светло-желтую с красным краешком, и еще одну бледно-розовую и только
распустившуюся. Вообще говоря, было там, скорее всего, вполне
безопасно, но я двинулся оттуда со всей возможной поспешностью. Не
люблю это место. Она тем временем, кажется, выговорилась и спросила:
- Скажи, а они там, ну... там, где мы были, всегда так живут?
- И еще как! Только держись... И все всегда по-настоящему.
- А почему получается так, что куда бы мы ни попали, там либо
совсем нет людей, либо их самая разве что малость?
- Не знаю, - говорю, и сам правда не знал, не задумывался
как-то, - наверное, - потому что, когда я с тобой, мне уже никто не
нужен. Активно не нужен. Оттого так и получаются места хорошие, но
безлюдные.
- А этот страшный океан роз, он откуда?
- Хороший вопрос. Место это называется Чиджинга-Гап на Земле
Летнего Подворья, и в свое время мир этот считался преддверием рая,
колонисты успешно укоренились тут, размножились, а потом вдруг чего-то
не поделили, и порадели друг другу так талантливо, что кроме роз тут,
почитай, и не осталось ничего, - и дураков этих в первую очередь.
Когда Птицы подоспели, сделать уже ничего было нельзя... Сами-то они
разобрались, как это было сделано, но никому не говорят.
После этого она перевела разговор на Птиц, и видно было, что ее
этот предмет по-настоящему увлекает. Я в меру отвечал, а потом и
говорю:
- А ты знаешь, что мне сказал Пьер Тэшик, когда ты общалась с
одной из первых карт Основной Последовательности? Не зна-аешь... А он
спросил меня, из какой семьи его рода ты происходишь, и как так могло
получиться, что он тебя раньше не видел. Я ему сказал, как есть, что
вообще ничего подобного, и ты вовсе не из этого рода, а он поморщился,
и сказал, что это я так думаю, а на самом деле это совершенно
невозможно, и ему знать лучше. И, знаешь ли, я вопреки всякой логике
ему поверил... Вот так-то, золотоглазка.
Там оставалось недалеко, и уже через пару десятков шагов мы
мало-помалу оказались на поляне, охваченной газовым пламенем пролесок,
пробившихся сквозь парящую палую листву. Я развернул портфель,
развернул и достал оттуда нашу верхнюю одежку, подал ей пальто, а она,
пристально глядя за моими действиями, вдруг потребовала сказать, как я
это делаю.
- Хороший вопрос, - говорю, - я умею это делать уже около
полугода, но вот еще месяца полтора тому назад не сумел бы тебе
ответить...
- А теперь?
- А теперь - могу...
И очень просто все объяснил./Тут в тексте впервые приводится
графилон весьма сходный с теми, которые используются сейчас, только
менее стандартизованный и более адаптированный для непосредственного
действия на конкретный психотип (ПРИМЕЧАНИЕ ИЗДАТЕЛЯ)/ До нее и впрямь
все дошло, и по дороге она развлекалась тем, что сворачивала всякие
так коряги, пеньки, кучи листьев, а потом вдруг остановилась и
говорит, чуть снизу вверх заглядывая мне в глаза:
- Не рой в другом яму, сам в нее попадешь. Вырыл? Значит,
попадешь, дай срок, вот заживет только...
- Право?
- А как же? У меня столько вопросов возникло! Больше всего меня
интересует, действительно ли меня не было, или, наоборот, было слишком
много?
- А-а-а, так ты желаешь исследовать этот вопрос поподробнее?
- Обяз-зательно. Почему-то мне кажется, что я нашла свое
истинное призвание и это, как его? А, вспомнила, - свое место в жизни.
Я буду исследовать этот вопрос тщательно и по всем правилам, чтобы не
осталось никаких неясностей. Но это, разумеется, зависит только от
того, насколько ты сможешь помочь мне в этом многотрудном деле.
- Как это говорится со всей возможной скромностью, - по мере
сил...
И тут она, не сводя с меня пристального взгляда своих кошачьих
глаз, поцеловала меня в губы так, что я как-то сразу поверил в ее
слова о призвании. Кристалл и я, я и кристалл зацепили ее, хотя я
ничего такого и не собирался, теперь, с нашей помощью - быстрее, без
нее - медленнее, но все равно неизбежно, она обучится, мало-помалу
обретет Расширение, совершенно от нас не зависящее, и через миры
протянется бесконечная и все более связанная цепь красавиц, не
признающих резонов, неуязвимых в бесконечной череде совершенно
невероятных приключений, оставляющих позади себя целый шлейф разбитых
сердец. Она сделает своими игрушками целые миры, только не думаю,
чтобы это было так уж страшно...
Первое включение. Петр
1.
Вверх - вниз. Жадный старик пожалел дать лодку... как будто с
ней вообще что-нибудь может произойти, а отнимать силой... Черт его
знает, совесть - не совесть, а не захотелось как-то. Уже знакомая ему
каменистая пустыня, уложенная на редкость аккуратными, гладкими
каменными волнами. Идешь-идешь по борозде между двумя такими вот
горбами красноватого камня, поднимаешь в воздух маленькие, аккуратные
клубы здешней мельчайшей красноватой пыли, и сам не замечаешь, как
борозда исподволь раздваивается, возвышается и сама переходит в
округлый покатый горб. Потом опять вниз... На горизонте, в безмерной
дали горит грандиозное, подпирающее небо подобие тускло-огненного
цветка, неподвижный, причудливый зигзаг, - это здешнее странное,
скучное солнце горит на склонах древнейшего, порядком разрушенного, но
все-таки чудовищного, невообразимых размеров холодного вулкана. За
десятки миллионов лет стены конуса потеряли правильную форму, и,
изъеденные, рассеченные ущельями, превратились в целую горную страну в
форме кольца. Чудовище, некогда почти вовсе загубившее мир, совсем
потратившее всю подземную энергию планеты, уходит высочайшими своими
вершинами чуть ли не в самый космос, там, во всяком случае, не
продержаться и минуты, но ему не туда, ему, к счастью, отсюда, и
предстоящее свидание должно послужить именно этой цели. На очередном,
только чуть повыше всех предыдущих, каменном наплыве застыла,
дожидаясь его, неподвижная фигура, закутанная в плащ с капюшоном, а
когда он подошел поближе, то убедился, что это именно она и никто
другой. Лицо Елены Тэшик было бесстрастно, а кроме лица ее можно было
разглядеть только кисти рук, небрежно продетых через прорези у запаха,
а все остальное скрывала глухая, серая одежда. Рядом с ней, резко
диссонируя с ее плащом и унылой реальностью Скорбных Равнин
переливалось нечто, напоминающее клубок перепутанных радуг или своего
рода концентрат из полярного сияния. Контуров этой диковинной вещи
разобрать было невозможно, как, впрочем, и точного местонахождения.
Только что это средоточие чистейших тонов было здесь, - и вот оно уже
рядом, хоть и недалеко, но все-таки не на прежнем месте, а там вьются
только его бледные края.
-Уцелел?
Голос ее звучал как-то приглушенно, а он утвердительно кивнул:
-Исключительно твоими молитвами.
-О, злость?
-Это от некоторой неуверенности в том, что окружающая декорация
- реальна. Я тут, пока мы не виделись, видел так много того, чего нет,
что все боюсь спутать... А ты, значит, подрядилась меня доставить?
-Что-то вроде этого.
-Оч-чень подходящий вид для перевозчика, зато лодка... Кстати, -
что это за машина?
-А это, видишь ли, не очень машина. Пернатый Змей - это близко к
чему-то живому.
-Раньше ты обходилась без верховых животных.
-А кто бы это мне его дал? Сбежала из дому, - это понятно, но
уводить из дому нужную вещь, это, прости меняЕ Но я тебе уже говорила.
А теперь папаша сменил гнев на милостьЕ
Говорила она ровно, без выражения и казалась невеселой. Это
путешествие здорово отличалось от ее прежних, - впрочем, мастерских, -
прыжков с кочки на кочку в трясине вселенной. Когда полосы радужного
света паутиной опутали их, соискатель сразу же почувствовал, что тело
его потеряло всякий вес, пейзаж Земли Юлинга виделся отсюда как будто
бы и прежним, но словно бы сквозь струю разноцветного газа или сквозь
гигантский, непрерывно меняющийся узор калейдоскопа. А потом вдруг
послышался первый плеск далекого серебряного колокола: "Дон-н-н!" - и
они мимолетно, вроде бы и не вполне мгновенно, без всякого толчка ушли
в темноту космоса, и светило тут ртутно-серое солнце Земли Юлинга, и
снова плеснуло звоном, отбросив их в мрачную пустоту, пронизанную
огнями миллионов звезд и остывающих кострищ туманностей. "Дон-н-н!" -
и Пернатый Змей с той же текучей неуловимостью оказался у берегов
пламенного океана гигантской золотисто-желтой звезды, и поспешно
покинул ее, а потом растаял, враз оставив их на плоской вершине
поросшего лесом холма. Стоял поздний вечер, а внизу, сквозь ветки
густого кустарника с родной приветливостью подмигивали городские огни.
Сердце его радостно стукнуло в трепете узнавания, и показалось ему на
миг, что все эти месяцы и века приснились ему, что их не было вовсе, и
совсем не было мысли о том, что он покинул свой мир, считая его
проклятой юдолью горя и чудовищного своего, неизбывного страха. Места,
где он не мог и не хотел жить настолько, что предпочитал даже умереть.
Нет нужды, - это позабылось, и осталась только животная радость
возвращения. И пахло тут так знакомо, знакомой травой и влажной
листвой леса или хорошего загородного парка.
-Земля?! Ты привезла меня на Землю?!
-Земля, - безучастно кивнула Елена, - Земля Лагеря. Она же Земля
Ушедших, Земля Исхода, Terra Nova - называй, как хочешь. Самая первая
и самая до сих пор ни на что не похожая планета Поля Миров, - голос ее
несколько потеплел, - и только здесь есть Гнезда рода Птиц, только
здесь мы дома, хотя нам бывает хорошо во многих местах. И я родилась
здесь. - Она замолчала, указывая рукой вниз. - А это Сулан,
единственный город на Земле Лагеря, хотя на других Землях здешние
уроженцы построили множество городов.
Они обошли плотную шпалеру кустов, вышли на аллею и остановились
в свете фонаря.
-Все. Теперь по лестнице и вниз.
-А ты?
-А я домой.
-И не проводишь?
-Это ни к чему. Освоишься, тут все осваиваются, уж такой город...
-Да, все хочу тебя спросить: чего это ты какая-то смурная
сегодня? Не в себе вроде?
Она невесело усмехнулась, и распахнула плащ, открыв обтянутый
мешковатым платьем, заметно округлившийся живот.
- Мое, что ли?
- Еще чего! Это месяца три спустя, я после тебя словно с цепи
сорвалась, пока не заметила вдруг, что попалась.
-Так чего киснешь, дура?
-А чего хорошего? Ра-ано еще, как ты не поймешь? Куда мне
ребеночка воспитывать, саму бы, дуру, кто повоспитывал годика два...
Вместо ответа он вытянул вперед руки и начал осторожно
опускаться в Голубые Ходы, так, чтобы не застрять там всерьез,
потихоньку заскулил и засвистал на три основных и один вспомогательный
тон, в считанные секунды высветив и размыслив все, что творилось в ее
сути, и обнаружил только одну темную нить среди сонмища живых и
разноцветных. После двух осторожных попыток он сумел оживить и ее,
восстановив правильное движение и в этой, не слишком-то существенной
связи. Тут дело было несложное, и лежало на поверхности, тут вполне
хватило его собственных возможностей. Елена с ужасом смотрела на
замершего в полуприседе парня с мертвыми, закаченными под лоб глазами,
но тот, кого он потом начал называть Верхним Сознанием, как раз начал
выныривать, всплывать под перископ. Потом Безымянный вздохнул и зряче
глянул на нее.
- И чего ты, право, - сказал он, как ни в чем ни бывало, словно
и не впадал в транс пару минут тому назад, - не пойму, у тебя отменно
здоровый мальчишка, с объемом ветвления редкостной величины...
Очевидно, ты не хотела бы видеть его отца - своим мужем, и в этом,
похоже все и дело. А уж про твое собственное лошадиное здоровье даже
говорить противно, так что, подводя итог, имею основания предположить,
что уже завтра ты начнешь с нетерпением его ждать, и родишь его шутя,
и будешь здоровенной молодой тигрой, мужичьей погибелью, когда он
будет уже вполне взрослым человеком. Успеешь еще набеситься, с большим
только соображением, тебе не повредит перерывчик в метаниях по мирам и
воздушных боях.
- Откуда ты все это знаешь?
- Потом расскажу, - мстительно проговорил пока еще Безымянный, -
самый подходящий разговор для "потом".
Но, по правде говоря, сколько-нибудь внятно он и не сумел бы
рассказать. Даже весьма приблизительно передавая свои ощущения, он с
мукой подыскивал мало-мальски подходящие слова, и все равно получалась
чушь. Так или иначе он не стал объяснять, надменно поднял бровь,
сделал ей на прощание ручкой и, тонкий, невесомый, почти невидимый в
густых сумерках, спрыгнул на первую ступеньку лестницы, ведущей вниз.
Спускаясь, он опасался, что на городских улицах будет привлекать к
себе излишнее внимание, но, посмотрев на прохожих, успокоился:
длинноволосый худой юнец в отвоеванной у Юлинга бурой хламиде до
колен, он оказался просто еще одним из числа диковинно выглядевших
пешеходов, хоть и было их, по вечернему времени, не так уж и много.
Вообще это место мало походило на жилой квартал: очень чистая мостовая
слабо светилась под ногами белым светом, отнимающим тени у идущих, по
правую сторону тянулась темная полоса деревьев, а по левую
располагалось что-то вроде темной площади, на которой виднелись ряды
вертикальных каменных плит. Прямо навстречу ему попался глубоко
задумавшийся о чем-то приземистый человек в узорчатом одеянии,
подпоясанном лиловым кушаком и с широкими рукавами. Лоб незнакомца был
высоко, до темени подбрит, а в уложенных замысловатой прической
волосах сверкали фигурные шпильки. Тут оч-чень уместной была бы пара
хороших мечей, но ничего подобного не наблюдалось, - только лишь
квадратная сумка на длинном ремне, да толстая пачка желтой бумаги в
руках. Рядом с ним ритмично, как машина, шагал огненно-рыжий субъект с
невозмутимым бледным лицом в крупных веснушках, облаченный в полосатую
рубаху до пят. Вдоль его туловища праздно болтались голые до плеч
веснушчатые, жилистые руки. Рыжий неожиданно поднял на него глаза, и
на миг их взгляды встретились. Никуда не торопясь, мимо прошли,
взявшись за руки, две девушки: поразительной красоты снежноволоска с
широко раскрытыми фиалковыми глазами и еще одна, с каким-то лиловатым
оттенком кожи, странными чертами лица и наголо обритой головой,
затянутая в штаны из черного блескучего материала, узкую куртку и
высокие, до колен сапоги. Все-таки, видимо, слишком растерянный,
чужацкий вид был у него, слишком упорно глазел он на прохожих и тем
выделялся: они подошли к нему, и Снегурочка защебетала что-то
английской скороговоркой, и он отрицательно помотал головой.
-Не понимаю! И что дальше делать тоже в толк не возьму...
Девица с напряженным видом выслушала его, а потом подняла брови
домиком, протараторила что-то еще, и, взяв его за плечо тонкопалой
цепкой ручкой, повернула его в сторону, туда, где за пурпурным валом
кустарника виднелось какое-то массивное, темное сооружение. Пока
продолжался этот оригинальный разговор, лиловоликая, не моргая,
глядела на него желтыми ночными глазами и молчала. Идей у него не
было, а оттого он решил послушаться. Вообще начало у него выходило
многообещающее: здание, которое имело форму массивного куба со слегка
прогнутыми ребрами, встало перед ним темной, безмолвной и неприютной
громадой, и видно, с первого же взгляда видно было, что здесь ни его,
ни кого бы то ни было еще не ждут. Пожав плечами, он взялся за ручку
двери высотой в два его роста, и она неожиданно легко растворилась.
Здесь было темно, словно в покинутых им пещерах в самом начале, но
теперь, привычный, он увидел вторую дверь. И кто его знает, чего он
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг