- он и бог: он за бога, бог за него. Но было бы глупее глупого ссылаться
на отца небесного, имея дело с безбожниками, какие усядутся за стол
предстоящей конференции в Женеве. О господи, в который раз Парк летит в
этот город мира! Можно наверняка сказать, что на этот раз бог перестанет
быть там силой. Впрочем, в разговоре с русскими "позиция силы" давно
перестала быть хорошим креслом. Это доказано всем, что случилось. Беда, к
сожалению, в том, что на этот раз история не предоставила Парку
возможности выбирать время сражения: он должен быть в Женеве за столом
конференции, когда этого захотят русские. А как опасно дать противнику
выбрать время битвы! Притом решающей битвы. А что будет, если вместо
победы Парк вернется с поражением? Из вероятного кандидата для восхождения
на вершину Золотой Горы он станет главной мишенью для нападения. И что
закрывать глаза: за стульями противников будут стоять миллиарды людей, а
кто будет стоять за ним? Только миллиарды сребреников. И как некстати все
завязалось в один узел с судьбою Лесса Галича! Досадно, что именно ему,
Парку, поручено ее решать. В свое время Парк любил этого малого. И черт же
дернул его теперь... Нортон предложил уничтожить Галича, если тот не даст
опровержения... Уничтожить?! Как же он не понимает, что любой документ,
какой предъявят человечеству, нужно дать не только от имени Галича, а
положить на стол рукою живого Галича? Да еще чтобы сам Галич заявил при
этом: все сработано в его полном сознании, без всякого давления, без
подделок и подкупов им самим, Леславом Галичем. Только так! Все другое не
годится.
Парк посмотрел на вошедшего Нортона. Боже мой, как он его ненавидит:
ненавидит его лошадиную физиономию, уродливый череп, похожий на бутылку из
отполированной тыквы; рыжий пух на этой тыкве и даже пальцы, суживающиеся
к ногтям, как розовые черви, ползущие по коже портфеля. Он ненавидит
Нортона даже за то, что тот молча стоит и терпеливо ждет ответа. Ответа?!
Парка нельзя было смутить словом "смерть", но сейчас ему больше всего
хотелось послать к дьяволу Нортона вместе с его нелепым планом убийства
Галича. Если им уж так хочется убить парня, пусть делают это без Парка.
Парк знал, что с его стороны это пустая игра в прятки с самим собой:
Галича нельзя незаметно сбросить с шахматной доски. Слишком крутую кашу
заварил этот малый... А смелый, однако, парень! Один против всех!
Парк поморщился: один ли?.. И против всех ли? А не со всеми ли? Рука Парка
опустилась на стол. Пальцы помимо воли принялись нервно отстукивать дробь.
Едва заметные царапинки оставались на лаке дерева там, где ударяли
синеватые широкие ногти. Да, у него всегда была тяжелая рука. Но, черт
побери, это все-таки не рука палача!
Он выпрямился и, собрав к носу морщины, уставился на Нортона. Нортон
прижал портфель к животу.
- До сегодняшнего дня я не мог сообщить вам нового обстоятельства, -
Нортон сделал паузу. - Мы отыскали самого настоящего Галича. Я имею в
виду... хорошего двойника.
- Нам только и не хватает фарса с двойниками!
- Точная копия. Абсолютное сходство. Эксперты сделают все, что нужно: он
будет выглядеть как пораженный лучевой болезнью.
Парк большими шагами прошелся по кабинету и, не глядя на Нортона, промычал:
- Ну-ну?
- Есть еще один выход... - Нортон покосился на Парка, чтобы понять,
действительно ли тот его слушает. - Хирурги уже проверили на шизофрениках
лоботомию, сэр...
Парк удивленно поднял брови:
- Галич не шизофреник!
- Это не имеет значения. Операция лобной доли мозга - и человек, сохраняя
интеллектуальные способности, полностью лишается воли. Его можно заставить
исполнить что угодно: говорить, писать, делать все, что велят...
- Послушайте, Фрэнк! - сердито воскликнул Парк.
- Мне говорили, что можно обойтись даже без вскрытия черепа: нужные центры
лобной доли мозга поражаются ультразвуком. Никаких внешних следов...
Нортон подождал, но Парк молча смотрел в окно.
- Ваше решение? - спросил Нортон.
Парк так и не обернулся. Голос его был все так же хрипло неприветлив,
почти груб:
- До свиданья, Фрэнк.
Нортон брел к двери, медленно переставляя тонкие ноги. Парк не проводил
его, как обычно, не похлопал по спине. С чувством гадливости смотрел на
тощую сутулую спину.
Странно, гордившийся зоркостью своего солдатского глаза, Парк только
сейчас заметил перхоть на воротнике Нортона... Гадость!
2
Далеко не всякий знакомый узнал бы сейчас Еву Шоу, ведущую автомобиль по
тесной улице. Казалось бы, что, положив столько сил, чтобы погубить Лесса,
она при известии о катастрофе не может испытывать ничего, кроме
удовлетворения. А между тем одно упоминание имени Лесса, не говоря уже о
подробностях его нынешнего положения, вызвало у нее поток непристойного
поношения в адрес правительства.
Не обращая внимания на окрики водителей, которым мешала ее медленная езда,
Ева думала о своем: старые связи среди разведчиков помогли Еве разузнать о
подлости, которую братец Фрэнк затевал против Лесса. Нортону нужно было
предъявить хозяевам и публике отречение Лесса от всего, что тот сообщил
печати о событиях в Ингольштадтхаузене и над каналом. Ева не видела Лесса
с прошлой пресс-конференции, когда он, надув Нортона, успел выложить
газетчикам часть того, что хотел. Правда, ему не дали договорить, но все
же скандал был огромный. Просто удивительно, что Нортону удалось заткнуть
прессе глотку, свалив все на болезнь Лесса.
На этой пресс-конференции Еве не дали поговорить с Лессом. Теперь она не
имела представления о том, как идет его лечение: улучшается его состояние,
или болезнь берет свое? Сколько Ева ни старалась, ей не удавалось пройти в
больницу, где держали Лесса. И все же она найдет путь к Лессу: он должен
быть спасен. Ева вырвет его из лап Нортона. Ее бунгало у моря - вот где
Лесс придет в себя. Ева разыщет лучших врачей, добудет все, что знает
современная наука. И Лесс навсегда останется с Евой.
Фрэнк Нортон был неуютный человек. И жил он неуютно. Даже самых близких
людей - а в далеком прошлом он их, кажется, знавал - он предпочитал
принимать в своей адвокатской конторе. Женщины в жизни Нортона занимали
мало места. Появление в конторе "Нортон и Нортон" дамы всегда объяснялось
чисто деловыми причинами.
Нортон сидел в унылой полутьме кабинета, откинувшись в кресле и устало
вытянув ноги. Он задумчиво грыз конец изглоданного карандаша. Ева не
сказала по телефону, зачем хочет прийти. Отлично зная, что сестра его не
любит, Нортон все же не представлял ее нынешней неприязни: что бы там ни
было, а ведь она столько работала на него.
Войдя из ярко освещенного лифта в контору, Ева зажмурилась, чтобы
привыкнуть к потемкам. Она молча шла за отворившим ей Нортоном, тоже не
обронившим ни слова приветствия. Нортон закурил, не предложив ей сигарету.
Она вынула свою. При вспышке зажигалки Нортон заметил необычную бледность
сестры, складку вокруг рта; заметил, что рука, подносившая зажигалку,
дрожит.
Ева не видела лица Нортона, он сидел спиною к окну, за которым теплилась
последняя серость дня. Ева видела только силуэт брата - его узкий длинный
череп фараона, оттопыренные уши летучей мыши, поднятые острые плечи.
- Что они делают с Лессом? - спросила Ева.
Брат не торопился с ответом.
- Что они делают с Лессом? - повторила она.
- Не суйся - это грязное дело.
- Если бы оно было чистым, ты бы в нем не участвовал.
- Галич получит то, что ему причитается. Вот и все.
- Нет, не все! - Ева ударила ладонью по столу. - Зачем вы хотите его
оперировать?
Нортон быстро взглянул на Еву и тут же отвел взгляд. Он развел руками:
- Врачи хотят ему помочь.
- Сделать его идиотом?! - выкрикнула Ева. - Если это правда... Слушай,
Фрэнк... - В ее хриплом голосе слышалась угроза.
Нортон глубже втиснулся в кресло, и его острые плечи поднялись до самых
ушей.
- Ты меня знаешь, Фрэнк... Если вы причините ему вред... Я не остановлюсь
ни перед чем. Слышишь: ни перед чем! В моих руках есть чем взорвать твою
лавочку. Я отомщу тебе. Тебе самому! И, клянусь, тебе не позавидует даже
Лесс.
Да, Ева знает много. Слишком много. Но ведь она - это только она, а за ним
такая машина, что Еве станет тем хуже, чем больше она знает. "Да, тем хуже
ей, чем больше она знает", - мысленно повторил он.
- Тебе лучше не соваться в это дело, - негромко проговорил он. И на этот
раз в его голосе была такая угроза, что пальцы Евы судорожно впились в
замшу сумочки.
3
Прежде чем войти в приемную, Парк поглядел сквозь щелку в дверях.
Очевидно, Лесса подготовили для свидания. Он полулежал - с ногами,
закутанными в одеяло. Выше пояса Лесс был обнажен, и над ним натянули
полог, чтобы ткань не прикасалась к телу. Кожа Лесса имела странный
багрово-красный цвет. Лесс лежал с закрытыми глазами и слушал: сестра
читала ему газету. Что-то похожее на сострадание шевельнулось в душе
Парка, хотя он и не узнал своего бывшего адъютанта. Парка рассердило то,
что огромные перчатки на руках больного, надутые воздухом, имели несвежий
вид - в нескольких местах резина стала совсем коричневой.
Откуда было Парку знать, что это вовсе не перчатки, а обожженные руки?
Врачи не решились прикоснуться к ним бинтами. При первой же смене бинтов
вместе с ними была бы снята и кожа.
* * *
Лесс услышал шаги, но не повернул головы. Он берег силы для разговора. У
них с Парком есть о чем поговорить. Как-никак последний разговор!..
По тому, как посапывал приближавшийся к нему тяжелым шагом человек, по
ударившему в нос смешанному запаху сигарет и туалетной воды Лесс, не
открывая глаз, узнал Парка.
- Генерал... - язык Лесса ворочался с трудом.
- Да, да, мой мальчик, называйте меня, как бывало. - Парк решил делать
вид, будто ничего, кроме болезни Лесса, не помешает им толковать попросту.
Он считал, что именно с ним, со "своим Парком", Лесс должен быть
откровенен. Впрочем, помимо государственной цели этой встречи, Парк ведь
христианин, облегчить страдание парня по заповеди господней...
- Ну-ка, мальчик, выкладывайте: за каким чертом вы это натворили? Сказать
правду, я не верю тому, что ваш проступок - преступление. Может быть,
ошибка, а? Небось не ведали что творили? Вас обманули, завлекли в ловушку,
а? Не могу понять, дружище, чего вам не хватало?
- Чистой совести, генерал.
- Чистая совесть - это важно, - Парк удовлетворенно покивал. - Надо, чтобы
высший судия не нашел на ней изъяна. Но вы, мальчик, поддались пропаганде.
Я вас понимаю... Вы не представляете, сколько твердости нужно нашему
брату, государственному деятелю, чтобы иной раз не поддаться гипнозу слов
и личного обаяния собеседника. И, клянусь небом, мой мальчик: не раз и не
два мне чертовски хотелось самому перестать сомневаться в том, что мой
оппонент прав... Да, да, именно так, мой мальчик!
Парк достал сигарету и собрался ее закурить, а Лесс, воспользовавшись
паузой, сказал:
- В том, что он прав, я не сомневаюсь. Именно потому я и сделал то, что
сделал, - ответил Лесс. - Надо предостеречь людей от повторения
провокации. Подлость этих типов слишком дорого обходится человечеству.
Парк нахмурился.
- Мы сами могли бы опубликовать, что нужно. А вы наболтали черт знает что.
- Вы боитесь того, что я открыл людям?
- Человечество нуждается в сильной руке. А сила - это мы. Мы призваны
господом богом к управлению человечеством, не всегда понимающим, куда оно
идет. Ему нужна добрая нянька.
- Человечество обойдется без такой няньки.
- Из того, что вас надули, вы делаете опасные выводы.
- Опаснее то, что вам не удалось надуть человечество, а вы не делаете из
этого выводов, генерал.
- Вы даете возможность обратить все это против нас! А ведь мы ни в чем не
виноваты!
- Если так, суд это зачтет, - насмешливо сказал Лесс.
- Суд?
- Вот именно, генерал, суд.
У Парка перехватило голос от гнева: этот распластанный остаток человека
смеет говорить о праве судить его, Парка!
Парк закрыл глаза и провел рукой по лицу, словно отгоняя какие-то
воспоминания.
- Да, - устало проговорил он, - бывают минуты, когда хочется быть
откровенным... Меня одолевает страх, когда я думаю об этих треклятых
бомбах... - Парк потряс головой, - а я должен опять отстаивать их в Женеве.
- Опять ложь о чистой бомбе?
- О нет! Это провалилось раз и навсегда. - И, криво усмехнувшись, Парк
язвительно добавил: - Не без вашей помощи.
- Поедете на том же коньке: "открытое небо", контроль, инспекция?
Парк утвердительно кивнул.
- Но ведь это просто ловушка, которую вы выдумали для русских! - гневно
прошептал Лесс.
- К сожалению, они не хотят в нее попадаться.
Парк колебался: сказать ли Лессу, что он знает о существовании его
дневника? Ведь там записано не только то, что Лесс узнал от Райана, но и
то, что он сам думал по этому поводу.
- И вина в том падает на вас... - сказал Парк.
- На мой дух или на мой труп?..
- Уж там как хотите. Вы будете виноваты в провале нашей миссии, если
русским удастся добыть ваш дневник. А я вовсе не уверен в том, что это им
не удастся. - Он пристально посмотрел в глаза Лессу. - Вот если бы вы
сказали мне, куда его девали...
- Раз уж дело пошло об откровенности - может быть, скажете: вы знали о
цели бомбардировщика, посланного Хойхлером?
- Далеко не всё, - уклончиво ответил Парк.
- И согласились, что он полетит на такую операцию накануне вашего выезда в
Лугано для переговоров о разоружении.
- Видите ли, старина, - наставительно сказал Парк, - знал я или не знал -
от этого полет вовсе не зависел.
- Полет или его результат? - настойчиво спросил Лесс.
- В его полете не было ничего экстраординарного: самое обыкновенное
патрулирование по давно разработанному плану... - Парк, не договорив,
уставился в окно.
Так и не дождавшись конца фразы, Лесс спросил:
- И вы называете это разумной подготовкой к совещанию об умиротворении?
- Ну, старина, не вам судить о таких вещах.
- Страшной будет участь народов, если они позволят загипнотизировать себя
новой ложью. Но для этого вам нужна и моя ложь, а ее не будет...
Парк быстро спросил:
- Вы коммунист?
- Нет.
- Тогда кто же вы?
- Один тип назвал меня... коммуноидом.
- Коммуноид? - Парк пожал плечами.
- Я тоже услышал это впервые.
- Что же это значит?
- Кажется, я понял.
- Коммуноид! - удивленно повторил Парк.
- Сейчас, пока я ждал вас, мне читали газету. Сообщают, что в госпитале в
припадке безумия умер полковник Деннис Барнс. Деннис Барнс, понимаете, сэр?
- Что-то знакомое...
- Один из парней, летавших на Хиросиму.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг