная птица не оплошала.
- Ну вот, теперь опасность угрожает нам с воздуха, - констатировал Сашка.
- Какая там опасность, - хмыкнула Софья. - Голуби, они такие птицы: им бы
только бы шарить вокруг помоек и подбирать всяческое дерьмо.
- А чего? - заявил Дефлоринский. - В конце-то концов, сидите тут, болтаете,
над людьми издеваетесь... Да-да, мы ведь, между прочим, тоже живые люди!
- Да, - согласился Сашка, - вы с ним живые.
И странные какие-то интонации послышались тут Толику: словно бы не то чтоб
зазорно быть живым, но все же несколько этак подозрительно.
- Непосредственная витальность, - молвила Софья. - Не знаю, пустил ли кто из
философов это словосочетание в оборот, но, право же, оно только этого и
заслуживает. Разумеется, если повнимательней вглядеться в административный
аппарат, то и аппарат копулятивный представляется если не альтернативой, то на
худой конец благословенным прибежищем, но, дорогой мой, едва ли разумно
ограничивать свой горизонт столь тесными рамками.
Да, удел человеческий именно таков, все мы люди, все мы бессмертные тени
нетленных героев, красивые подтянутые ангелы, остервенело подвизающиеся на ниве
чужой мысли, огненные мечи и железные кресты, человек не всеведущ и не
застрахован от ошибок, эрго, щепки летят на могилу героя, и березовый крест
вырастает порою там, где был бы уместен осиновый кол.
- Человеческое, слишком человеческое? - возмутился сверхчеловек
Дефлоринский. - Да сами-то вы кто?
- Дорогой! - взмолилась Вестенька (нет, все-таки Нарочка). - Я ведь тоже
человек! Ну, поговорил бы со мной, что ли!
Толик не отвечал, Толик был слишком сбит с панталыку, у Толика почему-то
никак не получалось сообразить, кто есть кто и что с ними делать, раз уж они
есть. Да если и есть, так это еще не значит, что какая-то там девка может
чего-то там от него добиваться, в то время как законная его жена...
- Ты настолько витален, - продолжал Сашка какую-то длинную инвективу, начало
которой Толик пропустил, - и настолько при этом непосредствен, что, право же, с
трудом верится, что ты вообще существуешь.
- А я? - озабоченно спросил пеликозавр Дима. - У меня ведь и документы есть.
- Нашел чем удивить: документы даже и у меня есть. Ну и что?
- А у меня нет, - откликнулась Софья. - Ну и что?
- Что вы? - испуганно удивилась Люденька. - Как так "ну и что?" Ведь
документы... Дорогой, что это за люди?
- О, не стоит беспокоиться, - успокоил ее спокойный Сашка. - Разумеется,
разумеется, есть у него документы. Много разных.
Как же иначе, если не то что корове, не то что ослу, а даже и фельдфебелю
понятно: носитель примитивной и/или тоталитаристской психологии (а, собственно,
какая разница, если смотреть даже с точки зрения второй технократии, которая,
как известно, звезды с неба не очень-то хватала?) не может не быть солидарен с
бюрократией, какие бы конкретные формы она ни принимала, все мы, оказывается,
боги, но он притом еще и верховный, имя зверя и число имени его, число
человеческое, кстати о паралитиках, все мы боги, все мы человеки.
Софья длинно выругалась на каком-то английском диалекте, чем-то звякнула,
чем-то брякнула и, подойдя к стеллажу, что-то там достала с верхней полки.
- Да, - сказала она, - у него там всё: и социальное происхождение, и
вероисповедание, и даже расовая принадлежность. Белый, кажется, на данный
момент. Впрочем, при необходимости он может стать и негром, это ведь несложно.
- Он всегда соответствовал и всегда будет соответствовать, если только не
потребуется от него чего-нибудь вовсе уж немыслимого. Поприжать, к примеру,
непосредственную витальность.
- Да, - гордо ответил Дефлоринский, - я белый. И я не вижу, чего мне
стыдиться.
Белая раса, высшая раса, вон белый под потолком болтается с дерьмовым
автоматом в клюве, перекрасить его, что ль? Впрочем, какая нам разница, он
действительно может быть любого потребного цвета (непотребного тоже, тут все
зависит от точки зрения), белокурый и белокрылый непосредственник, белодвуглавый
орел, и серебряной пулей сразили героя, чтобы он никого не повесил на крест,
бога, и бог с ним, боги не нуждаются в крыльях, и боги не имеют крыльев, а что
сознание примитивное - так откуда же другому взяться? Терпеть, ждать и
дожидаться, не правда ли, друг мой Филон, римских граждан, как правило, не
распинают, только вот с императорами что-то не везет: если он, падла,
благочестив и кроток, так уж заведомо, стервец, долго не протянет, власть имущие
ненадежны, правильно они там на Мондриане устроились, ну да ничего, недолго уже.
Ждать.
- И не в том дело, что белый, - зачем-то втолковывала Софья, - а в том, что
ты таков, каким зарегистрирован, а иным быть не можешь по самой сути своей.
- Господи, что это она болтает! - смущенно возмутилась Толикова законная
супруга Велюдочка.
- Да, кстати, - аббат Сашка скорчил енотскую физиономию, - кто же все-таки
тут у вас импотент?
- Что?!
Люстеньки, может, и терялись в догадках, но из того, сколь усердно ластились
они к Дефлоринскому, следовало, что, вероятнее всего, не он. Но не я же, в самом
деле, с ужасом подумал Толик, схвачу вот эту дуру в охапку, оттащу в ту комнату,
в конце концов, кто тут ейный законный муж? И вообще, что-то такое странное
здесь происходит: народу набилось больше, чем может поместиться в двухкомнатной
квартире, девок до черта, не иначе размножаются почкованием, да ко всему еще
торчит укоризненно подле стола динорнис Дима. Нет, сложно это...
- Налейте! - попросил Толик.
- Пожалуйста, дорогой.
Ну вот, подумал Толик, убежала жена к этому типу, так ведь сколько других
вокруг. И, кажется, некоторые из них убеждены, что я-то и есть ихний муж. Ладно,
выпьем, и ну ее, изменщицу, в болото!
- Ква! - сказало какое-то вымершее позвоночное.
А вокруг шел какой-то забубенно-заумный разговор, что-то такое обсуждалось,
вертелось, переливалось, Дима уже только крякал вполне демагогически, у Димы
даже и документы где-то были, но о документах больше никто и не вспоминал. Нет,
решил Толик, если уж тут все так набрались, надо и мне не отставать. А еще -
гудело где-то, чуть ли не над головой, всё громче гудело. И пусть, решил Толик,
ну их всех, он лихо выглотнул стакан и обнял кого-то (кажется, за талию).
- Какого хрена? - поинтересовалась Софья. - Что-то шумновато стало. И
воняет... Ох уж эти мне примитивные летательные аппараты!
В самом деле, чего ему надо, жужжит, тоже мне, бывший голубь, всё, конечно
же, ясно, он символ, а символы - их хлебом не корми, дай только пообижаться,
потому как всеобщие, почему мне не страшно? Сижу и жду, она тоже сидит и ждет, а
чего ради?
- Вперед! - тихо скомандовала Софья.
Живое ископаемое (а почему бы и нет, вполне живое, раз летает) стремительно
вознеслось куда-то чуть не в стратосферу, под самый потолок, где, шумя всеми
своими моторами, болталось нечто крылатое и вооруженное. Рухнули на землю клочья
мятого железа, и порядком помятая птица с крючковатым клювом, опустившись
Дефлоринскому на плечо, внятно произнесла:
- Дур-р-р-рак!
Впрочем, этого Толик, скорее всего, уже и не видел, Толику было не до того:
в самом деле, хорошо ведь сидим, решил он, и вина много, и Нашенька с Веденькой
под боком, и, кажется, все малость поуспокоились, а что неизвестно, чья
квартира, так теперь никто уже не вспоминает о праве собственности, если они все
законные, это ведь будет групповой секс или как это называется, а вино-то,
знаете, пожалуй, даже и вполне ничего, а?
Может быть, Толик был и прав, может быть, ему даже кто-то и ответил, даже и
развеял малость некоторые его недоумения, может быть, все может быть, ну да
ладно, с кем не бывает, скрылся Толик, смылся, и бог с ним, все равно торчал
незаинтересованным наблюдателем, словно фаллос Приапа, терялся в догадках,
покуда не поперла, наконец, непосредственная витальность, пёрла, пёрла, да и
выперла всю честнУю компанию в соседнюю комнату, надо же, и впрямь всех выперло,
раз уж начались труднообъяснимые приключения, это к ним совсем крохотный
довесок, ну чего ты искришь, чего тебе надо? Тоже мне, громовержец выискался,
Юпитер Копулятор и Юпитер Дефлоратор, электрических органов и то нету, а туда
же, летел бы ты со своим орлом, да, вот именно, любопытно, что там будет
происходить, в той-то комнате, при этаком скоплении народа, ну вот и всё, вот и
порядок, вот уже только мы сидим. Да, только мы, вот и пришел, почему мне не
страшно - а не страшно, и всё!
* Таким образом, можно считать несомненным, что Софья во времена теперь уже
довольно давние получила по меньшей мере восьмилетнее образование.
** Софья не вполне права, употребляя в этом контексте термин, в сущности,
искусствоведческий; так, например, Эрнст Барлах - русско-жидовский большевик.
XI. ТЕОРЕМА СУЩЕСТВОВАНИЯ
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг