торопливо вышла.
3
Отработка полетов с новой техникой отнимала все силы и время. Несмотря на
то, что личный состав части был подобран из лучших офицеров сверхзвуковых
частей, все же выход на гиперзвуковые скорости требовал от летчиков такого
напряжения, что Андрею приходилось не спускать глаз с каждого из них. То,
в чем упрекал его Ивашин, - недостаточное внимание к личной жизни
офицеров, к их быту, составлявшее прежде лишь моральную сторону частной
жизни, перешло теперь в категорию службы и техники. Командир уже не мог,
как прежде, переложить эту работу на плечи замполита; командиру было
теперь уже мало знать, что заботу об этом проявляет партбюро, - сам, сам,
всюду должен быть сам.
Однажды, когда Андрей, переночевав в городе, сидел с Верой за утренним
кофе, она сказала:
- Возьми меня с собой.
- В Заозерск?
- Конечно, не в Париж.
- Послушай, Вера.
- Вера, Вера... Если не хочешь быть со мной, как... другие, возьми меня
хоть на время. Андрейка, милый, хоть ненадолго. Я тоже имею право спать, а
не дрожать ночи напролет от страха... Дрожать недели, месяцы, годы!
- Спрошу Ивашина... - начал было он, но она вспылила:
- Ах, и на это тебе нужно его разрешение! Везде и всюду разрешения. И на
то, чтобы бывать у меня, тебе нужно его разрешение? А разрешение твоего
врача Ксении?
- Вера! - Андрей повернул к себе лицо жены.
В глазах ее было такое, что он поспешно сказал:
- Хорошо, хорошо, поедем.
Она прижалась к нему
- Андрейка, милый, пойми же: я больше не могу. Все одна, всегда одна... Не
знаю, где ты, что с тобой... Никогда ничего не знаю...
* * *
Первое время после переезда в Заозерск жизнь шла довольно гладко, и Вера,
казалось, поняла то, чего не понимала, оставаясь в Москве, но стоило ей
немного обжиться, и все пошло сызнова. Началом послужило то, что Вере
мешал гул реактивных двигателей. Он казался ей невыносимым, мешал думать о
чем бы то ни было, сосредоточиться на книге, не давал спать. Она
жаловалась, что, вслушиваясь в рокот, висящий над всею округой, начинает
произносить не те слова, какие хочет, делать не то, что собиралась. Однако
от предложения Андрея вернуться в Москву Вера наотрез отказалась.
Все это не помогало Андрею жить и держать в узде свои нервы. А они были
ему нужны, чтобы совладать с нервами офицеров, попавших в условия
повышенных требований к каждому своему шагу, к каждому слову и, пожалуй,
даже к каждой мысли. Для них не было ничего непривычного в том, чтобы
соблюдать режим пищи и сна, - к этому их приучила сверхзвуковая авиация.
Не было ничего мудреного в том, чтобы спать свои девять часов, проходить
физический тренинг под наблюдением врачей, каждую неделю давать себя
ощупывать, выслушивать, обмерять. Даже самые молодые соглашались с тем,
что лозунг "летчик гиперзвуковой авиации не знает, что такое алкоголь",
имел право на непреложность в течение шести дней недели. Но большинству
офицеров - молодых, здоровых, полных жизни людей с нормальными
потребностями - казалось ханжеской выдумкой осторожничавших эскулапов
требование жить жизнью мужчин по Лютеру. При этом строгий режим не всегда
нарушался по вине мужей.
Именно это происходило и в доме самого командира. Вера делала вид, что все
понимает, но, высидев несколько дней с надутым видом, начинала отпускать
шпильки по поводу подозрений, какие рождались у нее такой жизнью. Слишком
строгая жизнь вызывала протест ее естества, подогреваемого скукой и
избалованностью, позволявшей прежде ни в чем не знать слова "нельзя".
В один из таких дней, раздраженная долгим отсутствием Андрея, Вера опять
устроила сцену.
- Я такая же, как другие, как все! - кричала она. - Я хочу иметь
нормальную жизнь, хочу ребенка!
Это было так неожиданно, что Андрей остолбенел.
- Никто у тебя этого права не отнимает, - растерянно проговорил он.
Но тут несколько грубостей Веры заставили его схватить фуражку и выбежать
вон.
Вероятно, у Веры не было осознанного желания досадить Андрею, тем не менее
она уехала в Москву, оставив короткую записку о том, что вернется только
завтра, а возможно, и послезавтра. Может быть, она искренне верила в
неотложность дел, какие у нее там были: вечером - премьера в Доме кино,
куда Андрей все равно не ходил, даже будучи в Москве, завтра две примерки
и сотня других не менее интересных дел. К тому же случилось так, что после
Дома кино собрались у одной из приятельниц. Там без всякого вызова со
стороны Веры, совсем ненароком, кто-то из дам рассказал о только что
прочитанном ею романе, как американский летчик-высотник перестал быть
мужчиной. Причина: на высоте он подвергся радиоактивному облучению.
Сначала Вера слушала этот рассказ, как всякую другую пустую болтовню
приятельниц. Но по мере того как вдумывалась в его смысл, он доходил до
нее как что-то неправдоподобно жестокое. Тут же ночью, забыв о завтрашних
примерках, поехала в Заозерск. Но у заставы повернула обратно и, едва
дождавшись утра, позвонила генералу Ивашину. Ей нужно было во что бы то ни
стало его видеть, говорить с ним: она заставит его, а не его, так Алексея
Александровича вытащить Андрея из Заозерска. Андрей должен раз навсегда
покончить с полетами, об ужасном действии которых, наверно, сам не знает.
Но Ивашин не смог или не захотел с нею встретиться тут же - предложил
повидаться на днях. С темными кругами под глазами, осунувшаяся,
раздраженная, она снова помчалась в Заозерск, решив, что самое разумное -
поговорить с Ксенией, - уж та-то, наверно, знает всю правду об излучениях
и прочем.
* * *
То, что Ивашин отказался от встречи с Верой, не было его прихотью, в
момент ее звонка он действительно собирался к командованию. Шли разговоры
в связи с неполадками в эскадрилье Андрея. Главнокомандующий ВВС уже
высказался за снятие полковника Черных с эскадрильи и за замену его другим
командиром. То, что Андрей оставался в эскадрилье, было результатом
настойчивости Ивашина, взявшего на себя ответственность за дальнейшую
деятельность Черных.
Главнокомандующий с неудовольствием выслушал доклад о расследовании дела
Семенова и все, что Ивашин нашел возможным опять сказать в защиту Андрея.
Ивашин чувствовал: главный маршал чего-то недоговаривает. Кажется Ивашин
догадался о том, что остается несказанным. "А не ратует ли так Ивашин
потому, что полковник Черных - сын генерал полковника Черных?" От этой
догадки Ивашину стало так тошно, что он умолк, не договорив всего, что
хотел и мог сказать в защиту Андрея.
- Вы отвечаете за своих офицеров, - проговорил главный маршал, - вам и
решать: оставить Черных в эскадрилье или заменить другим командиром.
Весьма возможно, что Ивашин и принял бы решение, которое ему подсказывал
главнокомандующий - сменить полковника Черных. Но на беду Ивашина главный
маршал добавил:
- Не понимаю только, чего вы с ним цацкаетесь? А в общем делайте, как
знаете. Но в случае чего пеняйте на себя.
Выходя из кабинета главнокомандующего, Ивашин твердо знал: произойди у
Андрея еще что-нибудь неладное - и не уцелеть не только самому Андрею. Но
именно потому, что главнокомандующий предложил "пенять на себя", Ивашин
решил: полковник Черных должен остаться в эскадрилье. В этом Ивашин не
видел ничего, кроме прямой пользы делу. А все остальное его не
интересовало. Итак, Черных останется в эскадрилье. Вопреки всем и вся. По
крайней мере у острословов будет еще одно основание для присвоения Ивашину
клички "Генерал Вопреки".
Часть вторая
ЛЮДИ НЕДОБРОЙ ВОЛИ
Глава 6
1
Господа, собравшиеся однажды в дождливый полдень в апартаментах тридцать
третьего этажа гостиницы "Регина-Виктория", не числились ни в каких
департаментах, не имели чинов, званий и титулов, они не именовались
генералами, советниками, сенаторами, парламентариями или судьями. Они не
выступали с декларациями, не говорили речей по радио и телевидению. Лишь
изредка они улыбались с экрана светской кинохроники, окруженные самыми
избранными из пятисот избранных. Собравшиеся любичи называть себя
"простыми людьми" и потомками простых людей. Так называли их газеты, так
говорилось в подписях к их фотографиям в журналах, так возглашали дикторы
телевизионных студий, когда заходила речь о магической силе свободной
инициативы. Но ни одного из "самых простых людей", ни их братьев, кузенов,
сестер, кузин, любовниц, ни даже их слуг никто никогда не видел в списках
раненных на войне, пострадавших при усмирении забастовок. В стране не было
общественной прослойки, которая могла назвать этих людей своими. Но в них
и было дело почти всегда и во всем, что происходило в стране.
Апартаменты тридцать третьего этажа хотя и числились номерами отеля, как
все другие номера, но в них за последние два десятилетия не жил никто.
Дирекция отеля аккуратно получала чек в оплату за год вперед. Апартаменты
обслуживались отдельным штатом прислуги, присланной арендатором. В конце
коридора тридцать третьего этажа стоял стол для газет. Круглый год днем и
ночью за столом сидели двое. Они имели тот профессионально независимый
вид, по которому безошибочно узнают частных детективов.
В дождливый полдень, о котором идет речь, члены этого единственнейшего в
своем роде клуба сидели в креслах, без видимой системы расставленных по
комнате. Непосвященный мог принять этот беспорядок за случайную
небрежность нерадивого слуги, расставляющего мебель. Но в действительности
положение кресел в точности отражало отношения членов собрания друг к
другу, одни сидели вполоборота к столу, иные и просто спиной. Тем не менее
собрание считалось совещанием за круглым столом. Присутствующие были
крепко связаны целью общих интересов и страхом за общую для всех судьбу.
Вместе с тем каждый из них испытывал к остальным такую неприязнь, что
видеть их лица при обсуждении важнейших решений, ради которых только и
собирались в этой комнате, было равносильно потере душевного равновесия. А
как известно, ненависть и злоба - плохие советчицы в делах. При встречах
каждый хотел иметь голову свободной от каких бы то ни было чувств. Тут
нужен был холодный разум.
Собираясь на тридцать третьем этаже, эти господа переставали быть людьми,
знакомыми между собою, имевшими имена, внешность, прошлое. Каждый из них
становился синонимом объединения монополистических групп, которое он
представлял. Некогда нарождавшиеся монополии - духовные предки сидящих в
комнате членов руководящего бюро Ассоциации промышленности и финансов -
носили семейный характер. Семейными были капиталы банков, торговля и
промышленность, железные дороги, нефть, уголь, сталь. Семейными,
переходящими по наследству были порох и оружие. Также семейным было и
руководство всем этим хозяйством, переходившее от отца к сыну, к внуку.
Таким образом образовалась пресловутая "тысяча семейств", восседавшая на
вершине власти и благополучия. Эта тысяча диктовала политику правительства
в пределах страны и за ее границами. В интересах этой тысячи производились
интервенции, велись войны.
По мере регионального развития промышленности, ее отраслевого объединения
и разделения монополий появлялись новые "короли" нефти, стали, железных
дорог, коммунальных предприятий, энергетики, химии, банков. Войны между
"королями" приводили к падению одних и воцарению других; к крушению старых
династий, к распуханию одних "королевств" за счет других и к исчезновению
третьих. Представители крупного капитала захватывали руководство сверху
донизу. Все должности замещались ставленниками капитала. Государственная
администрация формировалась в зависимости от прихода к власти одной из
двух главенствующих партий, в которых господствующее положение
принадлежало монополистическому капиталу. Формально это называлось
демократией, фактически было абсолютизмом плутократии. Деньги определяли
все: избрание депутатов, судей, сенаторов, губернаторов.
В стране существовал парламент, состоящий из палаты депутатов и сената.
Там говорили, спорили, кричали до хрипоты, создавали комиссии, производили
обследования и ревизии; наконец, там ставили визу "народной воли" на
законы, вынашивавшиеся, обсуждавшиеся и утверждавшиеся группами
монополистических воротил.
Эти воротилы были солью земли и единственной реальной властью в
республике. Независимо от того, что делалось в парламенте и в
администрации, независимо от того, что делал или говорил президент,
несколько десятков монополистов ежегодно собирались на съезд Ассоциации
промышленности и финансов, чтобы подтвердить или аннулировать полномочия
своего негласного, нигде не запротоколированного и как бы вовсе и не
существующего исполнительного органа - Руководящего Бюро - той самой
группы, что собралась в этот хмурый день на тридцать третьем этаже отеля
"Регина-Виктория".
* * *
Один из присутствующих курил, наблюдая за тем, как растет столбик пепла на
конце его сигары. Будто только для этого он сюда и пришел: безмятежно
покурить в тишине. После каждой затяжки он бережно отодвигал от себя
сигару на вытянутую руку, чтобы столбика пепла не коснулась голубая
струйка дыма, которую он осторожно, скосив рот, выдувал в сторону:
движение дыма могло обрушить пепел. А, по-видимому, в нем был для
курильщика весь смысл.
Ближе всех к курильщику стояло пустое кресло. Тот, кто должен был сидеть в
нем, отсутствовал. Он за границей пытался вернуть себе и своим партнерам
по тридцать третьему этажу влияние на дела Центральной Европы. Вторично в
истории XX века Рур использовал допинг иностранного золота, чтобы
воскреснуть из руин. Из потенциальной "коровы", которую старший партнер
собирался доить, федеральный рейх превратился в своенравного и весьма
бодливого быка. Рурские "короли" угля, стали, химии сбросили личину
вассалов и объявили себя полноправными партнерами, а может быть, и
соперниками монополий-кредиторов.
Один из членов клуба сосредоточенно рассматривал при помощи лупы
книжечку-уникум величиною не более его собственного ногтя. Он считался
библиофилом. Если позволительно назвать так человека, не признающего
книгой произведение печати, которое можно читать без сильной лупы. Такова
была его прихоть. Ее, конечно, мог себе позволить коллекционер,
назначивший премию в десять тысяч тому, кто доставит ему книгу форматом не
более половины квадратного сантиметра.
В числе собравшихся был и Лоуренс Джон Ванденгейм Четвертый - правнук
знаменитого Джона Ванденгейма Первого. В отличие от остальных он не спеша
расхаживал по комнате, лавируя между креслами остальных членов собрания,
ни у одного из них не задерживаясь, ни на кого не глядя. Так же и они, в
свою очередь, как бы вовсе его не замечали, словно это и не был человек, а
всего лишь движение воздуха, выдуваемого вентилятором установки для
кондиционирования воздуха. Однако на самом деле никто из присутствующих ни
на секунду не упускал из виду остальных. Все они были опытными и умными
хищниками и умели вести игру в непринужденность
Никто из членов Бюро не произносил речей. Реплики их отличались
лаконичностью. Их бросали в пространство как бы невзначай, никому не
адресуя, так, случайные словечки.
Словоохотливей других был темпераментный Лоуренс Д.Ванденгейм. Только его
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг