- А он хоть на чем - на полупроводниках?
- На фотоэлементах!
- На атомной энергии!
- Да вы что, не видите: на стуле он!
И Софья резким движением выдернула из-под Гомеостата стул.
- Ура! - заявил он, вытянув руки по швам.
Ибо, как ни странно, такая возможность у него была: как бы ни называлось то,
что на Гомеостат напялили, было оно форменно. Более того, на Гомеостате каким-то
образом получилась даже фуражка - странного цвета и непривычных пропорций, но,
несомненно, это была фуражка.
- Не исключено, - предположила Софья, - что наш новообразовавшийся друг,
исцелившись от недуга столь же низменного, сколь и пагубного, научится мыслить
более широко.
Новообразование оглядело комнату, особое внимание уделив Софье: даже
мундирный индивидуум не мог не счесть достойной внимания ее мини-юбку (очень
короткую. Впрочем, бывают ли длинные мини-юбки, а, все равно, главное, ей идет,
всегда шло). Сказать по правде, любопытно пронаблюдать, не проснутся ли в
протрезвевшем гуманоиде инстинкты более животные.
Но Гомеостат остался Гомеостатом.
- Непорядок! - отметил он, широко осмыслив ситуацию.
Надо полагать, сейчас она взовьется и разъяснит исцеленному, что уж он-то,
будучи стулосидящим гуманоидом без стула (можно ли примыслить что-нибудь более
жалкое?), лучше бы молчал бы в тряпочку. Хотя нет, едва ли, уж слишком это
забавно, чтобы так грубо прервать, а ну-ка, попробуем...
- Да, - задушевно произнес Сашка, - совершенно верно, много еще есть на
свете непорядков. Ходят тут всякие...
- Непорядок!
- Прямые какие-то пересекаются, - жалобно пролепетала то ли Вера, то ли
Настя.
- Непорядок!
- Континенты дрейфуют! - отважно поддержал разговор Толик.
- Непорядок!
И вот тут-то вступила Софья.
- Ну, что я говорила? А сейчас наш друг займется борьбой с разбеганием
галактик.
- Зачем? - ошеломленно пробормотал Толик.
- Как зачем?! Ведь непорядок же?
- Непорядок!
А ведь и в самом деле, пожалуй, непорядок - с мундирной точки зрения, нет,
так не должно быть, это все страшно, некрасиво, неразумно и противно природе
человеческой, а ведь все мы человеки, особенно если со стула сдернуть и ткнуть
мордой в мир. Это не та вселенная, которая им нужна.
А Гомеостат начал расти, он становился все обширнее и просторнее, и трудно
было уже поверить, что не так давно он умещался под столом, где еще оставалось
место для котилозавра-прогрессиста. Сказать ему, что ли? Впрочем, ей.
- Нет, такая Вселенная ни в коем случае не могла вылиться из настоящей
арийской души. Вместо благообразного, то безоблачно голубого, то беспросветно
черного небосвода, золотом осеняющего - державно и картинно - нетленные тени
бессмертных героев, - какие-то, с позволения сказать, галактики, бессмысленно
болтающиеся в предвечном взрыве. Это все уж слишком...
- Ну да, - продолжила Софья, - русско-жидовское какое-то мироздание.** Сам
посуди, откуда в таком мире могут взяться нетленные тени? И куда им податься,
если уж завелись?
Гомеостат выразил согласие громко и нечленораздельно, он все рос, в комнате
от него оставались уже крохи, и Толик вдруг с ужасом осознал, что уже несколько
минут имеет быть обтекаем Гомеостатом со всех сторон, - впрочем, без каких бы то
ни было неприятных ощущений.
- Все, - вздохнула Софья, - еще один ушел от нас. Полагаю, Вселенная этого
не заметит.
Ну да, если он и впрямь надумал заполнить своей упорядочивающей субстанцией
все наличное пространство (и время заодно), то, надо думать, в конечном счете
концентрация его окажется даже не ничтожной, а, как бы это выразиться, тут
вопрос в скорости, чем скорее, тем лучше, не дай бог задержится,
локально-девственное мироздание, пустота, по которой, чисты и спокойны, над
сожженной землей проплывают герои в нержавеющей жести железных крестов.
- Сейчас он, должно быть, небесами занимается.
Сашка пробрался к балкону и выглянул наружу. Там колпаком стояло пустое
уныло-державное небо, сквозь которое, впрочем, он уже чувствовал непокорные
звезды (им надлежало стать неподвижными, но где уж, в самом деле, Гомеостату). И
верно: что заколыхалось, что-то исчезло - и небо вновь стало похоже на простое,
настоящее небо, родное, привычное, а прямо над головой, по ту сторону
прозрачного купола, как всегда, висел Пятый стационарный - он был невидим, но
ощущался вполне уверенно.
- Порядок, - доложил Сашка, вернувшись. - В космосе опять тот же бардак, что
и был.
- Вот вы всё смеетесь, - закипятился Дефлоринский, - смеетесь всё, а ведь и
в самом деле такая картина не может не действовать угнетающе на простого
нормального человека.
- Ты в окошко погляди, нормальный человек, - посоветовал Сашка.
- А что окошко? Что окошко? Ну улица там, ну люди ходят, вон троллейбус
прошел... Ну и что?!
- А ведь он прав, - сказала Софья. - Конечно же, огромный бездушный мир,
которому не только нет дела до человека: это было бы несколько унизительно,
однако вполне терпимо (право же, простому нормальному человеку унижаться не
впервой, а унизиться перед Вселенной даже, пожалуй, почетно), - нет, этому миру
безразлична даже наша способность его осмыслить, а эту способность мы, как ни
странно, считаем присущей не столько нам, сколько мирозданию.
- Если мир не таков, каким мы хотели бы его видеть, - согласился Сашка, - то
мы не можем его принять и понять, эрго, едва ли существует возможность стать в
этакой Вселенной заметной величиной.
- А даже тишайшему из тихих интеллигентов хочется быть героем. Это ведь так
созвучно самой глубинной сути природы человеческой - покорять, убивать, до рвоты
обжираться на пирах и поганить женщин, твердо зная, что лишь об этом они и
мечтали всю жизнь.
- Полегче, - сказал Сашка, - вдруг они и впрямь мечтали?
- Ну, это уже их дело. Даже если так, они, следовательно, оказываются
существами не менее героическими. Правда, Настя?
Вера покраснела.
- Что я говорила? Сашк, как ты насчет героизма? А ты?
Толик смущенно молчал.
- Благодарю вас, - высокомерно поморщился Дефлоринский. - Я не сторонник
группового секса.
Смущенный Толик решил - то есть даже не решил, это получилось как-то само,
это даже не захотелось, это перло неостановимо, - желание показать, что на самом
деле не смутился он, а просто сделал паузу, чтоб Дефлоринскому было куда
встрять, зато сейчас... Нет, удержаться Толик не мог.
- А если коллективный? - спросил он, краснея от стыда.
Видимо, краснел он не зря, потому что уточнение последовало незамедлительно.
- Коллегиальный!
- А также кооперативный и корпоративный!
- Пустоболты!
- Да вы что? - удивилась Вера. - Он же импотент.
Толик подумал, что вот сейчас произойдет что-то страшное, однако ничего
такого особенного не приключилось. Просто Дефлоринский ухватил обиженную
Настеньку (впрочем, нет, если обиженная, то, стало быть, Наденька) и скрылся за
дверью.
- Ладно уж, - примирительно сказала Софья, - с кем не бывает...
Сашка внимательно глядел на часы, а Толику, наконец, попавшему (как ему
казалось) в ритм разговора, пришло на ум слегка возразить.
- А и в самом деле, - сказал он, - чего вы так на парня набросились? Мало
того, что этот самый мир плохо совместим с человеком и человечностью, он ведь
для нас не более доказуем, нежели любой другой.
Для нас с Толиком заведомо, пусть даже я и Браун-Гранта в подлиннике читал,
она? Впрочем, тут проблем никаких нет, для нее тем более, а сказать можно,
подыграю ей.
- Астрофизика как миф, космогония как теогония, - Сашка вновь посмотрел на
часы. - Если это мифология - а для нас, допустим, так оно и есть, то чем она
хуже любой другой?
- Она античеловечна. Да, между прочим, брюки у него на молнии?
Софья тоже вглядывалась в циферблат. У нее был какой-то массивный
хромированный хронометр, более похожий на кастет.
- Откуда я знаю? Веру спроси. А удел человеческий таков: святой Христофор
служил последовательно царю, дьяволу и богу. Богу он служил хорошо, тут все
благополучно, однако история умалчивает о том, что он успел натворить, покуда
служил дьяволу.
- Не знаю, - призналась Вера, густо покраснев.
- А если ничего такого и не успел, это просто вопрос везения; везение же,
вообще говоря, не имеет ничего общего со святостью.
- Гм, - сказал Толик.
Потому что Дефлоринский оказался вовсе без брюк: он был горделиво облачен в
тогу - с узкой полосой, разумеется, потому что куда уж ему... Толик так и
подумал - куда, мол, ему, хотя сам ни в коей мере не был даже всадником, а всего
лишь мужчиной и свободнорожденным, не более. Но и не менее.
- И когда он успел? - громко шепнула Софья.
И вновь не удержался Толик.
- Что ж, остается предположить, что в разных комнатах время течет с
различной скоростью, - сказал он с поразившим его самого нахальством.
Ведь вроде бы даже было у него ощущение, что предполагать должен не он,
словно и впрямь существовал у этого ненормального сборища в неимоверно жаркий
день некий сценарий - может быть, даже и был записан где-нибудь аккуратным
мелким шрифтом. А вот ведь не сдержался... Впрочем, реплика пропала втуне.
- А где Наденька?
- Да бог с нею! Продал, небось, специально на Родос ездил...
- Почему на Родос? - спросил Толик.
На Родосе он в самом деле знал только колосса, которому Наденька уж точно
без надобности. Ведь продать девицу римский всадник мог в любом уголке своей
могущественной, но миролюбивой империи. Вероятно, это он как раз и должен был
говорить по сценарию, потому что Сашка среагировал мгновенно.
- А как же? Родос был оплотом демократии, центром наук, искусств и
работорговли. Последняя была, вероятно, слишком важна для экономики ойкумены,
чтобы рисковать, посягая на свободу граждан.
Софья, не отрывая задницы от кресла, вытянула руку, ухватила какой-то том из
стоящих на полке, не раскрывая его, задекламировала:
- Купля-продажа людей противоречит небесной добродетели и человеческой
нравственности, нарушает установления Неба и Земли, оскорбляет человеческое
достоинство. Поэтому отныне рабы будут именоваться частнозависимыми. Девятый,
между прочим, год. Новой, правда, эры...
- Мезозойной! - заявил с порога плезиозавр Дима.
Был он весь из себя очень пресмыкающийся и обнимал шеей целую охапку вина.
- Ура! - хором ответили три девицы.
Странно, подумал Толик, откуда три, если Наденьку он продал? Или не продал?
- Вера, Надежда, Любовь... мать вашу!
Матерь их София ознакомила Дефлоринского с некоторыми своими соображениями
на этот счет. У Толика аж дух перехватило: давно уже он отвык от таких
внушительных, полных достоинства византиеватых периодов. Да уж, попробовала бы
Людочка что-нибудь подобное не сказать даже - об сказать и речи нет! - хоть
просто услышать...
- Разумно. Впрочем, полагая, что неукоснительное исполнение Ваших
рекомендаций едва ли не смутило бы слабый рассудок присутствующих здесь
непорочных девиц, я просил бы Вас проявить некоторую терпимость и осторожность.
Это явно было записано в сценарии - именно записано, настолько, что не
казалось произнесенным; даже и "Вас" Толик воспринял едва ли не зрительно.
- Ну, Сашк... Скажи мне, кто тут девица?
- Я, - гордо, но виновато ответила то ли Маша, то ли Катя.
Хотя нет, на самом деле, кажется, все-таки Надя - и как ее угораздило? Или в
самом деле Дефлоринский... Впрочем, может, она и не Надя: Толик уже крепко
запутался в девичьих индивидуальностях, которые еще распонять надо - если только
есть они вообще. Софья, стало быть, не девица. Гм, этого следовало ожидать, но
ее хоть ни с кем тут не перепутаешь.
- Конечно, я отнюдь не настаиваю на скорейшем осуществлении моего плана. Мне
вообще представляется прискорбным недоразумением, когда теоретик, едва измыслив
нечто, пусть даже не лишенное изящества, тут же начинает проталкивать свою мысль
в реальность с упорством, изящества лишенным напрочь. Мысли, как марочные вина,
должны созреть.
- Почему же? Теоретик может обладать - и нередко обладает умом быстрым и
блестящим; когда мысль оформилась, все проблемы для него уже решены. Если
угодно, время для него - пусть даже в этом и только в этом случае движется
быстрее, чем для прочих смертных. Теоретик полагает, что созрел ускоренно, ему
не терпится и неймется. Да, между прочим, как это римляне ухитрились растянуть
опимианские запасы аж до времен Марциала?
Значит, реплика втуне не пропала, и явно Сашкина это была реплика. Толик до
такой степени уже ощущал себя читателем, а не участником, что едва ли даже не с
удовольствием убедился, что его подозрения хоть отчасти оправдались.
- Кого?
- Марк Валерий Марциал, - услужливо разъяснил Сашка, - это был такой римский
император из династии Флавиев.
- Да-да, припоминаю, - ответил Дефлоринский.
- Не исключено, конечно же, что наш теоретик просто-напросто не может прийти
в себя от первобытного, в сущности, удивления: надо же, он сам придумал!
Способен! Это, знаешь ли, у нас тут принято по любому поводу выдвигать
максимальное количество максимально рискованных гипотез, а ведь даже на Земле...
Теперь на ней было что-то уж такое, в такой строчке, с такими заклепками,
что уж даже не "Супер-райфл", где уж "Супер-райфлу"... И как ей удается, с
удивлением подумал Толик, Дефлоринский хоть в другую комнату уходил...
- Что поделать, нет у нас еще той раскованности, которая достигается лишь
глубокой убежденностью в том, что все жизненно важные проблемы могут быть более
интересными и менее интересными, - но ни в кой мере не могут затронуть нашего
благополучия. В этом надо убеждаться долго.
А.Гершкович наполнил стакан томатным соком и выпил.
- Пить-то мы будем?
- У-у, нечистая сила! Мало нам было Гомеостата!
Не исключено, конечно, что он как раз Гомеостатов заместитель, ибо свято
место пусто не бывает, кстати о нечистой силе, он же дракон, драконы, демоны,
гоблины и прочее. Драконы, дольмены, кромлехи, только вот причем тут нечистая
сила, святая водица испортилась, воняет она, господа, да, бросим тело лорда в
Лох-Несс и забудем о нем, по вере, как мечталось.
- Драконов не бывает, - рассердился Дефлоринский.
- Я, как честная рептилия, - сказал Дима - то ли брахиозавр, то ли
батрахозавр.
- Молчи уж, человек-амфибия! Сиди и по мере способностей предавайся
медитации.
- А также левитации, медиации и брахиации? - уточнил Сашка.
- Не обижайте его, он же длинношее! - обиделась Наденька.
- Я динозавр, - продолжал настаивать двинозавр Дима.
- Иди в болото, - приказала Софья, - и чтоб я тебя больше не видела.
Бранхиозавр Дима головастиком скользнул к санузлу. За ним вслед обиженно
пробрахиировала то ли Настя, то ли Надя - утешать, что ли? Неужто все-таки
Дефлоринский...
- То есть не совсем, - задумчиво молвила Вера.
- Поскольку же и покуда мы имеем основания полагать, что результаты
теоретизирования могут быть не только более или менее интересными (а именно с
такой точки зрения их только и может рассматривать нормальный наблюдатель,
живущий в нормальном обществе), но и более или менее опасными, - поскольку
прогноз, увы, имеет неприятное свойство вырождаться в пророчество, - Сашка
вернулся к прерванной беседе.
- Ну да, - согласилась Софья, - пророчество не может быть интересным или
неинтересным: оно бывает только истинным или ложным.
- И, главное, в любом случае опасным. Поскольку никто умышленно не полагает
себя лжепророком, вполне естественно, что лица, не соблюдающие пророчества книги
сей, изничтожаются первоначально теоретически, впоследствии же, при возможности,
и на практике.
- Болтуны, - буркнул Дефлоринский. - Любопытно, что с ними еще можно делать?
- Пророчества книги сей, - повторил Сашка и ухмыльнулся весьма
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг